— Госпожа! Я не должна говорить, но вы дали мне свободу — я ценю. И приму смерть, какую измыслит повелитель, но не смолчу сейчас. В саду недавно схватили беловолосого мужчину. Я не видела, видела Иртханну. Говорит, он взялся ниоткуда. Тени набросились на него и скрутили, а уже потом появились воины повелителя и он сам.

Почувствовала, как и мои губы начали трястись:

— Как ты думать, куда его вести? — от ужаса говорила ещё хуже, чем обычно.

Халаннар удивилась:

— Как куда? В пыточную, конечно. Мужчина, проникший на ночную половину повелителя, должен умереть в муках!

Так, в дезабилье с ночной половины высовываться не стоит…

— Платье, быстро!

Трясущимися руками, путаясь, накинула золотые вериги и быстро, но не бегом вышла из своих покоев. Стражи было не видно, пока я не крикнула. Тут же, как из-под земли, появилось несколько монструозных орков. Черепа на груди, кожа, выкрашенная в синий цвет… урук-хаи.

— Где быть Згарх?

Меня беспрекословно повели. Згарх нашёлся в стойлах варгов, о чём-то говорил с несколькими орками. Любезно поздоровался и посмотрел вопросительно. Я постаралась принять легкомысленный вид:

— Згарх, помнить, ты хотеть показывать мне пыточную? Я смотреть сейчас.

Удивилась, что он повёл. Видно, не было никаких указаний на мой счёт, кроме как быть любезным и делать, что попрошу. Немного выдохнула.

Затаив ужас и страшное напряжение, спускалась следом за Згархом по ступенькам в подвал; шла, спотыкаясь в темноте, по неосвещённым коридорам, ориентируясь по звуку шагов орка. Згарху свет был не нужен, он видел в темноте.

— Вот сейчас, богиня, начнутся камеры, там будет интересно, — он зажёг факел.

Я не обращала внимания на зарешеченные камеры по бокам прохода, в которых было полно пленников, в ужасе жмущихся и не пытающихся привлечь внимание.

Згарх наконец остановился и довольно сообщил:

— Вот, богиня, пыточная, и в ней даже кто-то есть! — и распахнул дверь.

Оттуда пахнуло перегорелым железом, кровью, болью и ужасом.

Остановилась на пороге: у стены на жаровне пара мелких, совершенно отвратительного вида орков держали на углях железные прутья. В углу над маленьким аккуратным столиком возился с ножичками Ганконер, и блуждающая по его губам очень красная улыбочка напомнила мне день, когда он казнил по приказу Трандуила.

В центре камеры к потолку цепями был прикован светловолосый эльф. Он висел на руках. Кроме цепей, его обвивали какие-то чёрные тонкие лианы; он был замотан, как муха в паутину, но спина его была обнажена, и по ней стекала кровь из рваных ран — похоже, оставленных кнутом. Белые волосы, свалявшиеся, окровавленные, были перекинуты на грудь. Присутствовавшие в камере несколько опешили от моего появления, и мне никто не помешал войти и посмотреть в лицо эльфу. Я надеялась, что чутьё обманывает меня — но нет, это действительно был Леголас.

«Возвращение дамы — дело личного предпочтения»

«Фокусы и иллюзии», Уилл Голдстон

— Я хочу, чтобы принц был немедленно отпущен на свободу, живой и здоровый, настолько, насколько он здоров сейчас. За его жизнь я отдам всё, что угодно.

Ганконер смотрел на меня в упор, но молчал, и глаза его были тусклыми и мёртвыми. Внезапно вскинул руку в сторону двух орков у жаровни — и тех размело в чёрную пыль.

— Они слишком много увидели, — Ганконер засмеялся, и это было, как шелест змеиных чешуек друг о друга в ночной темноте.

— Згарх, друг мой, как считаешь, не много ли увидел ты? И не много ли сделал? — улыбочка стала располагающей, но голос остался таким же шелестящим и издевательским.

После секундной заминки Згарх ответил, и голос его был голосом существа, уже считающего себя мёртвым:

— Я служил вам, повелитель.

Ганконер задумался, опустил глаза, поигрывая длинным тонким ножом между пальцами. Подумав, тяжело обронил:

— Да, убивать пса за то, что он служит, глупо. Пошёл вон!

Потом посмотрел на меня, и в глазах у него была только пустота:

— То, что ты предлагаешь, я мог взять и так, — и с презрением добавил, — ты трясёшься над ним, как курица над цыплёнком, а он не смог ни отстоять тебя у отца, ни защитить от меня! Я зарежу его, как собирался. Никакие сведения мне от него не нужны, да и не скажет он ничего. Аристократ всё-таки. Но я с удовольствием заставлю его страдать, мечтал об этом. Тебе нечем заплатить за жизнь этого huerindo, богиня. Уходи, если не хочешь услышать его вопли. Я сейчас позову охрану, они выведут тебя.

Всё пропало. Скалы далеко внизу, под галереей, вдруг показались мне желанными. Бесцветным голосом объяснив Ганконеру, что такое протестное самоубийство и что я умру раньше, чем он начнёт резать пленника, повернулась к выходу. Очень хотелось быстрее добраться до галереи и броситься вниз, и чтобы всё это кончилось.

Ганконер схватил за запястье, и я тут же попыталась выхватить нож из другой его руки, с вожделением представляя, как легко этим сияющим лезвием вскрыть себе артерию на шее, но только порезала пальцы. Ганконер отбросил нож и прошипел:

— Я не дам тебе умереть! Запру и прикажу стеречь!

С улыбочкой хладнокровно объяснила, что это не поможет: откушу себе язык и захлебнусь кровью.

Ганконер, так же резко отпустив меня, отстранился. Спросил холодно, с непонятной издёвкой:

— Вот даже как?

Спокойно подтвердила:

— Вот даже как.

Он пошатнулся и обмяк весь, как будто от сильного удара. Постоял молча. Вздохнул, собрался и вяло шевельнул кистью, равнодушно обронив:

— Хорошо, ты выиграла. Я отпущу твоего mereth en draugrim…*

— Не навредив ему больше, чем уже случилось.

Ганконер презрительно промолчал.

Дальше события развивались быстро. Вызванная стража подхватила Леголаса и поволокла наружу. Я с беспокойством смотрела: он двигался с трудом и казался оглушённым. Хотела попросить вынуть кляп у него изо рта, но не стала: кто знает, что он скажет Темнейшему и не разозлит ли его, а сейчас всё идёт нереально хорошо. Если Ганконер, конечно, не издевается и не собрался как-нибудь с изысканностью угробить соперника у меня на глазах.

На площади Ганконер посмотрел в серые дождливые небеса, кисло выругался и что-то прошипел. Дождь пошёл реже, небо начало понемногу светлеть. Владыка стоял под утихающим дождём и ждал, о чём-то думая и не обращая на меня никакого внимания. Тревожно косилась то на него, то на Леголаса. Опутывавшие принца чёрные, жирно поблёскивающие лианы были живыми: они всё время двигались и сокращались. Да, наверное, такие связывают лучше, чем обычные верёвки. Просто так не освободишься.

Ганконер поднял голову. Клекочущие звуки, сопровождавшиеся очень неприятной вибрацией, почти сразу вызвали такой же отклик с неба. Земля затряслась, когда здоровенная чёрная тварь приземлилась на площадь и зарычала, и от дыхания её скукожились и почернели листья на дереве, растущем у стены.

Орки небрежно закинули пленника на горбатую драконью спину, ничем не привязывая, но я видела, как чёрные путы сами пустили усики и закрепились на чешуе.

Темнейший протянул руку, и драконья голова на длинной шее, бугристая, как чёрный ананас, приблизилась к нему. Я совсем близко увидела щели грязно-алых зрачков, и тут же почувствовала, как Ганконер подхватывает меня и вскакивает на загривок дракона. Тот дёрнул головой и выпрямился. Для меня это было головокружительным падением и полётом в никуда с полной потерей ориентации в пространстве. Очнулась только оказавшись сидящей боком в углублении между шеей и тушей дракона, ощущая, как жёстко и неудобно придерживает меня владыка. Тут же начало трясти: дракон взлетал, и я постаралась собраться, чтобы не стошнило. От быстрого подъёма закладывало уши и перед глазами всё мелькало. Стараясь укрыться от ветра с дождём, уткнулась лицом в грудь Ганконеру и обняла его. Он хмыкнул, вздохнул — и хватка его стала нежнее.