Так вот, маску Ланэйр снимал легко и непринуждённо, для меня это как будто под наркозом происходило.

Сдалась, понимая, что барсуком мне с ним не быть — и смотрела в глаза, и смеялась, и принимала знаки внимания, понимая, что разговор наш выглядит дуэтом влюблённых, кокетничающих друг с другом — да и бог с ним, хорошо-то как!

И меня подхватило, как мотылька летним ветром, и несло; голова кружилась, жизнь стала восхитительной — и про завтра не думалось ну совсем.

После горячих источников и еды беспробудно проспала до вечера — и не было в моей жизни сна лучше, чем в этом удивительном гнезде из шелков, прутьев и пуха. Праздник, который утром казался докучной обязанностью, а присутствие на нём актом вежливости и лояльности, начал восприниматься волшебным — да он таким и был.

Сказочный лес, волшебный народ — я вдруг обрела детскую непосредственность, и, распахнув глаза, смотрела на то, как преобразился Лориэн ночью: таинственные праздничные огни, беззаботно смеющиеся высокородные… Ланэйр, который вне Лориэна, да особенно в неприятном ему орочьем или человеческом обществе демонстрировал эмоциональный диапазон мороженой селёдки, улыбался и шутил, и говорил, как я прекрасна, а я слушала и хотела, чтобы он говорил ещё. Даже просто дышать было острым наслаждением — ночной воздух пах лесом, цветами и какой-то невыразимой свежестью, заставляя терять голову.

С интересом смотрела, как высокородные собрались на огромной поляне, причём по краям, оставив середину пустой, освещённой полной луной и гроздьями порхающих светлячков. Остро понимала, какую красоту вижу и что это настоящий праздник фэйри, сказочного народа — думала ли я когда-нибудь…

Ланэйр, улыбаясь, отвёл меня к владыке Элронду (в этот момент я почувствовала себя странно — бутербродом, который на время дитячьих игр умный внук отдаёт беззубому дедушке, зная, что дед и никому другому не отдаст, и сам не съест). Ощущение быстро стёрлось под наплывом других впечатлений. Музыка, непонятно откуда слышащаяся, стала громче и обрела большую ритмичность, когда Ланэйр не спеша вышел в центр поляны.

Заворожённо, не веря глазам, пялилась на невозможно плавные движения. Что-то внутри боялось чудовища, сочетающего, казалось бы, несочетаемое — лёгкость и мощь, далёкие от того, на что способно человеческое тело — и это же что-то хотело продолжить род этого чудовища. Ланэйр радовался телом, танцуя — и танец становился всё сложнее. Он танцевал легко, но я понимала, что лёгкость и простота кажущаяся. В какой-то момент на середину поляны вышел ещё один эльф — на мгновение как будто запнулся, вздрогнув — и я увидела зеркальное повторение танца. Они отплясывал напротив Ланэйра, и владыка Элронд шепнул, что это род боевого танца, и вызов и доблесть в том, чтобы не сбиться с такта и повторять за первым танцующим точно все движения, что тот совершает, и это высокое искусство.

Что ж, они были, как зеркало друг друга, и танцевали не механически, отнюдь — душу вкладывали, и полное было ощущение, что несказанное удовольствие получают. И да, в танце был вызов — и некая соревновательность. К ним присоединился третий, четвёртый, всё больше и больше, и под конец поляна была занята, танцевали почти все воины. Музыка понемногу менялась, становясь мягче, и в круг стали вытаскиваться эллет. Я с восхищением смотрела, не думая, что могу участвовать — но это случилось, и меня вытащили в круг, и совершенно я не почувствовала стеснения и тяжести, а только лёгкость и счастье, и уж натанцевалась до упаду, не хуже любой феи. Как-то в обществе эльфов получалось танцевать душой, чего на человеческих танцах со мной никогда не случалось.

Ночь всё длилась, была бесконечной и бесконечно счастливой — но расползались все, как ни странно, ещё в темноте. Как будто время хорошей ночи затянулось специально.

Проснулась на рассвете, от того, что ветка трясётся. Выглянула — довольный собой Ланэйр, держащий в каждой руке по стаканчику из коры, стоял на развилке и сотрясал ветку ногой. Увидев, что я проснулась, просиял ещё больше:

— Богиня, я принёс тебе утренний напиток. Сок мэллорна, смешанный с мёдом и молоком. Тебе понравилось в прошлый раз, — он был бос, в длинной, целомудренной такой рубашке, которая странным образом подчёркивала его чистоту и мужественность.

Я аж залюбовалась, но вспомнила, что сама-то я сплю голой, и не вылезла из гнезда, пока не выцыганила такую же рубаху, принесённую брауни. Натянула, подхватила подол — иначе он волочился бы следом, ланэйрова рубаха была сильно длинна, и пошла по веточке, труся упасть: падать было ого-го сколько.

— Не бойся, не упадёшь. Дерево не уронит тебя.

— Но… как? Это магия?

Ланэйр, спокойно пройдя половину ветки навстречу, легко уселся на неё, свесив босые ноги, и протянул стакан:

— С деревом можно договориться, и оно станет твоим другом.

Рискнув, проскакала по той же ветке навстречу и села рядом. Это и правда получалось с какой-то странной лёгкостью, как во сне. Взяла стаканчик и буркнула:

— Что-то ни разу с таким в бытность среди людей не сталкивалась.

Ланэйр отхлебнул и уставился вдаль:

— У людей мало друзей, — это прозвучало спокойной констатацией факта. Он вздохнул и сменил тему: — Я люблю здесь встречать рассвет и хотел показать красоту тебе.

Это было, конечно, удивительно, сидеть в такой вышине, свесив босые ноги, прихлёбывая и глядя на волнующееся море мэллорнов и занимающийся рассвет, но ещё удивительнее было, когда Ланэйр поставил стаканчик из коры на ветку, взял мой и тоже поставил:

— Не бойся, я покажу тебе кое-что. Прыгай! — и легко скользнул вниз, только листья шурхнули.

Нет, я б не прыгнула, но он в полёте ухватил за щиколотку и увлёк за собой — и это было приятное, как во сне, соскальзывание сквозь ветви и листья, которые ласково задерживали падение, не давая ему становиться совсем уж безудержным, и при этом мы моментально с ужасной высоты скатились на землю. Ланэйр поймал меня и поставил на прохладную траву — под пологом веток ещё царили сумерки.

— Ну как? — он смотрел с такой радостью, что испортить её было совершенно невозможно, хоть я и напугалась.

— Чудесно. — Отдышавшись, пролепетала: — Теперь поняла, почему с одной стороны Семидревья ветви до земли спускаются.

— Хочешь ещё попробовать?

Я хотела. Теперь, когда я знала, чего ожидать и хотела распробовать, это полётное падение с вершины доставило необыкновенное удовольствие, и я, счастливо хохоча, свалилась в объятия к Ланэйру ровно в тот момент, когда на полянку перед Семидревьем вышли двое. В одном я узнала вчерашнего танцора — торжественного, вылощенного и вылизанного. Второго вовсе не знала, но по одежде и общей отстранённости поняла, что это шаман.

Осеклась и застеснялась себя, думая, насколько во время полёта могла задраться рубашка. Смущенно освободилась из рук Ланэйра, встала на землю.

Танцор посмотрел в глаза, у него странно дрогнули зрачки. Трепетно прижал руку к груди:

— Приветствую тебя, богиня, — хотел что-то ещё сказать, но смешался и только дрожаще вздохнул.

Повернулся к Ланэйру и уже совершенно безо всякой дрожи, с металлом в голосе на квенья пролаял классический вызов на поединок.

— Ты как в Чертоги Мандоса попал?

— Не всем угодил.

— А что так быстро вышел?

— А вот догадайся!

От неожиданности не удержалась от короткого негодующего взвизга. Это было, наверное, настолько непристойно, что остальные сделали вид, что не заметили.

Ланэйр с улыбочкой, кланяясь, учтивейше ответил, как полагалось, и извинился, что сопернику придётся подождать — требовалось привести себя в соответствие, подобающе одевшись и вооружившись.