В какой-то момент ощутила, как Репка подо мной резко сбилась с галопа — а потом почувствовала, как лечу не хуже гордой птицы ёжика, которого пнули, как следует. Обречённо сжалась, ожидая удара об землю, но нет, была подхвачена и дальше уже не боялась упасть с коня Леголаса. От орков удалось немного оторваться, и я оглянулась: моей лошадки нигде не было. Ужасно огорчилась. Не знаю, почему, но я думала, что в этом жестоком, но повернувшемся ко мне относительно светлой стороной мире, никто не умрёт раньше, чем я. Но нет. Была Репка — и нет Репки. Эльфы, понятное дело, спасают наиболее почему-то ценную для них скотину — меня. А для меня за время, проведённое в этом мире, не было никого ближе Репки. Что эльфы! Тысячелетние чудовища с непонятными мотивами. Может, я по развитию и интеллекту ближе к Репке, чем к ним. Она была живая, дышала теплом и сочувствовала, как могла. И я глотала слёзы и старалась не разрыдаться — момент был совсем неподходящий.

Что лошадь может быть не последней потерей, я осознала, когда Ганконер, что-то крикнув Леголасу, на ходу спрыгнул с коня. Уносимая вдаль, оборачивалась и видела, как Ганконер спокойно заколачивал в землю какие-то колышки, а потом встал и раскинул руки. Даже со спины от него веяло отстранённостью, как всегда, когда он начинал колдовать. Из-за выступа показались орки, и их было много. Возможно, Ганконер тоже умрёт здесь. Наверняка. Ради того, чтобы я могла выжить, древнее существо жертвует собой. Точнее, чтобы могла умереть там, где надо, и так, как надо. Я ничего не понимаю, и мне очень больно и жаль всех — и Репку, и Ганконера, и себя.

Не знаю, сколько длилась бешеная скачка; я почти потеряла сознание и пришла в себя, только услышав радостный вскрик Леголаса. Прямо перед нами из-за поворота выходило войско гномов, закованное в железо — на вид так полностью. Гномий хирд. Очень внушительно. Шагающий впереди гном, поперёк себя шире, вдруг расцвёл, как маков цвет, но, вглядевшись в нас, спросил только одно:

— Гидэ? — даже я поняла смысл вопроса и удивительным образом ощутила в этом слове ещё и грузинский акцент. Да, перевод Гоблина навсегда привнёс для меня этот оттенок в звучание гномьей речи)

И меня моментально перегрузили на таратайку, запряжённую двумя очень рогатыми козлами, а хирд побежал за Леголасом, указывавшим то самое «Гидэ?» Их умение быстро двигаться удивляло так же, как внезапный бег крокодила, только что лежавшего колодой, и, казалось, совершенно не способного на такие вещи.

Возница таратайки, поразительно похожий на, я точно помнила, погибшего Кили — наверное, родственник — подмигнул мне, ободряюще что-то сказал, и мы помчались. Я только успела схватиться за бортик, и какое-то время ехала зажмурившись. Возница и козлы его явно вошли в раж и хотели показать себя. Подумав, что нехорошо перед гномом проявлять себя трусихой, да и терять мне особо нечего, я открыла глаза и постаралась получать удовольствие от поездки, которая больше напоминала полёт. Адская таратайка проезжала там, где, казалось бы, ну совершенно невозможно проехать. Козлы, ничтоже сумняшесь, прыгали через бездонные провалы; на поворотах её заносило, и я имела возможность увидеть пропасть, над которой висело как бы не пол-возка. Американские горки и рядом не сидели с этим аттракционом. Радоваться было особо нечему, но адреналинчик, хапнутый во время прыжков над бездной, привёл меня в возбуждённое состояние, и спустя какое-то время я начала смеяться и гикать, когда совершался какой-нибудь особенно головокружительный вираж. Чем, кажется, совершенно очаровала возницу, преисполнившегося расположения к такому тонкому ценителю быстрой езды и наддававшему ещё, чтобы уж совсем захорошело.

Отдельную радость мне доставляла мыслишка, какое лицо будет у Леголаса Трандуиловича, когда ему предъявят мокрое пятно, оставшееся от меня, если я разобьюсь-таки. Вот хотела бы поприсутствовать. Вёз-вёз и не довёз. Некого будет принести в жертву. Смищьно, ага)

Сдав меня с рук на руки сочувствующим гномкам, возница ускакал обратно. Гномки было попытались утащить меня вглубь пещер, в тепло, от начинающегося снегопада, но я отбрыкалась — не могла уйти, беспокоилась и решила подождать. Спустя пару часов, когда снег начал переходить во вьюгу, возок медленно и с бережением привёз Ганконера — бледного, без памяти, но живого, и, судя по позитивному настрою Леголаса, имеющего все шансы на выздоровление. Следом шёл хирд, вдребезги разнёсший орков и успевший отбить колдуна, близкого к гибели — не надеясь ни на что, тот уже выжигал себя изнутри. Нашли также и Репку. Я чуть не заплакала от счастья, увидев её, но сдержалась — лошадка хромала и ей нужна была помощь. Очень вовремя собрался Гимли встретить кунака, и день заканчивался невозможно хорошо.

— Репка нет убивать! Помочь!

Когда Репку попытались увести в одну развилку пещеры, а нас в другую, я клещом вцепилась в повод и порывалась пойти следом, с мыслью отстаивать её до последнего. Откуда мне знать: может, хромую непородистую лошадь никто лечить не станет. А на месте не добили потому, что на колбасу пустить хотят. Эльфы, предположим, мясо не едят, а гномы? Они достаточно вежливо пытались оторвать меня от лошади, но с вежливостью это сделать было невозможно — я вцепилась намертво, без конца повторяя корявую фразу про помощь, не понимая ничего из того, что говорили в ответ. В довершение позора начала-таки подвывать и, не удержавшись, разревелась, понимая, что, в сущности, беспомощна, и, кроме как попросить за Репку, больше ничего для неё сделать не могу. Отвратительная потеря лица.

Начинающийся бардак остановил Леголас. Не пытаясь отобрать повод, успокаивающе, с сочувствием положил руку на запястье и спокойно, внятно, простыми словами объяснил, что, живя рядом с орками, гномы понимают в лечении ран от их стрел; рыдать не надо, «Репка нет убивать — Блодьювидд нет плакать» — в этом месте откровенно ухмыльнувшись.

Испытала чувство вины за то, что расклеилась, что позволяю видеть себя такой, с распухшим хлюпающим носом и мокрым лицом. И что за лошадь переживаю, а ведь пострадала не только она. Леголас, пока говорил, исподволь, с беспокойством косился на Ганконера, которого переложили на плащи и тоже собирались унести внутрь, а я организовала задержку.

Извинилась, с трудом разжала побелевшие пальцы и отпустила повод. Репка достаточно терпеливо перенесла хватания за себя и вопли, но было видно, что она хочет отдохнуть и уйти с начинающейся метели в тепло, которым тянуло из пещеры, а не стоять тут. Отпущенная, тяжело захромала внутрь, чуть ли не опережая гнома, который её вёл.

После чего нас растащили — из принимающей стороны пёрло гостеприимство. Ганконера унесли, и Леголас ушёл за ним; меня же увели гномихи. Целой толпой, человек десять, и их количество постоянно менялось; одни убегали озабоченно зачем-то, другие присоединялись. Все с интересом смотрели, церемонно и при этом очень приветливо представлялись — и тут же вливались в общую беседу. Я мало что понимала и никого не запомнила, глазея вокруг. Пещера шла под уклон, мы спускались всё ниже; вскоре завывание вьюги перестало быть слышно, и воздух потеплел.

Меня вели по огромным пещерам, с потолка которых лилось голубоватое фосфорецирующее сияние. В стенах пещер, часто и на разной высоте, как стрижиные норки, располагались круглые двери. Снизу к ним вели ступени, вырубленные вдоль скалы. Видела, как двери открывались, и из них с любопытством выглядывали гномы. Кажется, это частные жилища так выглядят.

Тропа проходила через цепь таких пещер и привела к подъёмнику, выглядевшему, как круглая металлическая площадка без перил, на которую мы всем кагалом и зашли. Беззвучно, но с ветерком подъёмник начал опускаться. Мимо быстро проплывали другие ярусы, и ехали мы довольно долго, глубоко спустились. Подъёмник мягко остановился, и меня пригласили следовать дальше по узкому коридору, также освещавшемуся сияющим потолком. Тяжёлая каменная дверь в конце коридора с негромким гулом отъехала вглубь стены — я так и не поняла, как её открыли, и мы вошли в небольшую, довольно жаркую пещеру с вырубленными вдоль стен скамьями, освещённую теплым светом огня в стеклянных фонарях. Видно, тому, что светится на потолке, высокая температура не очень нравится.