— В этот Бельтайн! — и была удостоена ещё одного короткого торжествующего взгляда старого чёрта (и ведь верят-то как!); воительница же покачнулась от так попросту вываленных несказанных милостей, но устояла. Даже не заплакала, только глаза широко распахнула, да одинокая слезинка по щеке покатилась.

Посмотрев с уважением на столь кремнистую женщину, повернулась к сыну. Далеко мне было до эльфийского самообладания, и тяжело было улыбаться сквозь слёзы, а ребёнок всё чувствовал и покладистости в нём не было ни на грош, так что прощание снова со скандалом получилось. Он отрастил чёрные коготки и со скрежетом пытался процарапать стекло (оно подалось трещинами, и Ганконер торопливо отошёл, чтобы Ллионтуил перестал дотягиваться). Шипение и клёкот перешли в визг на ультразвуке, от которого дрогнуло изображение и у меня уши заболели. Эльфийские маги, похоже, взволновались, судя по тому, что перестроились и между нами и зеркалом ещё и голубоватый сияющий экран возник, приглушивший невыносимый звук. Ганконер обнял сына, поговорил тихо… по-моему, заставил придремать магией и отдал служанке.

— Божественная, нашему сыну вредно сильно переживать в столь юном возрасте… трансформация в дракона и магическая инициация тяжелы для организма; лучше, чтобы перед ними он подрос и окреп. Нужно подождать лет до двадцати хотя бы.

Проходя мимо Трандуила, услышала, как тот себе под нос бормочет:

— Это ж сколько силы у такого… да, лучше, чтобы у этого deefopueris было счастливое детство, без потрясений, — и, не успела я выйти, как он, уже громко и с выражением произнёс: — Вот об этом я и хотел поговорить в первую очередь. Аранен должен воспитываться не с мыслью, что я обездолил его, похитив мать, нет! Я спас её для него. Уверен, вы сможете правильно подать этот нюанс, элу Ганконер. Будет лучше для всех, если в глазах юного владыки я буду добрейшим дядюшкой Трандуилом, а то, что он при рождении меня укусил и потом обшипел, будет считаться милым недоразумением. Дитя неразумно и злопамятно, но я надеюсь, что воспитание поменяет его. В конце концов, благодаря мне он жив.

Что ответил Ганконер, я уже не услышала. Выйдя, спросила Пеллериен, что значит «deefopueris» — по тону понимала, что ругательство, но в словаре такого не припоминала. Та, крайне смутившись и помявшись, всё-таки ответила.

Владыка обозвал крестника пиздюком.

Походила туда-сюда без цели. Шаркать пуховыми носками было гораздо уютнее, чем босыми ногами. Дошла до покоев аранена, побродила по ним, прикасаясь к лютне, висящей на стене, к корешкам книг, посмотрела из окон на заметаемые метелью дубы; заметила, что на его постели лежит мой шарфик и счастливо вздохнула. И тут же была вспугнута страшной вознёй в углу за ложем. Эльфийка не дрогнула, только усмехнулась слегка:

— У аранена живёт ёж.

Точно, ежик без лапки. Заглянула в угол, почти плача от счастья, но ежище и ухом не повёл: навозившись, уже снова дрых на боку, похрапывая. Он был довольно упитанный, пузцо округло торчало. Заподозрила, что танцев под дудочку от ежа не дождусь. Как и песен от аранена. И ещё счастливо повздыхала.

Чувствовала себя кошкой, заново обживающей знакомый дом, восстанавливающей своё присутствие, свой запах… Долго гуляла по дворцу, ощущая нереальной и прекрасной его архитектуру. У людей такого органичного переплетения обработанного камня и живого дерева не было даже в старинных заросших храмах Ангкора.

Ноги привели в библиотеку, и, пошатавшись между стеллажами, с умеренным интересом поразглядывав карты на широких столах, свернулась в круглом плетёном кресле у камина, в котором живыми золотом и медью переливалась саламандра.

Долго глядела в белое безумие за окном — светло, а ни зги не видно, и не заметила, как придремала.

Проснулась от приглушённых голосов. Потянулась — всё тот же ласковый жар от камина, всё тот же вой вьюги за окном… стемнело только, да кто-то добрый на меня сверху уютное пушистое одеяло положил, на платок из козьего пуха похожее. Кажись, тоже покупочка эру Ангрода.

— Шаман, тебе не место тут. Владыка будет недоволен.

Ответом было молчание, и я обеспокоенно открыла глаза.

Глоренлин вяло опёрся об изукрашенный каминный портал и сполз вниз, обращаясь ко мне:

— Элу Ганконер постоянно магически атаковал и довольно успешно обессилил меня… владыка велел мне уйти пораньше, но скоро встреча закончится.

Мне было ужасно любопытно, о чём говорили на встрече, но я молчала, подозревая, что Глоренлин не скажет. Впрочем, с ним можно было и молчать, мысли-то он читал. И скрывать, похоже, ничего не собирался, беззаботно рассказывая, что, если бы не ребёнок, то не видать бы меня Ганконеру даже в зеркале. Да, разлучить мать и дитя владыка не смеет, и готов к некоторому компромиссу. Но также видит прекрасный повод обобрать Тёмного как можно сильнее. Передача магических техник, в которых Ганконер в последнее время достиг неслыханных успехов (и продемонстрировал их, перекидывая на несусветные расстояния крупные военные отряды), некоторых стратегически значимых крепостей, введение беспошлинной торговли в империи Тёмного для эльфов Эрин Ласгалена… много что. Экономические советники ночь не спали, но всё припомнили, что могли. И, главное, Пеларгирские острова, Трандуил требовал их.

У меня глаза на лоб полезли — король действительно хотел ободрать Ганконера, как липку. Уж настолько-то я в геополитике понимала, чтобы знать, что Пеларгирские острова — торговый и стратегический узел, дающий власть над нижним течением Андуина и всей торговлей между Верхней и Нижней Ардой. Это не считая производства красок, изысканных вин, дорогого дерева для луков и много чего, интересного эльфам. Недаром они за Пеларгир воевали. Безуспешно, кстати.

И вот сейчас Трандуил хотел Пеларгир получить просто так. Задрала брови, с изумлением глядя на шамана — неужто Ганконер отдал⁈

Глоренлин покачал головой:

— Нет.

И с ухмылочкой добавил, что Трандуил-то процедил, что не Тёмному сейчас условия ставить, и что он, Ганконер, ему, Трандуилу, даже генералитет свой отдал бы, кабы тот был зачем-нибудь эльфийскому королю нужен. Ганконер же бестрепетно сообщил, что генералитет отдаст хоть сейчас, если он и правда эльфийскому королю нужен, а Пеларгир не отдаст. Потому что у него есть сын, и он желает передать ему империю процветающей. Упёрся хуже барана.

Сговорились на том, что эльфы Пеларгир арендуют на четыреста лет, а дальше острова возвращаются к Тёмному, эльфам же остаются всяческие привилегии в смысле торговли и пара прибрежных городов.

Я вспомнила длину убористо исписанного свитка (экономические советники ночь провели весьма плодотворно!) и поняла, что полгода на такие переговоры — немного. Бодаться будут от души, и, раз владыка нынче говорит с позиции силы, так уж он этим воспользуется как следует. Ганконер будет платить и плакать.

Не скажу, чтобы меня это возмутило. Процветания я желала в первую очередь эльфам и видела, что Мордор чудовищно силён. Пусть будет равновесие, даже если моему сыну достанется не такая сильная империя, какая могла бы.

Ойва Юнтунен уважал честность, так как сам был негодяй.

Арто Паасилинна «Лес повешенных лисиц».

Враждебное молчание эллет Пеллериен делало атмосферу очень неуютной. Могут эльфы, когда хотят.

Глоренлин тоже сидел молча, привалившись к каминному порталу. Глаза его были прикрыты, но создавалось ощущение, что он всё-таки смотрит. Может быть, иным зрением, которым он многое, наверное, видит… вспомнила, что во время моего визита к близнецам Глоренлин в трансе был, и коротко беспокойно вздохнула.