Встала на мостике из сплетённых кореньев, соединяющем один из подземных залов дворца и зал переговоров — тот находился немного на отшибе, отделён был от жилой части текущей водой. Небось не просто так: раньше в зал проходили просто по коридору, красивости вроде моста и провала, по дну которого шумела подземная речка, появились недавно.

Вот удивительно: галерею Трандуил гному заказал, так пятьдесят лет предполагалось камень облагораживать, а как ради магических нужд, так за ночь — оп, провал, речка и мостик из корешков. От Ганконера, небось, отгораживается владыка. Текущая вода препятствует распространению магии. А хлипкие мостики обрываются под обезумевшими каменными троллями.

В зале переговоров, при отсутствии окон, всегда было светло, как днём, и свет непонятно откуда брался, а на выходе тут же встречал сумрак — вот тоже, если кто из зала незваным вывалится, то немного увидит в темноте, а его со спины подсветит…

Зрение моё стало хорошим настолько, что никак не могла привыкнуть к его остроте, и всё равно воду внизу только слышала, а не видела. Немного заскучав и затосковав в ожидании неизвестного, и, возможно, страшного, покачалась на мостике. Кинула в провал сначала венок, потом покидала камушки, потом плюнула вниз — и за этим неблагородным занятием застал меня принц.

И тут же, разом, стало светло и весело. Вдохновенно обсудив великую эльфийскую архитектуру, перешли на историю музыки. Тут нам было что обсудить не только отвлечённо, а и весьма предметно.

Всегда поражалась, как высокородные, даже чуть задержав дыхание, могут изменить смысл сказанного. Короли намёков и недосказанностей. И аранен, вроде бы обсуждая только и исключительно мои успехи в игре на дудочке, пользуясь самыми приличными словами и не допуская ровно никаких непристойностей, заставлял задыхаться от смеха и краснеть попеременно. А говорил всё-таки о темперировании да о терциях. Однако со стороны я слышала нашу беседу, как слаженный дуэт влюблённых, которых терции интересуют очень опосредованно.

Счастлива была и чувствовала, что у меня есть сердце, и что оно сладко болит.

Не заметила, как подошёл король со свитой.

— Valie, полагаю, всё готово, — странная смесь довольства и досады на его лице была не слишком понятна.

Немного смущённо убравшись с мостика, пропустили короля со свитой, и постояли ещё над шумящей в темноте водой.

— Блодьювидд, через неделю начинается сезон светлячков. Возвращайся, я буду ждать тебя.

По ставшему вдруг бесстрастным голосу поняла — боится, что не захочу вернуться. Горячо сжала его руку, вдохнула, собираясь сказать, что вернусь, конечно, но он приложил палец к моим губам:

— Молчи. Просто вернись.

Больше ничего не сказал. Только вздохнула, глядя, как он уходит. Как пряма спина, как легко идёт он по мостику, тот не колышется вовсе. Опустила глаза и повернулась к залу переговоров.

Король внимательно поглядел, когда вошла:

— Я полагал, что надо будет напомнить тебе, adar nin, что мир пока очень хрупок, и что ты не имеешь ни перед кем обязательств, но что нарушение договорённостей повлечёт за собой очень неприятные вещи… Но вижу, что это не нужно. Ты вернёшься. Ради светлячков, — и он не очень приятно усмехнулся.

А, ну конечно. Только ради них. Да, может, ради вина дорвинионского, недавно ж новое привезли.

На угрюмые эти мысли король слегка потеплел лицом, а вслух сказал:

— Пока не смотри в зеркало, — и собой часть зала загородил.

Слышала только гудение странное, как будто огонь разгорался, да как шаманы перебрасываются терминологией — хоть и на синдарине, а ничего не понять.

Я, конечно, помнила, что Леголас, например, ничего о двух своих путешествиях по зазеркалью не рассказывал, только отшучивался, и это значило, что пугать не хотел. И Ганконер что-то такое говорил про ужасы, что гнездятся с ТОЙ стороны.

Но не спрашивала ничего. Я хочу побыть со своим ребёнком, и, если даже очень плохо будет, всё равно пойду.

— Не бойся. Там, в сущности, нет ничего страшного, кроме тебя самой. Главное не останавливаться, идти всё время. Ни в коем случае не всматриваться, не вслушиваться и не оборачиваться. Просто иди, и всё будет хорошо.

Что ж, если мир зазеркалья подсовывает путешествующему его самого, то это может быть страшно. Многие сами себя боятся и правильно делают, а уж тысячелетиями живущие сиды наверняка имеют достаточную сложность натуры, чтобы впечатляться отражениями своего подсознания.

— Всё так. Ты мало жила, не успела накопить чудовищ разума. Люди по зазеркалью путешествуют гораздо легче, твои служанки уже проходили по коридору. Он максимально экранирован. Но ты всё-таки не человек, будь осторожна. Иди быстро и будь равнодушна. Если вдруг что-то случится, не бойся — эру Глоренлин тут же прыгнет за тобой и вытащит из безвременья или коридоров мрака.

Поёжилась, думая, что слишком уж хорошо Трандуил знает, что там есть.

— Я знаю. Тебе лучше не знать. Иди, пора.

Улыбнулся одними губами, отодвинулся, и зеркало встретило меня стеной пламени.

— Иди. Время.

И я пошла.

Мимо не обращающих на меня внимания шаманов — они собрались вокруг Глоренлина, бледного, с очень блестящими глазами, надевая на того какую-то странную сбрую из верёвок и ремней. Застёгивая ремешок на запястье, он поймал мой взгляд и подмигнул. Алиен чёртов.

Холода стекла или жара пламени не почувствовала. Просто ступила в зазеркалье, как на ледяную дорожку, и тут же то, что было за спиной, отсеклось, но я хорошо запомнила, что оборачиваться не надо, и не оборачивалась. Впереди была серая пыльная дорога, никакого огня. И туман по бокам и впереди. Не задерживаясь, пошла вперёд, и сразу началось:

— Где ты? — хихикающий тоненький голосок.

Наверное, мой так звучит. Никогда свой голос не нравился. Действительно детский. А в зазеркалье ещё и безумный. Неприятно стало, но я шла, а голосок раздавался то сзади, то слева, то справа. Искал, спрашивал, и всё время безумно хихикал. Иногда как будто тонул в глухом тумане, иногда отражался, как в пещере.

Старалась смотреть только вперёд, но всё время казалось, что у тумана руки отрастают, и он этими руками за ноги ловит. Голосок то звал издалёка, то становился отвратительно близким. Стоило большого труда не закричать и не шарахнуться в сторону, когда он чуть не над ухом захихикал:

— Найду-найду! — но не остановилась, упрямо шла вперёд.

И неожиданно оказалась в знакомом зале с белыми стенами и окнами в ослепительно синее небо. По инерции слепо сделала несколько шагов, стремясь подальше уйти от страшной себя, ищущей и зовущей в тумане зазеркалья, и попала в объятия Ганконера.

Ставшего за полтора года чужим по запаху и ощущениям. Упёрлась ему в грудь, обернулась на зеркало и успела увидеть, что никакого пламени или тумана там нет. Зеркало, как зеркало. Толпа шаманов, облегчённо улыбающийся Глоренлин, холодное лицо Трандуила — и тут же зеркало осыпалось осколками, а я полетела вниз.

Зажмурилась, вцепилась в Ганконера — но через секунду уже лежала на необъятной глади чёрного шёлка, и одежды на мне не было никакой, как и на Ганконере. Понятно, почему зеркало разбил: видно, терпения не имел вовсе.

Дальше случилось что-то, больше всего похожее на насилие. Ни о чём похожем на взаимность и удовольствие речь не шла, когда он моментально коленом раздвинул мне ноги и вломился.

Сопротивление было разве что рефлекторным, я видела, что Ганконер не в себе, и сочувствовала его состоянию. Но мало не показалось, и в ответ сжалась, вскрикнула, ногтями полоснула — он не заметил, как не заметил и попытки освободиться. Замер, как каменный, постоял на руках надо мной и, вдруг, обмякнув, уткнулся лицом в плечо и затрясся, всхлипывая.