И, только ступив на переход, ведущий наверх, почувствовала и подняла глаза: сверху смотрел Глоренлин.

И меня как ошпарило: вспомнила, что это ведь он звал меня посмотреть на коровок, а я отказалась потому, что не хотела в метель из дворца нос высовывать. Что ж, всё как в том анекдоте: к кому-то и девять вечера из дому не выйдешь — темно и поздно, а кто-то в два ночи позовёт, и поскачешь радостно. Всё так и есть, конечно, но подчёркивать это не стоило. Особенно с учётом того, что шаман мысли читает. Это как голодного куском хлеба дразнить. Смутилась, отвела глаза и постаралась уйти побыстрее.

Наконец-то дошла до купален, и пока я отогревалась и отмывалась в яме с горячей булькающей минералкой, аранен сидел рядом на камне, торчащем из неровного пола пещеры. Голый, на корточках, сохраняющий абсолютную, нечеловеческую статичность — он в этом красноватом свете был на гаргулью похож, сделанную из гладкого агата. Мыться в почти кипятке прекрасная гаргулья наотрез отказалась.

Спускаться туда, где вода холоднее, не хотелось, мысль о чаше над каньоном дрожь вызывала, и я вышла из купален ровно там, где зашла.

Полотенца и чистая одежда были аккуратно сложены на каменных скамьях. Как местная нечисть понимает, где купающийся выходить будет, даже думать не хотелось, а иногда думалось — на что эти ветки способны в случае нападения, и виделось при этом всякое кошмарное. В какой страшной и прекрасной сказке я живу…

Просигала мимо свежеприехавших гномов. Близко к королю посажены — честь и уважение! Предыдущие-то, с Одинокой горы, не в пример дальше сидели… а сейчас и вовсе не видно, небось, не дождались хорошей погоды, в метель уехали, лишь бы от радостей вегетарианской кухни подалее. Или от владыки, тоже вариант… он ведь умеет быть здорово неприятным. Угнездилась на обычном месте.

Обнаружила, что здорово неприятным Трандуил быть не собирается. Полыхнул очами, поприветствовал чудесным своим баритоном, за руку подержал. Я обрадовалась.

Накидываясь на еду, посмотрела ещё только, что эру Глоренлин, ставший бессменным участником королевских трапез и сидящий слегка наискось — прямо напротив меня сидел аранен — ничего не ест и даже не пьёт.

— Не есть прихожу, прекрасная, — злой шелест голоса, лязг перстней на пошевелившейся руке.

А, ну да. На меня глядеть. И место ему какое хорошее выделили, в партере.

Высокомерное пожатие плечами:

— Мои услуги дорого стоят.

Только улыбнулась — эру Глоренлин зол, дерзок, высокомерен; стало быть, в форме и здоров. Ну и хорошо.

Освоив суп из сливок с трюфельками, рагу из каких-то других грибов и сыра и толстенный ломоть хлеба, заозиралась в раздумьях, нужен мне десерт или стоит сдержаться. Потому что — вдруг прекрасный принц захочет от меня чего-нибудь? А я объелась и только посопеть смогу. И кстати, господи прости, чья очередь сегодня? Консорты мои как-то считали? Днями или… гм… разами?

Владыка, беседовавший с сотрапезниками, обернулся и очень вежливо сообщил, что ничья очередь. Что мне нужно хорошо питаться, отдыхать и выздоравливать, а не вот это. Вздохнула, подумав, что сказать можно было и потише, и без такой прекрасной артикуляции, но король уже рекомендовал землянику:

— Попробуй, a’maelamin. Чтобы зимой, перед Йолем так задавался вкус лета и солнца, не припомню — это, видно, от того, что твоя милость с народом сидхе, и всё, что может, цветёт и плодоносит в твою честь! — и столько сахарного сиропа в уши вылил, что ужасть; и, всё-таки нагнувшись к уху: — Я испытываю самое горячее желание, но боюсь за тебя. Не торопись, моя жадная valie, ты успеешь насладиться близостью и отца, и сына…

Перед десертом пришлось слегка продышаться, но земляника и правда была прекрасна.

Мне желалось на сон грядущий пообниматься с принцем, лёжа в человеческой кровати, а как подойти с этим, не знала; чувствовала себя, как медведь у улья — хотелось попросту запустить лапу в дупло, но пчёлы… А он смотрел чистыми глазами и рассказывал пересекающимся голосом, как скучал, как плохо было и как светла стала жизнь с моим появлением. Медведь во мне стеснялся, но ждал подходящего случая.

Когда аранен проводил в спальню и начал прощаться, причём с решимостью, я подумала, что лучше не будет и притиснула, по-моему, обомлевшего от такой бодрости эльфа к стенке. Укоризненные вздохи никак не мешали, встав на цыпочки, осторожно расплетать его льняные косы, целовать в заполошно покрасневшее, трепещущее ухо и прижиматься грудью.

Лицо у принца стало сразу очень пьяное, губы задрожали и он, по-моему, начал сдаваться — во всяком случае, прохладная рука сжала мою грудь. Сдавленно застонал, когда нежная впадина в центре его ладони совместилась со сначала мягким — и тут же затвердевшим соском. Обычно, сколько у меня опыта было, на такой стадии разум принцу отказывал. Я алчно глянула на кровать, но собственный стон, кажется, и отрезвил аранена — во всяком случае, он, усилием воли поменяв ритм дыхания, осторожно отстранил меня, сбивчиво извинился и исчез.

Надо было, наверное, досадовать и смущаться, но разбирал смех, как думала, что мы сейчас практически отыграли сцену соблазнения Иосифа Прекрасного развратной женой Потифара. Тот тоже еле ноги унёс от желающей женщины. Бедолага аранен, как он, небось, вывалился в коридор красный, расхристанный, с расплетёнными волосами… там ведь и охрана ещё… Но неслучившихся обнимашек жаль. С тем и легла. Уснула, впрочем, разом, как в омут провалилась — видно, прав был владыка, организм желал есть и спать, как тот же медведь зимой, а не по дуплам за медком лазить.

Кто рано ложится, тот рано и встаёт, поэтому я не только на завтрак вовремя успела, я даже церемонию одевания короля посетила и подсвечником там поработала в знак королевской милости — света ну вовсе не было, метель так и кружила. На ленивые размышления об этом владыка, которого манерно причёсывали, лениво же процедил, что находит эти погоды наилучшими. Зима, как-никак, а в пургу лишних гостей, глядишь, не принесёт.

Аранен, чистый, умытый, вылощенный стоял в первом ряду. В синих глазах прыгали бесы. По-моему, его вчерашнее тоже насмешило. Вот любопытно, если у него есть выбор, лесной принц всегда одет простым лучником… неужто только привычка и удобство? Или милитарист похуже папеньки? Это ж аналог френча в рядах штатских пиджаков — остальные-то разодеты в партикулярное и драгоценностями увешаны…

Трандуил довольно мурлыкнул:

— Мой сын, — и встал, позволяя надеть на себя роскошную верхнюю одежду цвета утренних снегов, а подкладка полыхала, как те же снега в лучах заката: — Он похож на меня. Кроме того, одежда простого воина знак скромности. И свободы.

Смешалась, подумав, что да — принц относительно свободен, пока принц, и пока корона не сдавила ему виски. Посмотрела с сочувствием на обоих — пусть и подольше не сдавливает.

Король туманно улыбнулся:

— Для меня всегда — дитя, — по-моему, он кого-то цитировал, — я не увижу, как вырастет.

«Потому что вырасти в определённом смысле аранену придётся только после смерти короля», — на эту мысль Трандуил еле заметно плечами пожал. Долгоживущие, долгосозревающие высокородные… А пережить своё дитя никто не хочет.

Тоже затуманилась, думая о своём ребёнке.

Владыка же как раз туманиться перестал, подал руку и, пока мы шли до трапезной, успел много кой-чего сообщить, причём я не очень-то успевала переваривать: во-первых, после завтрака будет урок квенья (да, занятия любовью сейчас мне не очень полезны, а занятия квенья доставят тот самый дискомфорт, делающий меня такой прелестно живенькой), потом позирование скульптору Наину (с неудовольствием вспомнила что да, договаривалась), и уж только потом я смогу посетить зал переговоров и увидеть сына. Расписаньице. Недовольно повздыхала, думая, нельзя ли задвинуть все эти занятия и сразу пойти в зал переговоров, но решила, что нельзя.