По совести, считала себя балованной Оксаной, которую нечем удивить, но вот поди ж ты…

Встречал меня снова Трандуил — но уже один. Посмотрел, и тоненькая краска гнева залила лицо. Лисефиэль спокойно кланялся и был бесстрастен. Я, устав ужасаться и ждать страшного, только вздыхала. Обошлось.

Лисефиэль Айвэндилион был принят при дворе. Я прижмурилась, увидев его на церемонии одевания короля, когда в пасмурный апрельский день снова подсвечником работала. Поморгала, близоруко всмотрелась: рыжие, блестящие даже пасмурным утром, короткие для эльфа волосы никому другому принадлежать не могли.

Король, которого как раз причёсывали, коротко буркнул:

— Он, — и, с досадой, — пусть поближе будет.

Снова скосилась на Лисефиэля: напыщенное холодное лицо, роскошные придворные одежды… ну да, чтобы попросту здесь одеваться, надо, как минимум, Великим шаманом быть. Или принцем, или богиней. Более я ни за кем простоты не наблюдала, с чего бы и рыжику… интересно, он рад? Очень возможно, что да. Без великого честолюбия вряд ли будешь, гоняясь за королевской милостью, таскаться по Арде и всякие сомнительные вещи делать.

Он поймал мой взгляд и улыбнулся — одними глазами, и тут же снова заледенел. Парадные одежды делали его похожим на изящную статуэтку, скрадывая ширину плеч и груди. По недовольному королевскому уху поняла, что лучше здесь и сейчас в мысли подобного рода не углубляться.

Примечания:

«ulundo» — порождение тьмы, извращенец

— Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие, — сказал сурово Иван Антонович.

Николай Гоголь, Мёртвые души

Для королевской канарейки я считала себя чересчур занятой. Особенно угнетала необходимость позировать, и конца-краю работе гнома (и моей!) не видно было. Отказаться же считала абсолютно неэтичным и терпела.

Дни катились: завтрак (иногда до него, если я продирала глаза пораньше, церемония одевания короля), занятия квенья, позирование часа по четыре. На том повинности заканчивались и можно было сходить в переговорную, насладиться лицезрением падающей ниц свиты Ганконера и посмотреть на сына.

Всегда после позирования хотелось пойти в горячие источники, согреться и смыть с себя неприятные ощущения — голой в голом свете стоять я так и не привыкла. Эльфийка или аранен не смущали, а вот скульптор… уговаривала себя, что он увлечён своим делом, что смотрит только как на натурщицу — не помогало. Корёжило, ещё и это скрывать приходилось.

И всё равно — первым делом бежала не в купальни, а в переговорную. Я б там подолгу сидела, но не получалось больше часа. Потом никто не гнал, но лежащие Ганконеровы советники начинали поёрзывать с надеждой, а эльфийские маги никак не показывали, но я понимала, что напряжённое отслеживание возможных магических кунштюков со стороны Ганконера даётся им нелегко. Уходила через силу, с печалью.

Так получилось, что изначально от Лисефиэля не ждала ничего хорошего, а соглашалась из жалостливости, про которую с такой насмешкой не раз упоминал король. Себе-то врать смысла не имело. Думала, что будет это приятной, а всё-таки повинностью. И ничего подобного. С удовольствием приезжала к случайному своему консорту в гости, и он становился всё менее случайным.

Во дворце вёл себя отстранённо, со мной общаться не порывался, с королём и араненом был предельно корректен и предупредителен. Похоже, он был очень тёртый калач, мой рыжик, и возможности свои понимал хорошо. Досталась счастливая карта — разыгрывал по-умному. Во всяком случае, Трандуил день ото дня относился к нему лучше, как ни странно. И рыжик ловко втирался в ближний круг. Не прошло и месяца, а он уже с дальнего места за столом дипкорпуса продвинулся за королевский стол. А там обычно сидели родственники короля, Великие шаманы, особо заслуженные сарычи да ближние советники. И при том — вёл себя скромно, на моё внимание вне седьмого дня никак не претендовал и, очевидно, был полезен королю.

Зато в седьмой день у него в гостях я узнавала свежайшие сплетни, всю подноготную всяческих интриг и прочее интересное, про что с араненом говорить и не хотелось, ему это было бы неприятно, а Трандуил не особо распространялся. Не всё ж быть предметом сплетен, когда и самой послушать. Рыжик становился другом. Он был весел, лёгок — но сквозь веселье и лёгкость чувствовалось упорство клеща, вцепившегося насмерть.

Я привыкала, и, что, наверное, важнее, привыкал к такому положению дел клан Мирквуд. Гешефт в виде моего здоровья и веселья стоил, с их точки зрения, толики терпения, а зарываться третий консорт не собирался, и всячески это демонстрировал.

Я перестала бояться за него — а зря. Были и другие.

Стояла в павильоне скульптора Наина, мечтая, чтобы перестало тянуть ветерком по спине и чтобы набежали тучи — тогда уйдёт нужный свет, и гном отпустит меня.

Пеллериен была очень тиха, никогда ничего не говорила в моём присутствии — только смотрела, как на божество, и я понимала, что не стоит её смущать и отвлекать от охраны. С араненом было бы веселее, но его забрал король, сочтя, что тот ему нужен сегодня. Переговоры с Ганконером не проводились из-за приезда Линдонской делегации — самого далёкого из эльфийских государств, расположенного на берегу моря. Это было важно для торговли; экономикой король никогда не пренебрегал, и встреча готовилась пышная. Меня встречей никто не напрягал, но вот от гнома деваться было некуда. И я, стало быть, скучала, считая про себя минуты и думая, как хорошо было бы, если бы дневные заботы для меня и для аранена закончились и мы остались наедине. Вздыхала незаметно — вот не думала, что в светлом Эрин Ласгалене буду мечтать о близости с араненом так же исступлённо, как когда-то на холодном болоте, на границе со смертью.

— Вот, вот оно! Наконец-то правильное выражение лица! — скульптор перестал скрежетать и высунулся из-за камушка, — его надо запомнить и сохранить! Сейчас именно богиня любви! Грустить нельзя, надо делать такое лицо!

Ёшкин кот. Ему надо, чтоб я не просто стояла, изящно протянув руки вверх и изображая расцветающий бутон, а чтоб ещё и о х…ях в это время мечтала!

Впрочем, мечты значительно скрашивали времяпровождение, и гном, похоже, доволен был. До момента, пока в павильоне не появился бесшумно предмет мечтаний. Изящно поклонился скульптору, вывалил на него витиеватые извинения и твёрдо при этом сказал, что сеанс на сегодня закончен — в саду назначен поединок в мою честь. И я сразу осознала, как хороша была моя жизнь, а я не ценила того.

Немеющими губами спросила:

— Кто?

— Один из линдонцев, эру Вэон, вызвал эру Лисефиэля.

В голову лезли какие-то глупые, разрозненные мысли. Непонимающе спросила:

— Зачем?

Аранен вздохнул:

— Я так понял, линдонцы… по крайней мере, этот, посчитали, что, раз у тебя три консорта, так тебе и нужно три. Богиня любвеобильна. Знают, что меня ты любишь. Что у отца поединок выиграть почти невозможно. А вот место третьего — за него можно схватиться.

— Но это не так!

Ответ был сух и невыразителен:

— Я знаю. Ты знаешь. Они не знали.

— Так я скажу!

— Поздно. Вызов сделан и принят. И отец уже всё сказал.

Вопросительно посмотрела, и принц невозмутимо пояснил:

— Что после поединка с твоим третьим косортом, если случится выиграть, эру Вэон будет иметь дело с ним.

Угрюмо подумала, что третьему консорту в этом случае уж всё равно будет, а я ещё один труп увижу. Лучше бы просто плюнула и сказала, чтоб катился восвояси в свой Линдон. Расклад был невесёлым, но я понимала, что сделанный и принятый вызов не воротишь и сделать ничего нельзя.