Никогда не бывала в этой части дворца, в покоях принца. Перепрыгнув на террасу с веток огромного дерева, он зажёг несколько светлячков, но в его комнатах было пустынно — заметно, что не живёт никто. Саламандры в камине нет, прохладно и влажно, и температура почти как на улице. Прошлась, рассматривая стены, увешанные оружием. Луки, мечи, копья, кинжалы… чистый арсенал. Таки да, сладенький мальчик действительно убийца восьмидесятого левела. Хотя нет, в следующей комнате маленькая библиотека: книжные шкафы, письменный стол.

— Сладкая, ночь коротка. Пойдём в спальню, — спокойно хрипловато попросил и взял за руку, потянув за собой.

Удивительно, на какую ослепительную нежность он оказался способен, когда над ним перестал довлеть алтарь — а он довлел, но я это поняла только когда мы оказались на обычной эльфийской травке вместо простынки. Когда он не трясся о соблюдении обычая и позволял всё, и можно было гладить, как хочешь. От его поцелуев голова шла кругом, и это становилось всё лучше и лучше, и ночь всё не кончалась.

Но всему приходит конец, и забрезживший свет утра заставил его встать. Лежа, смотрела, как он одевается.

— Тебе нужно уезжать?

— Да.

— Но ты же теперь консорт.

— Был. На эту ночь.

— Почему не насовсем?

— Потому что я принц, а не король, — голос глух и полон горечи.

— Огорчительно. Что ж, я провожу тебя.

— Не стоит, любимая. Меня будет провожать отец, и он в гневе. Не хочу, чтобы ты это видела и слышала.

Леголас снял что-то с шеи и протянул:

— Возьми, это «капля жизни». Считается, что в неё переходит частичка духа воина, если он носит её много лет. И, если воин умирает на чужбине, на родину стараются доставить хотя бы эту капельку, чтобы его дух упокоился с миром. Мне будет приятно, если ты будешь носить её, если уж я сам не могу остаться.

Посмотрела: простая светлая полупрозрачная бусинка на шнурке.

— Я возьму, — и прижала к сердцу, — теперь тебе нельзя умирать на чужбине. Пожалуйста, возвращайся.

По тому, как он невесело усмехнулся, поняла, что прощается навсегда. Вздохнула и сняла с пальца колечко Гимли. В этом мире у меня нет другого имущества, не подаренного его отцом. Что ж, принцу на правый мизинец в самый раз пришлось.

— Прощайте, ваше высочество.

Посмотрел, по натянутой скуле скатилась слеза, но молча развернулся и вышел. Кремень мужик. Мда, не везёт что-то царевичу с бабами…

И плохо король знает сына — я, конечно, огорчена, но вот ходить как раз могу. Он действительно был нежен и берёг меня. Так что болит только душа. Здесь больше находиться не хочу — без принца стало пусто.

Тихонечко, кое-как выбралась из незнакомой части дворца и приползла в свою норку. Не удивилась, увидев на столике у камина открытый ларец, как будто набитый доверху сияющим льдом. Бриллианты — лучшие друзья Трандуила.

Всё-таки верит, верит владыка в волшебную силу бусиков. Я, стало быть, обольюсь бриллиантами и почувствую себя хорошо. Попробовать, что ли? Поперебирала, надела, подошла к зеркалу… Нет. Боже, пять тысяч лет владыке, ну смешно же. Впрочем, у каждого свои травмы, и только со стороны это кажется смешным. Упала прямо у зеркала и заплакала, а спроси, о чём — и сама не знаю.

А что люди называют судьбой, это большей частью простo их собственные глупые выходки ©Артур Шопенгауэр

Полежав на холодном полу, осознала, что для того, чтобы страдать по-настоящему, года у меня уж не те и здоровье не такое блестящее, и, не удосужившись снять брильянты, поволоклась к Силакуи. Она моя жрица, пусть утешит.

— Ой, какие чудные камушки. Ну что, как принц в постели? С чего такие грустные глазки, разочаровал? Или… наоборот?

Подобрав челюсть, порадовалась, что хоть за постельные способности принца не весь Эрин Ласгален в курсе. Старая чертовка весьма бодра и весела, я смотрю. Глаза живые, сияет улыбкой.

— И тебе, милочка, советую веселее смотреть на жизнь, — промурлыкала Силакуи, — не куксись, голубушка, богине нужно цвести и веселиться. Ах да, прими мои поздравления, вы с принцем были великолепной божественной парой. Наверняка появятся чудесные детишки. Ты молодец.

Далее из Силакуи посыпались интересные подробности. Я было думала, что она в священную ночь совершала обряды, ну, или оказывала кому благосклонность, но, судя по бодрым сплетням, эльфийка занималась исключительно их собиранием. Во всяком случае, история, как Ганконер с Леголасом оказались там, где их вовсе не ждали, была увешана подробностями, как утопленник раками.

Сначала мне рассказали, кто кем интересовался в эту ночь из тех, кого я знаю: в частности, с кем её провёл Ланэйр. Хотя я не спрашивала. Всё-таки удивительно, как эта дама, прожившая так долго, возводит сплетни в ранг искусства… не мне судить. Уши я грею, смешно же) Затем проникновенно так сообщили, что король по бабам не пошёл. Хуже: он изгадил великий праздник всем, до кого смог дотянуться. А смог много до кого. Включая Гэндальфа: именно его эльфийский владыка заподозрил в подлянке. Прежде чем выяснилось, что тот в затее не участвовал, они успели крупно поскандалить и разнести комнату совещаний. Остальные переговоры пришлось вести из библиотеки, в которой стоит второе волшебное зеркало. Линдонский посол и шаман Уллан были поражены услышанным — они считали, что, так сказать, подопечные сидят в посольстве в Линдоне. Ещё вчерашним ранним вечером, во всяком случае, сидели… доложили, что принц-де спокойно точил мечи, а Ганконер что-то читал.

Владыка стал мрачнее тучи и велел приволочь пред свои очи Ганконера, который уже тихо-мирно сидел дома и снова что-то читал (какой хороший мальчик!)). Тот ни от чего не отпирался и признал, что идея его, но принц поддержал её всецело и внёс много ценных дополнений. Путешествовали они путями духов (что было смертельно опасно) и честно договорились, что принц вызовет Трандуила (предполагая, что тот всё-таки откажется), и что после этого вызов примет Ганконер; а там кому повезёт.

В этом месте вспомнила старинную народную песню, в которой старушки жалостливо пели что-то вроде: «Бока мои, окорока мои, кому ж вы достанетесь…» В конце песни бока доставались Ивану-болвану нетёсаному. Бока мои, окорока мои…

Силакуи, беззаботно подхихикивая, сказала, что было видно, как владыке хочется Ганконера ухлопать прямо сейчас, но нельзя, традиция его защищает. Он его даже из Эрин Ласгалена выкинуть не сможет, пока обещание не выполнено.

Мне это напомнило средневековую новеллу Бокаччо про очень, очень добродетельную и честную женщину. Она, стало быть, замужем была, а до неё домогался один дворянин. И дама, желая показать, что просимое точно не даст, сказала, что придёт на свидание, когда зимою расцветёт сад. Этот дурак был влюбимшись, и аллегории не понял, а купил услуги колдуна, и тот заставил оный сад зимой расцвести. Дворянин послал даме пару корзин с цветочками и ждал щастья. Дама, поплакав (ну, наверное) над цветочками, пошла к мужу и изложила ситуацию ему. Тот, вместо того чтобы вызвать проходимца на дуэль, тоже проявил честность и добродетель: сказал, что слово надо блюсти, и что жена была неосторожна, впредь надо быть аккуратнее, а сейчас делать нечего, и дал ей разрешение пойти к влюблённому и увенчать его… э… желания. Дама, горюя, собралась и пошла. И я не знаю, кто тут больше дурак, но этот кекс, узнав от неё, что она здесь с ведома мужа, и, если бы не слово честное, так и вовсе не пришла бы, преисполнился к ней уважения и отпустил её, не тронув.

И этих трёх дурней я прям узнаю в Ганконере, короле и себе. Хотя нет, Ганконер наверняка не отпустит. Да и не надо. Мне интересно пережить его поцелуй, а плакать о нём я точно не буду, пусть его выпирают из Ласгалена. Сплошной гешефт. Вспомнила мечтательно тёмную дорожку, убегающую вниз по животу, и что я, наверное, потрогаю её губами и смогу пройтись по ней вниз… ладно, мне подспудно всегда было интересно, что у него в штанах. А благодаря скоромной истории интерес осознался. И будет реализован. Воодушевлённо поёрзав, поймала насмешку во взгляде Силакуи и сама засмеялась.