— Что, свинку жалко?

Жена, хлюпая носом:

— Угу.

Муж:

— Так может, ты и пельмени не будешь?

Жена, сквозь слёзы:

— Буду!

© анекдот

Ночь стояла ледяная и прозрачная. Тоненький серпик тающей луны не рассеивал мрака, а звёзды горели далеко и бесполезно, и ветер швырял острую снежную пыль в лицо. Эльфы сливались с ночью — тени среди теней.

Волосы мои обмерзлыми стекляшками шуршали друг об друга, но чувствовала я себя сносно. Иногда думалось, что, конечно, обряд, проведённый в Середину Лета, сделал меня выносливей. Может, эльфы проводят его не с мыслью, что богиня проживёт долго, а для того, чтобы её труднее было уморить. Я радовалась, что можно обвиснуть в руках Трандуила и не нужно самой держаться на олене — мне было бы тяжко. С тоской подумалось, что уже весь зад себе отбила, и ноги затекли, и неужто мы так всю ночь и будем скакать; но спрашивать ни о чём сил не было. Трандуил, которого никогда не нужно было спрашивать — он благополучно в мыслях рылся, тут же эдак заботливо, обволакивающим своим баритоном утешил:

— И не собирались. Мы почти на месте. Тебе нужно поесть, поспать… и другое.

Волшебный костёр гудел на поляне в центре рощицы, и возле него кругом ещё несколько костров зачем-то. И нас там ждали. В отряде, который меня встречал, было эльфов двадцать, и здесь примерно столько же. За приехавшими тут же начали ухаживать — подносить немаленькие такие фунтики с каким-то питьём, уводить и рассёдлывать лошадей. Трандуил сам протянул мне стаканчик из коры — внутри был натуральный глинтвейн.

— Сейчас будет еда, — голос короля был предвкушающ.

Открыла рот сказать, что не хочу — и закрыла. Есть хотелось, как… очень хотелось.

— Ты такого никогда не пробовала! — Трандуил, по-прежнему весёлый, как пришедший к детсадовцам Дед Мороз и все детсадовцы, вместе взятые, довольно кивнул, — раскапывайте!

Костры, окружавшие большой центральный, тут же были закиданы снегом, а потом уголья раскопали ножами и начали выволакивать из горячей земли что-то дымящееся. Мне поднесли и положили на ствол, на котором я сидела, тёмный непонятный ком, завёрнутый в тлеющие листья. Трандуил торжественно объявил:

— Фаршированный своими же личинками жук крэ! Величайший деликатес, сейчас как раз сезон! Попробуй в эту радостную ночь, valie!

Жук, фаршированный личинками… грёбаные алиены! Я, скуксившись, хотела было спросить, нет ли сухариков, но тут король развернул листья.

Как он пах, этот жук!

— А’maelamin, выковыривать его из панциря нужно кусочком отломленного надкрылья… позволь, я помогу, — Трандуил с хрустом оторвал кусок жёсткого хитина и протянул мне импровизированную ложку. — Жуки крэ хороши как раз к середине осени, традиционное эльфийское лакомство на Самайн. Они в это время жирные и вкусные. Их раскапывают из-под земли, где они в холодное время спят, и запекают в собственном панцире.

Порадовалась, что живьём этих здоровенных тварей не видела. Ковырнула, всё-таки сомневаясь — и о-о-о! Я в жизни ничего вкуснее не ела. В одиночку приговорила жука размером с хорошую дыню. На вкус он напоминал краба, но был лучше.

Доковыривая жука и удивляясь, как это я его съела и радуясь, что есть и дышать вдруг стало очень приятно, раздумчиво поинтересовалась у Трандуила:

— Владыка, а как такие гиганты жить могут? Я читала, что насекомые дышат не лёгкими, а дыхальцами, и их размеры как раз и ограничиваются способом дыхания. Дыхальца не способны насытить воздухом большой организм… если бы у насекомых были лёгкие, они не были бы ограничены размерами… и, наверное, властвовали над миром. Или это магические твари?

Он очарованно прикусил губу:

— Рад, рад, что тебе интересна, — он не сказал «такая фигня», но мне показалось, что подумал, — фауна нашего мира. Ты значительно живее, чем была с утра. Хорошо. А, про жуков: они не магические, просто в этом мире в воздухе содержание кислорода повыше, чем в твоём, и жуки крэ — максимум, до которого может вырасти насекомое в Арде. Возможно, такие вещи тебе было бы интересно обсудить с эру Глоренлином. Он спец по насекомым.

Да, а ведь любопытно было бы обсудить с ним… хотя бы то, насколько легко вегетарианские сиды едят насекомых и как это обосновывается.

Трандуил очень как-то удовлетворённо опустил глаза. Странно, раньше он не приветствовал такое.

— Ах, valie, тебе должно быть интересно жить. Поэтому я радуюсь любому проявлению этого интереса. Можешь сколько угодно общаться с кем хочешь, в том числе и с эру Глоренлином. Просто если он перейдёт грань, я его убью — наш с ним договор уже не в силе. Но тебе должно быть весело и интересно.

Ну душка же.

Трандуил ухаживал, как когда-то во дворце в Эрин Ласгалене, и я оглянуться не успела, как мне поднесли ещё один кулёк с вином. Отказалась — но король мягко настаивал. Что-то в его тоне показалось подозрительным, и я отказалась категорично. И немного напряглась, подумав, что он имел в виду под «и другое». Мне, честно говоря, больше никогда не хотелось этим заниматься. Да, стало не так больно, как было, но по-прежнему хотелось побыстрее добраться до места и сгинуть. То есть, пардон, встретиться с собой. В бытность свою бабочкой я помнила, что душонка у той не болела ни о чём.

— Божественная, это глупости. Тебе ещё рано…туда. Иначе бы ты по-другому на это смотрела. Просто жизнь так сложилась… приедешь в Ласгален, с сыном моим… побудешь — глядишь, и задержишься ещё на столетие-другое.

Почувствовала, как гневно затрепетали ноздри — неужто он думает, что если б я могла побыть ещё, так не побыла бы со своим сыном!

— А и думаю, — голос стал очень циничным. — Ты богиня любви, а не материнства.

На это я ничего ни сказать, ни подумать не могла, кроме того, что нет — не хочу я владыку. А ведь это высший фэйри, способный очаровывать человеческих простушек с полувздоха… видимо, просто всё. Кончилась во мне любовь.

— Нет, — и печально убрала руку, которую он сжал в своей, — можно, я спать пойду?

Трандуил потемнел. Я спокойно смотрела, зная, что силой он принуждать не станет. Разве что споить или афродизиака подлить попробует.

— Нет, еmma vhenan, это слишком просто, — сквозь зубы. — Что ж, пойдём другим путём.

И глазами приказал охране, чтобы провели к спальному месту. Сам провожать не стал.

Что бы там ни было, но живее я себя чувствовала — как будто плёнку, закрывающую мир, убрали. Поворочалась, раздумывая, как это получается, но ничего умного не надумала и почти уснула, когда они запели. У дедушки Толкина, да и не только у него, эльфийское пение подавалось, как длинные и, прости господи, бесполые тягомотные баллады. Как эдакий неотмирный звон хрустальных колокольчиков; может, они и так умели, но сейчас это было иначе.

Музыки не было никакой, мотив создавало многоголосие. Солировал один голос — очень тёплого тембра. Очень живой, тоскующий… мужественный.

Не нравилось, что в палатке слышно не так хорошо, и я вылезла. Постояла, подумала, идти ли к костру — и не пошла. Заинтересованность моя могла стоить певцу жизни, а я меньше всего хотела принести неприятности этому чудесному существу.

И так и замерла, стоя у палатки, не смея поискать, где присесть, чтобы своим шуршанием не спугнуть песню. Какая мягкость и какая глубина! Стояла, потихоньку начиная плакать — уже от счастья, что бывает такое на свете.

И стояла, стояла — не чувствуя ни холода, ни усталости, ни затёкших ног, не вытирая слёзы. Всё-таки фэйри — дивные, сказочные, невозможные…

Солист умолк, я слегка пришла в себя и поняла, что рядом стоит Трандуил. Молчала, ни о чём не спрашивая, слушая продолжающееся многоголосие — песня казалась такой естественной и вносила такую гармонию, что мир переставал казаться юдолью печали. Эти горячие слёзы — они как будто растопили замёрзшее сердце, и вместо тоски и обиды на жестокость судьбы ощущалась признательность за милости её.