— У тебя есть верёвочки?

— Какие?

Не смутившись, пояснила:

— Вы же пленных как-то связываете? Вот такие.

— Зачем тебе, Блодьювидд?

— Я объясню. Дай пожалуйста, если есть.

Удивлённо вздохнув, он взял со стола моток и передал мне. Какие шелковистые, лёгкие, невесомые! И прочные. Зашла к эльфу за спину и вкрадчиво попросила:

— Давай поиграем в высокородного, захваченного в плен людьми? Ты связан, и до тебя развратно домогается ужасная человеческая женщина, а?)

Он только усмехнулся и кивнул, позволяя. Вздохнув от полноты чувств, нежно зарылась в его гриву, отводя её в сторону. Не удержавшись, проложила дорожку лёгких поцелуев и провела пальцами по позвоночнику, нащупав на копчике такой же маленький трогательный хвостик из светлых волос, как у его отца. Смутившись и ещё сильнее возбудившись от этой мысли, завела руки принца назад и связала — не туго, слегка. Напутлякав верёвку вокруг запястий, завязала бантиком и удовлетворилась результатом, хотя с точки зрения искусства шибари это связывание было ниже всякой критики.

Взяв его за связанные руки, подвела к стене и развернула, заставив прижаться к ней спиной:

— Ты будешь изображать норовистого эльфийского жеребца, не переносящего мысли о насилии, или покорно примешь свою участь?)

Эльф молчал, слегка улыбаясь плотно сжатыми губами, и в глазах у него плясали бешеные огоньки.

Счастливо вздыхая, с восхищением огладила его лицо, провела пальцем по губам, любуясь, и прижалась грудью к груди, вызвав короткий захлебнувшийся вскрик.

— Ах, леди, у вас чудесные грудки. Развяжите меня, и я сам, по доброй воле, с охотой выполню ваши желания, — попросил севшим голосом, жадно глядя на них.

Он вроде бы принял игру, но улыбался насмешливо. Жертвой себя не чувствовал точно, и со связанными руками перешёл в наступление, прижавшись весь, целиком, и попытавшись поцеловать.

Завела руку назад, взяла его за связанные запястья и снова заставила прислониться к стенке. Слегка придерживая, другой рукой нежно трогала и ощупывала золотистые широкие плечи и юношескую грудь («боже, мне нравится мальчик, ему три тысячи…»)), потихоньку спускаясь ниже и чувствуя, как он всё сильнее напрягается, и всё более коротким и резким становится его дыхание. Осторожно, чувствительными кончиками пальцев трогала животик, ребристый, как стиральная доска, медленно обводя и поглаживая каждый кубик, лаская каждую впадинку.

Гладя живот рядом с членом, рассматривала его, не трогая:

— Какой он у тебя красивый.

Эльф притих, уже не пытаясь двигаться, прикрыл глаза и отвернулся в сторону, весь уйдя в ощущения.

Опустила руку и коснулась внутренней стороны бёдер:

— Раздвинь.

Он молча слегка расставил ноги, позволив ласковой рукой взять тяжело отвисающую мошонку. Взвешивая её, с сочувствием спросила:

— Не тяжело ли?

Облизывая сухие губы, не открывая глаз, тихо ответил:

— Тяжело.

Слегка выкручивая, нежно поперебирала её в руке, играя, и другой рукой, отпустив запястья, осторожно взяла его ствол:

— Облегчить?

Вместо ответа он толкнулся в руку, коротко застонав от того, что она тут же была убрана.

Снова прижав его к стене, начала целовать в грудь и потихоньку опускаться ниже. Когда встала на колени, услышала удивлённое, почти с испугом:

— Блодьювидд, что ты⁈ Ты не можешь!

Подняла глаза: он дышал ртом, шея и челюсть окаменели, и всё тело трепетало, как натянутый парус. Слова диссонировали с желанием тела, выраженным очень явно. Удивилась: то, что он вытворял языком у меня в глотке — было сублимацией минета, он совершенно точно этого сильно хотел. Поверив телу, нежно прижалась ртом к его достоинству.

Он вскрикнул и умолк, потеряв дыхание, позволяя изучать себя губами и языком, изредка всхлипывая и больше не сопротивляясь. Когда взяла его в рот, он затрясся, и я прекратила, не желая, чтобы он так быстро кончил. Потом снова взяла, уже поглубже. Долго это делать не получалось: он всё время напрягался, и приходилось пережидать.

Очень напряжённо, с трудом произнося слова, не с первой попытки, но принц смог спросить:

— Блодьювидд, ты не хочешь, чтобы я кончил тебе в ротик? Или… совсем не хочешь, чтобы я кончал?

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Тогда просто возьми меня так, можешь даже не двигаться, и позволь излиться. Мне… будет очень хорошо.

Я сделала, как он просил, и слова перешли в стон. Принца трясло, как в сильном ознобе, он прижимался к стене. Сквозь своё возбуждение всё-таки удивилась: такая сверхвозбудимость и чувственное восприятие всего лишь минета казались мне странными. И да, это ужасно возбуждало и трогало.

Он тут же кончил. Мне показалось, что это было очень долго — судороги и всхлипы. С иррациональным ужасом поняла, что на вкус он иной, не как люди, совершенно ничего общего. Его семя обожгло глотку оттенками гречишного мёда, полыни и пыльцы цветущей сурепки.

Я сплю с нелюдем — с медовым, с цветочным, с трёхтысячелетним чудовищем. А и хорошо.

Поднял меня, наклонившись, и я вздрогнула:

— Ты же был связан?

— Богиня, — Леголас говорил медленно, как будто откуда-то из глубины, где нет слов, и он возвращался в мир, где они есть, с трудом вспоминал их и пробовал на вкус, — эти девичьи бантики не удержат меня.

Помолчал и с горечью добавил:

— Орки, взяв эльфа в плен и желая какое-то время сохранять живым, выворачивают ему все пальцы и запястья. Верёвки в этом деле вещь скорее вспомогательная.

Поцеловал и спросил:

— Тебе это понравилось?

Всмотрелся в лицо, что-то увидел и кивнул сам себе:

— Да, ты правда этого хочешь… позволь ещё, мне мало одного раза, я так быстро кончил… я хочу дольше, хочу прочувствовать твой нежный рот, твоё узкое горлышко, — шёпот становился всё горячей, и я бедром ощутила, что он снова готов, — и там всё ещё тяжело, это чувствуется, как пузырёк горячего яда внизу живота… облегчи меня ещё раз.

Почувствовала подколенками травку эльфийского ложа и поняла, что всё это время мы потихоньку перемещались к нему. Немножко опечалившись своей циничности, подумала, что заваливает принц очень легко и непринуждённо, естественно так.

И не было ничего более естественного, чем поддаться напору его тела и лечь так, как он хотел. Принц немного подвинулся, нависнув узкими бёдрами над моим ртом. Его снова потряхивало, и он нежно тёрся разгорячённым членом о губы, потихоньку раздвигая их. Вошёл, и с каждым аккуратным, но уверенным толчком вдвигался глубже. Даже не удивившись — как-то не до того было, почувствовала, что горло не сжимается, отторгая душащий орган, а расслабленно раскрывается, нежно обхватывая его. Забыла, что нужно бояться задохнуться, что существует какой-то там рвотный рефлекс. Это был сплошной пламень и счастье, и абсолютное принятие. Как будто иначе невозможно. Забыла думать о его удовольствии, не в силах справиться со своим, и его жаркие стоны только усиливали наслаждение. Кончили мы одновременно; такой счастливой опустошённости и наполненности одновременно я никогда не ощущала. Он уснул сразу же, я чуть позже, только успев его обнять, и проснулась уже на закате, удивившись, как мы переплелись и при этом ничего друг другу не отлежали.

И он в порыве юной страсти

Летит на деву свысока

Кричит и рвёт её на части

И мнёт за нежные бока.

Б. Г.

И всё-таки спать на травке мне не очень нравится: всё время подсознательно ждёшь, что побежит по тебе муравей какой… или в коровью лепёшку, потянувшись, вмажешься. Человеку на простынях лучше спится, и с одеялком уютнее.