— К слову, о нашем давнем споре, что сильней: стрелы или магия, — переломил стрелу и бросил в его сторону. Та глухо звякнула, упав. Леголас молчал, и я поняла, что эти двое друг к другу никаких тёплых чувств не испытывают — даром, что боевые товарищи.

В кавказских операх лезгинка

Всегда должна быть настоящей!

Да, только-только настоящей

И обязательно кавказской!

© Дмитрий Шостакович, «Антиформалистический раёк»,

исполняется на мотив «Лезгинки».

не бойтесь праздничных калорий

и объедайтесь как всегда

они потом сгорят от чувства

стыда

© мица

Гномы таки прорубились через стволы, и впереди всех подоспевший Гимли, подгорный король и кунак Леголаса. Успокоился, увидев, что всё обошлось. На Ганконера смотрел с восхищением:

— Вах, какой маладэц! Сам не умэр, никого нэ убил — маладэц! Я бил на том поле, видэл, сколько орков ты в адыночку положил — ты вэлыкий щаман! Вэлыкий! — Гимли с воодушевлением хлопал Ганконера по плечу и тряс ему руку. Ганконер терпел. — Тэперь виздаравливай, да! Завтра будет пир в честь дарагих гастэй!

И воодушевлённо повернулся к Леголасу, поигрывая мохнатыми бровями:

— Я настоечку придумал, э! На пэщерной плэсени и ещё кое-чём! Сэмьдэсят три градуса! Это проймёт тэбя, эльф!

— «Кое-что» — это навоз горских козлов? — с глумливым весельем уточнил лихолесский принц. — Тогда конечно проймёт!

Ого, я смотрю, при друзьях он не стесняется сомнительно шутить. Весёлый… эльф. Не человек. Мальчишеская внешность всё время заставляет видеть его не тем, кто он есть. Три тысячи лет. Маг, великий воин. Кощей Бессмертный. А что из себя представляет его папенька — страшно подумать. Хотя, какая для меня разница — что три тысячи, что пять, всё равно) Наверное, какая-то есть.

— Нэт! Хотя это мысль! Надо попробовать! Мы ж раньше им только припарки от обморожения ставили, а есть-пить в голову не приходило. Но вы, остроухие, в таких вэщах толк знаэте! Единение с природой, оно ж с того и начинаэтся, да? — и лицо подгорного короля приобрело не менее глумливое выражение, а выраженный акцент несколько попритух. Ну конечно, «Скушай заячий помёт, он ядрёный, он проймёт». Тоже шутник хороший. Очень они радостно перешучиваются, на грани фола — это небось от облегчения, что никто не помер.

Ганконер встал, слегка пошатнувшись. К моему облегчению, оказался одетым ниже пояса. Старалась смотреть без смущения или хотя бы скрывать его, но не уверена, что получалось. Бледное тело с прорисованным рельефом мышц, не выпирающих, но явно очень жёстких; татуировки, сделанные как будто чёрным лаком, и совершенно непонятные. Что-то зубчатое и многофигурное под левой ключицей и куча мелких знаков по всему телу, причём татуировки были не из линий, а уж если вытатуирована фигурка — так она была полностью заполнена чернотой и слегка отливала лаком. Совершенно не похоже на человеческие тату. Наверное, профессиональное что-то; защита от духов? Спрашивать я, конечно, не стала) И удивительно, я думала, что эльфы безволосые, но у Ганконера по животу вниз сбегала дорожка, теряясь под поясом чёрных кожаных штанов. Никогда не присматривалась, а тут присмотрелась. Господи, да неужто и штаны из орка? Чортовы вегетарианцы!

Всё-таки смутилась и отвела взгляд, когда поняла, что он идёт ко мне. Молча усмехаясь, забрал из руки цветок и воткнул в волосы. Гномы с любопытством смотрели. Никто уже не опасался страшного колдуна. Вот интересно: везде, где побывал, Ганконер наоставлял после себя… гм… сувениров разной степени ужасности. Что делали жители этого городка с Воронёнком, которого Ганконер так эффектно… заизюмил? Труп даже не на мумию был похож, а на гигантскую изюмину. А гномы — что будут делать с внезапной оранжереей? А ведь выглядит мальчишкой, даже моложе Леголаса. Интересно, сколько ему лет… надо поспрошать при случае. Интересная личность. А то, что он, как я поняла, слегка людоед («Встретившая Ганконера сошьёт себе саван», да…) и носит штаны из орка, так он же и не человек, и судить его, как человека, глупо. Это как с тигром: убить, защищаясь, нормально, если сможешь, конечно, но осуждать смысла нет.

И эльфов тут же увели из этой пещеры, очевидно, выполнявшей роль карантинной. Провожали толпой по очереди: Ганконера, как еле живого, первым; потом Леголаса. Я с любопытством посмотрела, куда их поселили — в той же огромной жилой пещере, куда и меня, в похожие спальни.

Устала, но, добредя до постели и с радостью забравшись на пуховики, не смогла сразу уснуть — цветок Ганконера опьяняюще пах. Похоже на черёмуху, но не черёмухой. Начала думать про разное — что не увижу никогда ни черёмухи, ни берёзок, ни серого неба моей родины. Да-да, «Я родился и вырос в балтийских болотах, подле серых цинковых волн, всегда набегавших по две…»

Всхлипнула. Вытащила цветок из гривы, отнесла на столик. Постояла над ним, вздыхая, как Репка надо мной сегодня, когда я не догадалась принести ничего вкусненького. Вспомнила, какие у неё прикольные чудесные усики на морде, и, когда она дышит в ухо, становится щёкотно — и легче на душе. Что ж, черёмухи я больше не увижу. Но на чудеса и ужасы под небом Средиземья насмотрюсь вдоволь. С тем и заснула.

Всё-таки хорошо иметь устойчивую психику, доставшуюся в наследство от крестьянских предков)

Пиршественный зал удивлял своей простотой, по сравнению с парадной частью дворца, что странным образом добавляло ему уюта. Подозреваю, сделано это было для подчёркивания того, чем нагружены столы, выставленные буквой «П», и с этой же мыслью освещено всё было тёплым светом масляных фонарей. На столах, понятно, свинина плашмя, ребром и боком и горы эдемски румяных яблок, которых я раньше тут не видела. Не растут, наверное, в горах, а покупаются за деньги, и поэтому считаются атрибутом роскоши и выставлены ради праздника.

Как дорогие гости, были мы посажены в верхней части стола: я рядом с королём, эльфы ровно напротив. Вокруг самые уважаемые гномы, а молодёжь чем моложе, тем ниже по столу, и гномы, и гномихи вперемешку. Ближе к эльфам поставили молоко, сыр, творог; свинина убрана подальше. А вот мне поднесли сосисок, улиток и прочих хороших вещей. Обеспокоенно посмотрела на эльфов — не шокирует ли их моё мясоедство, но они, кажется, не обращали внимания, беседуя с Гимли. То, что он во время беседы вгрызался в свиной окорок, в такт речи намахивая им, тоже их не беспокоило. На вид, по крайней мере. Вежливые, да.

Забавная у гномов манера есть. Всё руками, с разговорами и смехом. Гимли собственноручно налил всем за столом настоечки. Семидесятитрёхградусной. Я понюхала — запах специфический. Осторожно отставила, и никто этого не заметил. Ганконер тоже не пил, отговорившись нездоровьем. А вот Леголаса Трандуиловича потчевали с остервенением: оно понятно, давний спор, помню-помню. Пили за здоровье всей гномской родни, потом эльфийской, и за здоровье всех эльфийских владык поочерёдно. Принц, не отказываясь, с насмешливой миной вливал в себя кубок за кубком, совершенно не пьянея, и только глаза синели. Гимли поскрипывал зубами: видно, таки надеялся на настоечку свою, и придумывал всё новые тосты. Выпили за здоровье Ганконера и даже за мою храбрость во время поездки на козлах. Ничего. На вид, по крайней мере.

Остальные, похоже, не рисковали с настойкой, в основном пили что-то пенящееся: пиво или брагу, но и это действовало. Всё громче становились взрывы смеха; в нижней части стола молодёжь кидалась друг в друга чем-то мелким и бурно реагировала на удачные попадания.

— Что они делают? — близоруко всмотревшись, так и не поняла, и спросила у сидящего рядом гнома.

— Это старинные горские гадания: яблочное семечко выщёлкивается наугад, и в кого попадёт — тот сужэный, — пояснил Гимли.