— Первое: для проведения обряда сожжения смертности нужны были эльфийские шаманы и ресурсы либо Эрин Ласгалена, либо другого старого эльфийского королевства. Я решил подождать и похитить тебя после обряда. Второе: тебя нужно было куда-то унести. Я за это время как раз успел на развалинах одной старой крепости создать новую, защитить её… и украсить золотую клетку для тебя — которую, надеюсь, со временем ты ощутишь милым домом.

Мда. Интересно, не происходит ли и он от Келегорма Прекрасного. Видно же, что та часть души легендарного воина, которая позволяла ему воровать девиц, держать их взаперти и давить конями их женихов, совершенно точно перешла к Ганконеру.

Пока я мусолила эту мысль, Ганконер вдруг посерьёзнел и почти неохотно сообщил:

— И третье, самое важное. Я, только победивший Владыку Мёртвых, был очень тёмен тогда, и что-то во мне беспрестанно шептало, что если я съем тебя, то ты останешься со мной навсегда — и столько, сколько буду существовать я, ты будешь течь золотой пылью в моей крови и согревать меня своим пламенем. Шёпот был настойчив, а я не хотел поддаваться ему и убивать тебя, и решил подождать. Сейчас, когда я воплотился как следует, голос этот всё ещё со мной и шепчет всё то же, но я хорошо его контролирую. Я хочу, чтобы ты была не в моей крови, а рядом со мной. Живая. Такие дела.

— Я тебя очень удачно украл, ровно после обряда. У Трандуила хорошие аналитики — они бы скоро догадались обо всём: и почему орки оживились, и почему древние, вроде бы вымершие чудовища, снова появляются в мире, и начали бы искать. От эльфийской разведки проблематично долго скрываться. Особенно, если ты вновь воплотившийся Тёмный Властелин.

Кусок утки попал не в то горло, и Тёмный Властелин сочувственно поколотил меня по загривку:

— Как ты, Блодьювидд? Всё хорошо?

Прокашлявшись, я приняла бокал с пеларгирской лозой, попила и вроде бы полегчало.

— То есть, Трандуил знает, что произошло и где я?

— Знает, богиня, но сделать ничего не может. Сила его велика, но я силён не меньше, а может и больше, и остановил грозу его гнева на границах моих владений. Теперь ему нет хода сюда, а мне туда. Грозовая завеса так и будет там стоять, непроницаемая для меня, но это всё равно — ты-то здесь, — Ганконер счастливо улыбнулся.

Потом внимательно посмотрел на меня и обеспокоенно добавил:

— Не думай обо мне плохо, богиня, я бы честно вызвал его и убил, но мой вызов не примет ни один эльф: я отщепенец, изгой, осуждённый на позорную казнь… я не мог иначе. И да, эльфийские законы меня не сдерживают, но из любви к тебе я не смею взять силой то, на что имею право — хоть и заплатил за это право жизнью. Но я могу быть рядом, дышать с тобой одним воздухом, ухаживать за тобой — оно того стоило.

Я примолкла и более его ни о чём не спрашивала. Аппетит ни у одного из нас не пропал, и мы допотрошили утку и доели виноград, и сполоснули руки водой с запахом какого-то незнакомого цитруса. Молчаливые харадримки утащили столик, светлячки погасли и терраса снова погрузилась во тьму.

Какое-то время я молча слушала, как шелестит крона апельсинового дерева над головой, а потом по шороху и тихой ноте поняла, что Ганконер достал флейту. Подобрала на кресло ноги и ощутила себя человеком, висящим над пропастью: веточка, за которую держишься, вот-вот обломится, внизу ревут голодные тигры — но — ах, как хороша земляника! Соловей, мой соловей вернулся из тьмы ради любви ко мне, о которой пела флейта под шелест листвы, всполохи огня невидимых в темноте драконлингов и далёкие беззвучные зарницы адской грозы где-то далеко.

В бархате июльской тьмы Ганконер провожал меня в спальню. Концерт был прерван рано — я протестовала, но шаман считал, что мне надо отдохнуть после тяжёлого дня, не засиживаться, а время, как он сказал, теперь всё принадлежит ему, и я успею послушать флейту, и вообще всё успею, что пожелаю. Но потом.

Когда я споткнулась во второй раз, он снова зажёг светлячков, но при свете я застеснялась своей сорочки, облитой шипучкой и мозолящей глаза неуместно вздымающейся горой кружев. Озабоченно попыталась хоть как-то пригладить их, и оказалась прижатой к стене:

— Блодьювидд, что ты всё треплешь воротник? Неужто давит? Хочешь что-то полегче?

И я почувствовала, как текуче и неуловимо изменяется моя одежда: сорочка становится простой, без всяких кружев. Замерев, почувствовала шеей и верхней частью груди движение воздуха и обжигающее, стонущее дыхание Ганконера, когда он медленно, глядя в глаза, втиснул палец в открывшуюся ложбинку, как когда-то втискивал стебелёк цветка.

— Ляг со мной, позволь мне… — палец бесстыдно входил всё глубже, потом медленно пошёл обратно, потом снова в глубину ложбинки.

Подавила в себе желание зарыться руками в чёрную шелковистую гриву и потрогать ушко с серёжками, позволяя всё, всё… Покачала головой, и он, почти оттолкнув меня, ушёл.

Всю ночь ворочалась, представляя, как эти длинные пальцы ласкают меня и как он делает всё, что хочет. Заснула только под утро, с мыслью, что ложиться под Ганконера нельзя ни в коем случае: ведь, теоретически, если ночь со мной подарила такую силу Трандуилу, то не окажется ли, что Тёмному Властелину то же самое подарит ещё большую? И что тогда будет? Восстанут мёртвые во всей Арде? Склонен ли он мстить, разрушать и завоёвывать? Тёмный Властелин же… Кто он и что он?

А где-то там Эрин Ласгален, Лотлориэн, да и Шир тоже жаль. Нет, я не потрогаю это ушко.

придёшь с утра в библиотеку,

а там ещё не выдают,

а ты вчера читал запоем

и после кафки жбан трещит

© Андрей Золин

Проснулась поздним утром. Да, здесь не будят. Полежала, вздыхая. Обрывки мыслей сухими осенними листьями, гонимыми ветром, носились в голове. Жизнь-то как поменялась! Господи, как хорошо, что соловей жив и что для меня он тот самый соловушка, что и раньше. Может, и чудовище, но почувствовать себя таким не дал. Плохо, что он меня украл, но хорошо, что не режут и не мучают, а лежу я в кровати и бездельничаю. Что ж, надо как-то жить… Харадримка у кровати напряглась, изобразив готовность услужить, но молчала. Кажется, это не вчерашняя, та поплотнее была.

— Как тебя зовут?

— Иртханну, если госпоже будет угодно, — на вестроне, которому меня учили, и который кое-как понимаю.

Ага, речь он им вернул. Не забыл. Приятно. Надо будет расспросить их попозже: любопытно, чего они могут наговорить, как выразился Ганконер, лишнего. Но не сейчас. Сейчас хочется тихо пережить похмелье от всего: стресса, перемещения между мирами и в пространстве; физического нездоровья и бессонной ночи, наконец.

Спустила ноги с кровати, и под них тут же были подсунуты пуховые тапочки. Молча проигнорировала: нравится чувствовать босыми ногами пол, привыкла у эльфов. Медленно, прислушиваясь к ощущениям, спустилась с лестницы из сахарно-белого кварца, ощущая его прохладу и лёгкую шероховатость, и нога по щиколотку утонула в шелковистом ворсе бордового ковра. Эх, если сюда проберётся скорпион, ему тут раздолье будет. Фиг поймают. Целый лес. Нет, ступням приятно, но не нравится мне одалисочность интерьеров. Доползла до занавесей на одной стене, заглянула за них: белая лестница спускалась в райский сад, в отдалении виднелись зубцы и башни стен — и сидящие на них драконы! Расстояния обманчивы, и размер было трудно оценить, но совершенно настоящие. Ну да, Ганконер предупреждал. Тёмный Владыка… Из эльфийского — стёкол нет, и оконный проём густо испещрён вырезанными в камне рунами; воздух такой же свежий как на улице, а вот холод, жара, ветер и пыль в комнату не проходят.

Целенаправленно дошла до другого конца спальни (госпадя, точно футбольное поле перехожу!). Там за занавесью оказалась пропасть и красивый вид на горы. Кажется, труднопроходимые, со снегом, лежащим на вершинах и в отрогах. Это в июле-то! Ну и места! Это не соловей, это орёл, раз сюда взлетел. Вот и владыка Трандуил, видно, недооценивал, да… Но какой персонаж! И какой мужчина…