Да, мне пришлось оставить сына — но он есть у меня. А могло не быть (с благодарностью покосилась на Трандуила). Ребёнок жив-здоров, в безопасности, о нём есть кому позаботиться и воспитать. Сказочный подарок судьбы. Ритуал, который сегодня проводили, он был придуман для эльфиек, потерявших детей. Их дети погибли. Моя судьба очень милостива ко мне — пока, по крайней мере. Но как же всё равно больно… Ну почему так рано, так быстро?

— Ты устала, тебе нужен отдых. Посиди, — Трандуил придвинулся и усадил на поваленный ствол, который я в темноте не видела. Уселся рядом, помолчал и тихо сказал:

— Ты права, и того могло не быть. И да, ритуал притупляет боль, но больно будет всегда, сколько бы лет не прошло, и всё время будешь беспокоиться о нём.

С сочувствием посмотрела — да, теперь я понимала, что он чувствует, когда его сын пропадает в дипмиссиях и рискует собой на поле боя.

И осторожно начала:

— Владыка, мы оба имеем детей. И понимаем друг друга в этом вопросе. Мне становится лучше, я это чувствую. И мне хочется вернуться к ребёнку. Умоляю понять…

Он повернулся, прижал палец к моим губам:

— Молчи, молчи. Ты не понимаешь. Вернуться — нельзя. Улучшение тут же сойдёт на нет, снова начнёшь развоплощаться. Я не лгу тебе; хотя не вернул бы в любом случае, даже если бы это было возможно. Но проживи с нами подольше — и он сможет приехать к тебе. Эльфийские принцы начинают путешествовать рано, чтобы познакомиться с другими государствами, обзавестись связями… Ты сможешь увидеть его. А элу Ганконер очень ревнив, он держал тебя в клетке. Помнишь, я предлагал ему… слегка разжать когти?

Я помнила эту двусмысленную ситуацию и реакцию Ганконера, и только вздохнула.

— Ну вот. Так сильно на хрупкую бабочку твоего духа давить нельзя, я считаю. Ты поэтому… начала улетать. И… valie, ты, я думаю, начала понимать, что ты — фигура политическая. Видимо, небесам было угодно не уничтожить Мордор, о чём мечтали эльфийские владыки, а принести мир в эти земли иным способом. Когда твоё предназначение было выполнено, дух стал проситься на свободу. Такие дела.

Скептически перекосилась, но возражать не стала. Возможно, ему виднее. Я не рада такому раскладу.

— Лучше, чем ничего. Не горюй ни о чём в такой вечер, — шепнул владыка.

Солист снова вступил, и мы умолкли. Я не знаю, сколько времени так прошло. Мы сидели рядом. В промежутке, когда пел только хор, Трандуил спросил:

— Пойдём к костру? — я покачала головой.

Не хочу видеть певца, смотреть с восхищением и навлекать грозу на его голову.

— Ах, tuile, весна моя… не бери в голову, тебя ведёт судьба. Не отказывай себе ни в чём, пусть всё будет, как будет. Ты не можешь принести несчастье никому…

Угрюмо перебила:

— И матери мальчишки, который умрёт на поединке в мою честь?

Трандуил быстро возразил:

— Valie, мальчишки, как ты выражаешься (что смешно, потому что они старше тебя на сотни, а то и тысячи лет), как правило, становятся избранниками богини и обретают статус неприкосновенности. Если, очень редко, случается так, что богиня никого не полюбила с первого взгляда — сражаются за неё, как правило, лучшие воины, взрослые, чаще всего уже осиротевшие и имеющие детей. Маленькому маминому жучишке к тебе не подойти, не подпустят и близко. И есть, кроме почти невыносимой радости быть рядом с тобой, ещё кое-что… даже если мужчина погибает на поединке, даже если ты на него толком не посмотрела — всё равно, его род становится сильнее и обретает устойчивость во времени… как бы выразить на синдарине… непрерывность существования.

Где-то я это уже слышала… встряхнула головой, но непойманное воспоминание исчезло. Уцепилась за другое:

— «Жучишке»?

— В детстве мама называла меня «маленький мамин жук». Это общепринятое ласкательное обращение к сыновьям, — смешливо, с нежностью сказал король.

Да, всё-таки интересные у них отношения с насекомыми.

— Так вот, «мальчику» Лисефиэлю, который сейчас поёт, четыре с лишком тысячи годиков, он сирота и у него несколько взрослых детей. Тебе не кажется, что нежеланием признать его искусство и своё им восхищение ты его скорее унижаешь, богиня?

Посмотрела на короля подозрительным пеньком и промолчала, а про себя нелюбезно буркнула, что ничего мне не кажется. Он только засмеялся и продолжил:

— Кстати, он один из правнуков самого Маэдроса Феаноринга. Правда, по линии прабабки там какая-то безродная синдар, так что происхождение небезупречное, — в интонации великолепного эльфийского короля странным образом вкрались оттенки базара, сплетен и анекдотов, и он продолжал, интригующе так:

— Так вот, принц чистейшей крови в гостях у элу Тингола увидел служанку королевы и влюбился. Бегал за ней дурным оленем, упрашивал — и таки женился. А родственники не препятствовали, потому что старший принц натерпелся в плену у Тёмного, так они рады были, что он хоть таким путём радость жизни для себя обрёл. Хотя, конечно, скандальнейший был мезальянс, что уж там… так что происхождение не такое прекрасное, каким могло быть. Но голос… лучше поёт только мой сын.

Подавилась, закашлялась:

— Что?

Лицо владыки я не видела, но отлично услышала, что ему весело:

— Что, nieninque, Леголас не спел тебе ни разу? — он аж захихикал от счастья, так разошёлся, но взял себя в руки и издевательски-сочувственно протянул: — Понимаю-понимаю, не до того было. Мой сын предпочитал демонстрировать крепость бёдер, — и его величество снова зашёлся смехом.

Я бы обиделась, но как-то не хотелось, а по существу он был прав. Не удержалась и тоже засмеялась. Принцу и правда в моём обществе было не до песен.

Да и этот певец умолк.

— Тебе надо поспать, nieninque, уже пора, — голос короля был спокоен и нежен.

Засыпала с иррациональным ощущением счастья, стыдясь, что живу и счастлива — и ничего не способная с этим сделать.

Проснулась сама, рано. Повозившись, выползла наружу. Сходила в кусты, огляделась. В брезжившем рассвете никаких палаток, кроме моей, не углядела. Вышла на поляну, на которой вчера горели костры — ничего, никаких следов. Подмороженная трава, свежевыпавший снег… никаких пятен от кострищ. Волшебное пламя.

Если бы не знала, что в лесу вокруг обретается полсотни эльфов, я бы не заподозрила их присутствия. Поискала взглядом хоть кого-нибудь, и из-за ствола тут же выступила охрана, ранее себя не проявлявшая. Прищурилась, узнавая: эти лучники были в моей охране и в Эрин Ласгалене. Напряглась, пытаясь вспомнить, как их зовут, но не вышло. Я плохо запоминаю имена и лица. Виновато вздохнув, спросила, где изволит почивать владыка — и не проснулся ли он ещё. Откуда-то сверху, из ветвей, сам владыка ответил, что почивать он уже не изволит — и свалился чуть ли не на голову, нахохленным, я бы сказала, орлом. Мда, неуютно королю в полевых условиях. Что ж он на дереве спит?

— Ну я бы спал в твоей палатке, valie, кабы ты меня туда пускала, — в голосе ни тени злости, зато тонна снисходительности и капелька насмешки. — Кроме неё, ничего нет, королевский шатёр использовали для ритуала.

Смешавшись, молчала. Чувствовала себя разодранной на куски, не могла собраться — и не хотела даже думать о телесных радостях. Огорчённо посмотрела: я ведь задолжала королю больше, чем жизнь, а отказывала, в сущности, в невеликом. Может, стоит переступить через себя? Но надо ли ему — так?

— Не торопись, valie, — лениво, благодушно и очень спокойно. Поднесённый сухарь не ел, пил только отвар каких-то листьев. Посмотрев, как я жадно вцепилась в лембас, хмыкнул и протянул мне и свой. — Хорошо, аппетит появился. Не всё сразу. Ты столько перенесла, и я вижу твоё пламя бледным, почти распадающимся на отдельные огоньки. Если ты будешь совершать над собой насилие, ни к чему хорошему это не приведёт. И да, так — не надо. Сейчас так точно.