Седьмой день был через три дня, и я имела не очень-то приятный разговор с Трандуилом, когда сказала, что хочу съездить к рыжику в его день. Владыка с желчью заметил, что день-то, предположим, его, но порадовать меня эру Лисефиэль ничем не сможет. Оскорбилась, но вслух не выразила, а мягко спросила, неужто мне нельзя навестить раненного на поединке в мою честь. Король, хмыкнув, разъяснил, что Лисефиэль спит и спать всю неделю будет, так что навещать его бесполезно. А через несколько дней он и сам приедет, здоровый.

Его лечит дерево, и лечит во сне. Для эльфа норма. Так заинтересовалась, что и оскорбляться забыла.

Сидели мы на террасе под полной апрельской луной, окружённой голубоватым ореолом. Сад пах так, что голова кругом шла; свежие, только развернувшиеся дубовые листья ещё и не шелестели толком.

Владыка, довольный, что перестали говорить о неприятном сопернике, вывалил кучу увлекательной информации. Как-то она раньше мимо меня проходила. Знала про связь высокородных с деревьями, но не в частностях, и сейчас выспрашивала. Выяснилось, что какие-то породы деревьев лучше лечат фэа, а какие-то хроа, и что у всякого дерева свой норов, свой колотун. Нет, у короля и аранена нет своих деревьев, но им силу даёт дворец — его камни, растения и вода, протекающая через него.

А что из пород наилучшая — мэллорны, они соединяют в себе все полезные качества. Хорошо, что они начали селиться в Эрин Ласгалене — разведчики неоднократно находили ростки. И не только в Эрин Ласгалене, даже в Диких землях, где мало что росло. Тут владыка остановился, налил себе бокал, чокнулся со мной и выпил «за Великую Пущу — от моря до моря!» О как. Помолчала, переваривая — и тут вспомнила про виденное недавно дерево Глоренлина. Спросила, что это за порода и из каких миров шаман вытащил раритет. И что за радость в нём жить. И почему самого Глоренлина нельзя про это спрашивать.

И тут владыка утратил веселье. Помолчал, набулькал ещё вина и хладнокровно так сказал:

— Это не раритет. Обычный лауринквэ… помнишь, жуков в его листьях запекали?

Вздохнула:

— Да, хорошие…

Владыка очень позитивно сообщил:

— На следующий Самайн снова наловим, большую охоту устроим; тебе понравится, valie! — и очень органично перешёл на жуков и прочие сезонные деликатесы, а также праздники.

Я б увлеклась, но шаманский домишко покоя почему-то не давал, и я всё-таки уточнила, что с ним такое.

Владыка вздохнул:

— Дело не в доме, дело в Глоренлине. Дерево тянет в себя болезнь хозяина, и, если болезнь пересиливает, дерево сгнивает на корню.

Ужаснулась:

— Он болен⁈ — и поперхнулась.

Сообразила: никто не сомневался, что дерево излечит тяжело раненного Лисефиэля, не уронив и листа. А тут такое, и я каждый день вижу Глоренлина, не то чтобы цветущим, но вроде бы здоровым…

— Да чем же он болен⁈

Трандуил сухо, буднично сообщил:

— Любовью, — и, устало потерев красивыми пальцами переносицу: — Ты ещё что-нибудь спросишь, vanimle sila tiri?

Весь вечер мусолившая один бокал, я его разом выпила и поняла, что вопросы имею, хоть владыка и намекнул, что не рад им.

Дрожащим голосом вопросила:

— Так это смертельно?

Трандуил в ответ буркнул:

— Это даже у людишек бывает смертельным, — похоже, с неприятными расспросами он решил смириться. И тут же вполне бессердечно добавил: — А может быть, и выживет. В ближайшие сто лет будет понятно.

И набулькал вина в подставленный бокал. Пока я цедила его, уже помедленнее, владыка медленно, очень раздельно сообщил:

— Чтобы ты не увлекалась жалостливостью: убью. У него больше шансов остаться живым, если ты не будешь слишком жалостливой, — и, на огорчённое движение и нахмуренные брови: — Тебе. Он. Не. Нужен. У тебя есть ребёнок, есть мой сын — собой рисковать ты не будешь, мы оба понимаем. Это не считая того, что мы договаривались.

Недоумевающе спросила:

— Но почему тогда не уехать в Валинор? Там проходят все печали…

Трандуил слегка усмехнулся:

— Ему хочется видеть тебя каждый день. Это его выбор. Эру Глоренлин имеет чудовищную силу воли. Всё может быть, и переживёт. Держится он с завидным достоинством, я восхищён. Думай об этом поменьше в его присутствии, ему неприятно, что ты увидела его боль.

Завсхлипывала жалестно, уже над третьим бокалом. Шамана было жаль. Что всё так худо, я не подозревала. В голове запрыгали сомнительные мысли, но как их подать, не знала. Впрочем, с владыкой подавать и не требовалось. Он ещё раз внушительно повторил, что мои улыбки для шамана — кратчайший путь в Чертоги Мандоса. Всхлипывала, а мысли в тот момент были совершенно дурацкие: что-де владыка напоминает чем-то донну Беладонну из мультфильма про поросёнка Фунтика, когда у неё пытались прибавку к жалованью выцыганить, а она отрезала: «Меньше — можно, больше — нельзя!» — да так убеждённо, что все поверили и проглотили возражения.

Сидела, поджав ноги и с горечью глядя в темноту ночного сада — пока красивая рука не взяла за ступню, не сжала, и владыка не перешёл на квенья. Уж что-что, а утешить и заставить забыть всё на свете он умел.

Примечания:

«vanimle sila tiri» — сияющая красой

глеб людоедам глядя в лица

смог из котла договориться

© zlobins

Жалко застонала, когда владыка с утра попытался разбудить. Сказала, что хочу поспать и никого не видеть после вчерашнего. Трандуил понимающе похмыкал и сочувственно сказал, что я впрямь и чересчур занята и устала. И что надо дать нам с квенья отдохнуть друг от друга… предположим, до осени. Смешно, но почувствовала себя выпущенной на каникулы, да ещё и на месяц раньше. Хотя учиться никто не заставлял, но я сама думала, что надо знать язык народа, среди которого живёшь, и, по возможности, не слишком плесневеть мозгами. И хотелось какого-то минимального уважения владыки… хотя бы как к канарейке, а не как к курице. Он на мысли на эти ничего не сказал, только засмеялся и поцеловал в родинку на подъёме стопы:

— От мэтра Наина я тебя тоже спасу, и поверь, такой подвиг не каждому по силам.

Это было шуткой только отчасти: я как-то заспалась почти до полудня в покоях аранена (ну бывает ведь такое, что ночью поспать не доведётся), так гном туда ломился и был крайне настойчив. Охрана его удерживала, но от воплей я проснулась. Завернулась в хламиду, выползла и обречённо пошла позировать.

С благодарностью посмотрела на владыку — вот да, было бы неплохо и мэтра до осени чем-нибудь ещё занять.

— До осени с ним не получится. Гномы упёрты. Пока он скульптуру не доваяет, за другой заказ не возьмётся. Но пару недель потерпеть его заставлю — скоро Бельтайн, скажу, что тебе надо праздновать. Традиции гномы уважают. Зубами скрипнет, но потерпит.

Благодарно обвилась сонным телом вокруг резко выдохнувшего владыки — ах, как очами полыхнул, как дрогнул! — но нет, нет, нельзя, уже ждут на церемонии, и некому спасти его от этого, как он меня от гнома спас. Не стал задерживать, и спасённая я поползла к себе досыпать.

Проспала до полудня. Лежала, потягиваясь, наконец-то ощущая себя королевской метрессой. У Алексея Толстого солдаты говорили про Екатерину, что, ставши царёвой полюбовницей, она полдня спала, полдня потягивалась и пироги пряниками заедала. А вот кстати про пироги… — и, умывшись, как кошка лапой, я решила прогуляться в столовую. Никого, кроме стражи, не было видно в просвеченных полуденным солнцем переходах дворца, а Пеллерен, идущая сзади, была так тиха, что я себя в одиночестве ощущала.

Сквозь блаженное каникулярное безделье свербила мысль, как я теперь буду с Глоренлином видеться и не думать про то, про что не надо думать. Я ему сочувствовала и никак не хотела унизить. Впрочем, это-то он тоже увидит… Спрятаться от него не выйдет, он всё время почти рядом с королём. Где-нибудь да столкнёмся. Что делать, непонятно, да и что я могу? Только хуже будет.