Притихла, обдумывая, как это у владыки Ланэйр если пьянку пьянствовать, так старик не хуже прочих, а как к водопадам, так сразу и молоденький.

И что он на водопады эти гонит? Древние греки вон верили, что в реку Алькьямон впадает струйка из Стикса, и кто в ту струйку, купаясь, попадёт, к тому в течение года придёт смерть. Может, в воды лориэнских водопадов вплетается струйка афродизиака какого? Судя по всему, владыке очень надо, чтобы консорт стал настоящим.

Вслух же, неуклюже меняя тему, спросила, что ж он светлячков не гасит. Бражник, тюкнувшись пару раз в светляка, уже ошалело ползал по столу. Владыка рассеянно капнул вина рядом с мохнатым чёрно-красным красавцем — тот оценил и, раскрутив хоботок, алчно приник к лужице.

Не выдержала:

— Я ведь ощущаю себя просто человеком.

Элронд очень так раздумчиво мурлыкнул:

— Ну, после стрелы в сердце уже точно не человек… — и начал, пощёлкивая пальцами, гасить светляков одного за другим.

Перещёлкал быстро, и темнота упала на окружающее. Сквозь ветви стала видна полная луна, и бражник, сориентировавшись, тяжело упорхнул, почти задев мою щёку крыльями. В темноте говорить было легче, и меня понесло:

— Вы… такие прекрасные, как бабочки, и я не хочу нести смерть. Никому, а особенно эру Ланэйру.

Ланэйр в темноте заинтересованно зашуршал одеждой, пододвигаясь поближе:

— Богиня, я для тебя похож на эту пьяную шерстяную тушку? — из откровенной тирады он извлёк только образ, полностью проигнорировав смысл.

Интересно, мэллорновое вино и правда настолько пьяное, что сверхсдержанный Ланэйр так расслабился? Что ж, правду говорить легко и приятно:

— Нет, на махаона.

— Не знаю такой бабочки…

О, вот как… может, здесь такой и нет.

Выдохнула:

— Она великолепная. Я похожих видела в альбоме Эрренриорла, жёлтых с лазурными пятнышками. — И невпопад добавила, — тот поединок с Трандуилом, я его никогда не забуду. Ты был как бабочка тогда.

— Да, мы тогда с чувством поиграли в салочки… но это ведь шутка была, не настоящий бой, — и опечаленно добавил, — я хотел понравиться, показывал себя… а ты боялась и беспокоилась. И всё равно запомнила.

Помолчал, повозился в темноте и с усмешкой спросил:

— Может, и у Эрренриорла что-нибудь запомнила… кроме бабочек?

Вежливо прошелестела в тон:

— Как не запомнить картины такого художника… жуки и ящерки у него куда как хороши. Спасибо за подарок.

Почуяла, что на этом моё остроумие кончается, а Элронд с Глорфинделем только уши насторожили, и сейчас Ланэйр нашутится как следует. Но он смолчал и только вздохнул.

Тогда забеспокоилась, не обиделся ли он. Но сказать ничего умного не смогла, только повздыхала да поёрзала.

А потом и говорить стало не надо. Элронд, открыв очередной кувшин, прочувствованно сказал, что в такую хорошую ночь нельзя не спеть. Собутыльники согласились, и Ланэйру тут же принесли лютню, сгоняв за ней брауни в Семидревье.

Ланэйр поперебирал струны — и запел. Немного погодя вторым голосом вступил Глорфиндель, и чуть позже, глуховатым подголоском — сам владыка.

Слушала пение на три голоса, а про себя по-дурацки радовалась, что мне не восемнадцать — будь я молоденькой, упала бы в объятия певца, потеряв и без того невеликий разум. А сейчас, такой, какая есть, могла удержать себя.

Могла любоваться, смотреть с восхищением — и не трогать, не пытаться присвоить. Пусть прекрасная бабочка, посидев на ладони, улетит живой.

Печаль моя светла…

Не заметила, как уснула. Очнулась от тихого разговора:

— Цветочная королева устала, не надо было так засиживаться… всё-таки, каким бы Ороферион не был, а обряд провёл вовремя, рискнул… молодец. Иначе не довёл бы я её живой. Человеческое сердце не выдержало бы всего, что ей пришлось перенести.

Он так тихо, спокойно говорил, что вновь провалилась в сон под шелест листвы и голосов. Иногда, выныривая из забытья, воспринимала слова, но шевельнуться не могла, тело спало крепко.

Эльфы всё говорили. Узнала голос Глорфинделя:

— Друг мой, чего ты ждёшь? С твоим опытом и не обольстить… да, богиню, но ведь она женщина, да ещё и человеческая… и ты нравишься ей.

Повисло молчание. Я уж думала, что Ланэйр не ответит, но он медленно сказал:

— Я понимаю, что обольстить мог бы, что её тело не смогло бы сопротивляться страсти, а я умею её вызывать. Но я вижу, что она не хочет, — и со смешком добавил, — видно, жалеет мою красоту.

Глуховатый голос владыки звучал не слишком довольно:

— Давнуть пришлось бы совсем чуть-чуть.

Снова наступило молчание, такое долгое, что я думала, оно не прервётся. Но Ланэйр ответил. Тихо, с силой сказал:

— Я никогда не любил. Думал, что уйду в Чертоги, не познав этого чувства — и тут, на склоне лет… Я хочу подарить ей лучшее. То, чего не дарил ей никто — свободу. Пусть будет так, как она захочет, как бы ни было. Владыка, прошу, перестаньте давить на неё. Не надо.

Элронд, похоже, впечатлился — стало слышно его дыхание. Потом покаянно так сказал:

— Я слышу истинно благородного сидхе. Вы уподобляетесь мужам древности, эру Ирдалирион. Нынче такое редко встретишь. Вы устыдили меня; я более не буду пытаться давить на Блодьювидд, хоть и видят Пресветлые, будь вы парой, это бы принесло Лотлориэну невиданное цветение… Такая сила пламени… Что-то скажет Темнейший, увидев её…

— Вот сегодня и узнаем. Элу Элронд, эру Глорфиндель, — я не слышала его движения, но догадалась, что Ланэйр встал и прощается с собеседниками.

Так же тихо подошёл, и я почувствовала, что он поднимает меня из кресла. Смогла наконец открыть глаза и заспанно прищурилась на рассвет, бледной мохнатой ниткой отделяющий тёмное небо от тёмного леса. Ланэйр шепнул:

— Спи, любовь моя, рано ещё.

Я только обняла его за шею, позволяя взять себя на руки.

таких как ты наивных леди

боятся волки и медведи

© aleks

Вот помню, раньше любила я бывать в цирке на Фонтанке, причём обязательно в первом ряду. Из первого всё хорошо видно: и красный злой глазик слона, и пушистые хвосты тигров (они толстенные!), и вообще всё. Кроме визуального, имелись также и другие чудесные эффекты: клоуны обливали водой; особенно запомнилось, как морской лев в непосредственной близости чихнул и рыбными соплями обрызгал. То есть деньги за билет окупались сполна, более чем. Лё шарман. Прям вот чувствовала себя живой и настоящей (а я тогда была почти мертва и хотелось погреться, да…). Не зря цирк художники и писатели любили именно за «настоящесть».

И вот, стало быть, уселась я как-то в первый ряд, привычно пропустив заинтересованные взгляды униформистов на коленки свои и прочие запчасти (я тогда совсем не понимала, только удивлялась, когда чувствовала царапучий взгляд, и это смешило, бывало, знакомых, которые замечали. Смешна бывала людям моя наивность, но я тогда была очень порядочная и слепая в этом отношении женщина, ихихи).

В какой-то момент началась клоунская реприза, и в ней были задействованы зрители с первого ряда. В глубины клоуны редко забегают, некоторые не желающие опозориться граждане спецом из-за этого в первый ряд билеты не берут.

Первому ряду да, досталось: кого-то клоун заставил яйцами жонглировать (ой, не могу, смешно было)); кого-то акробатический трюк, включающий задирание ноги выше головы, на арене исполнять; зрителю же в соседнем кресле достался тазик с водой.

То есть тазик был на высоком шесте хлипко так установлен, и надо было держать шест, балансируя, чтобы вода не проливалась. У клоуна всё получалось, а дяденька старался, но всю окружающую публику облил, и та в восторге хохотала и визжала.

Таз падающий клоун поймал, а то бы ещё и тазом кому по кумполу прилетело (представляю возможные неприятности для директора цирка — вот тоже работёнка, да…).