— Потрогай… потрогай меня, — и замер, не оставалось ничего другого, как закинуть назад руку, наощупь провести по его волосам, путаясь в них, и слегка прижать потрясённо дёрнувшееся ухо, стараясь не думать о дальнейшем развитии событий.

Он не кинулся сразу, только тихо низко зарычал, похоже, стараясь расслабиться и сбросить напряжение, и просто стоял какое-то время. Риэль медленно прикоснулся губами к губам, начал мечтательно целовать, перешёл с губ на ухо.

Это очень странное ощущение, когда тебя целуют не просто в чувствительное место за ушком, а сразу в оба этих места, когда ласкают четыре руки…

Думала, что Аргонеот не сможет ждать, но Риэль оказался нетерпеливее и первым лёг, развязывая пояс, и потянул на себя, заставляя оседлать бёдра, ещё закрытые тканью, сильно натянутой спереди.

Аргонеот очень плавно и медленно ласкал поверх платья, потихоньку распуская завязки; нежно целовал в шею под волосами; осторожно обхватывал грудь, совсем легко сжимая её, только судорожными вздохами давая понять, что ему не терпится — Риэль, сначала порывавшийся ласкать, давно уже, закрыв глаза, вцепился руками в шёлковый матрасик, на котором лежал, и отвернулся, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы и постанывая, когда я ёрзала на нём.

Аргонеот неспешно распускал шнуровку, целовал лопатки и сжимал талию, шепча нежности и заставляя слегка потираться о бёдра младшего.

— О Эру, умоляю, сядь на него! — Риэль уже спускал бриджи, и Аргонеот как-то очень ловко и внезапно усадил меня сверху на член брата и, напряжённо замерев, переждал, пока тот перестанет стонать и метаться.

Сдвинул подол платья и прижался голым телом к голому моему, надавливая и заставляя двигаться в неспешном, мягком ритме.

Риэль кусал губы, стонал, и, похоже пытался сдерживаться, но не утерпел, заторопился, и Аргонеот спокойно положил руку ему на предплечье, ничего не сказав, но Риэль, сжав зубы до хруста, двигаться перестал, и Аргонеот продолжил мягко притираться сзади, заставляя прогибаться всё сильнее — и вдруг резко вогнал всего себя туда, где, казалось, всё было заполнено его братом, и их стало двое.

Это ощутилось невозможным и невыносимым удовольствием и вырвало крик. Они оба, тоже кажется, сильно кричали — не слышала из-за своего вопля, видела только, как из-под ресниц Риэля катятся слёзы, как кривятся и плывут черты его лица и чувствовала, как они оба содрогаются там, внутри.

Казалось, это не может стать лучше, но тут Аргонеот задвигался, всё быстрее и быстрее, и резко остановился, тяжело дыша и лихорадочно обцеловывая затылок и спину, сильно сжимая грудь, мучительно постанывая.

— Я… ещё немного, не так быстро.

— Я не могу больше, брат, — по дыханию Риэля понятно было, что он и правда на грани.

— Подожди, я первый, — и Аргонеот снова задвигался, низко рыча.

Риэль слегка приподнял меня над собой, упёрся ногами и лопатками в матрас и вступил на такт позже.

Разница в ритме и амплитуде и то, что сознание никак не могло принять то, что творилось с телом, заставили потерять себя полностью. Помню, что извивалась, насаживалась на них и хотела только, чтобы это длилось и длилось. Чувствовала, как Аргонеот несколько раз касаниями пытался успокоить брата, и видела, как всё более отрешённым и злым становится лицо Риэля. Понимала, что он боится кончить раньше Аргонеота, и хочет вытерпеть, и понимает, что очень скоро сдастся.

Тот, похоже, мог ещё, но ускорился, толчки стали тяжёлыми, он истошно вскрикнул и зачастил, сильно сжав мои бёдра, и Риэль тут же, облегчённо всхлипнув, задрожал, отпуская себя.

«Она не сказала ни слова, но, переполненный любовью, Эльвэ подошёл к ней и взял её за руку, и тотчас же какие-то чары овладели им. Так стояли Эльвэ и Мелиан, а вращающийся над ними звёздный небосвод отсчитывал годы. И деревья Нан Эльмота стали выше и темнее, прежде чем Мелиан и Эльвэ произнесли хоть одно слово».

Подняла глаза от рукописной «Истории синдар». Поёжилась: приятное тепло, идущее от камелька, подчёркивалось промозглой тьмой ноября, заглядывающей в окно, и подвываниями волчишек. Поджала под себя ноги, закуталась в плед и спросила с любопытством:

— Неужто правда? — и зачитала вслух.

Риэль, сидевший за столом вполоборота ко мне, поднял голову от меча, который точил, и посмотрел, как будто сдерживал улыбку. Но смолчал. Аргонеот, в позе лотоса перед камином осторожно капавший пахнущий жжёным сахаром и миндалём раствор на кромку кинжала, глаз не поднял, продолжая смотреть на лезвие, по которому растекалась отсвечивающая в пламени саламандры тёмная плёнка, но улыбнулся откровенно, и ямочки заиграли на щеках:

— Нет. Они… бродили по лесам, и прочие им были не нужны. Любовь. Смотрели друг на друга и принадлежали друг другу, — помолчал и совсем грубо объяснил, что Эльвэ и Мелиан трахались, как кролики, под каждым кустом, а летописец не мог так прямо об этом написать, писать надо возвышенно.

Вспомнив «Хроники Войны Кольца» за авторством эру Инглориона, тоже полагавшего, что писать надо возвышенно, поэтому все скабрезные анекдоты и паскудные домыслы вываливавшего в сноски, насмешливо хмыкнула, однако смолчала и снова углубилась в «Историю», успокоившись, что не выгляжу в глазах высокородных похотливым животным, не способным постоять несколько лет, трепетно держась за руки. Мне печально было бы думать, что я шокировала аранена, не глядя на него влажными очами, а вешаясь на шею и обещая подарить свою бонбоньерку, да… А так вроде всё в пределах нормы, принятой у эльфов. Вона, король плюнул на подданных, и, не предупредив никого, несколько лет по лесам с возлюбленной шлялся, и никто не осудил. Разве что в летописи замазали иносказанием.

Признаться, думала, что братья… как бы это сказать… насмерть заебут. Молоды, для одного вообще первый раз. Но, кажется, они тоже боялись, что это начнёт восприниматься так, и сдерживались. Днём и вне спальни не трогали, похоже, договорившись об этом между собой. Жили обычной своей жизнью, тихо и размеренно, чем-то напоминая финских крестьян, только что не за коровами ухаживали, а за оружием; ковали; тренировались методично и упорно. Насмотревшись, хорошо поняла, каким трудом и потом даётся эльфийским воинам их искусство. Сама ходила за ними хвостиком, книжки читала, по вечерам иногда они пели, а иногда мы в карты играли, и это были хорошие вечера. Счастливые. И то, что иногда то один, то другой смотрели тяжёлым взглядом, льстило и заставляло желать прихода ночи.

Почитав ещё под размеренное цвиканье точильного камня, потянулась, встала, так в пледе и дошла до окошка и поглядела вниз. Сквозь листья видно было полосы тумана, а больше ни шиша: вечер непоздний, да всё-таки ноябрь, стемнело уж. Вдруг сквозь туман снизу мертвецкой холодной зеленью блеснули две точки. Всмотрелась получше — ничего. Захотелось прижаться к кому-нибудь из братьев, но неудобно было отвлекать их. Спросила осторожно:

— Там как будто есть кто? — и вниз подбородком указала.

Аргонеот, всё так же глядя на обрабатываемое лезвие, смешливо сообщил:

— Так волки же. Ты бываешь днём внизу, ты человек, вкусно пахнешь… Им любопытно, — как будто в ответ на полянке внизу послышалась грызня. И тут же стихла.

Ага, любопытно. На зуб попробовать. Колобок-колобок, я тебя съем. Алиены. Не, ну как хорошо, что волки там, а я здесь, из окошка смотрю. Прям вспоминается:

чай носки ватрушки

двери на засов

и смотреть с котами

фильмы ужасов

Тут ещё и лучше получается, и глазки эти внизу покруче любых фильмов, и братья котам фору дадут. Походила у камина, с надеждой взглядывая на них, но ничего. Только Аргонеот, по-моему, улыбку спрятал, слегка отвернувшись. Вздохнула и снова взялась за книжку. Всё-таки, конечно, четыреста лет и тридцать с копеечкой — вываживали они меня, как козу на верёвке. Давали время вдохновиться.