В бессознательном состоянии пошла к себе, накинула хламиду… как обычно. За время такой жизни выработался своеобразный режим: встать, так сказать, «со сранья», к официальному завтраку, наесться, посетить урок квенья и снова лечь спать. Эльфы в это время возмутительно бодры, свежи и веселы, а я даже не могла не то что достойно, а хоть как-нибудь отвечать на шутки владыки, неизменно радующегося моему сонному виду и не упускавшему случая проехаться по нему, да.

Вот и сегодня, скорее на ощупь, чем пользуясь зрением, доползла до пиршественного зала, заняла своё место. Навалила себе творогу, бухнула в него сметанки и медку, перемешала. Попила из кубка очередной жульнической духоподъёмной бурды и потащила полную ложку в рот. Почувствовала что-то необычное, открыла-таки глаза, как следует: напротив, лучезарно улыбаясь, сидел принц. Всё вспомнила. Сказать, что обрадовалась — это не сказать ничего.

Но как обрадовался король — его самодовольство, кажется, несказанно было потешено. Нагнулся и вогнал в краску, весело шепнув:

— Что, память девичья? Или так объезжал ночью, что всё на свете забыла?

Смутившись, буркнула:

— Да, мой король. Ваша бутылка… она очень оранжевая!

А про себя подумала: «И как у коня… так что кто ещё кого объезжал», — и испытала облегчение, что Трандуил не стал развивать эту тему, насмешливо кивнув на наследника:

— Мортфлейс не совсем здорова… нет, дело не во вчерашнем инциденте. Беременна. Её обязанности по твоей охране и сопровождению переходят к принцу, — и перевёл взгляд на него, — добро пожаловать домой, аранен!

Глядя на них обоих, светловолосых, статных и невозможно прекрасных, смущённо вспомнила, что у Ван Гулика в книге «Сексуальная жизнь в Древнем Китае» приводился кусочек старинной рукописи:

«В 677 год н. э. чуский князь уничтожил государство Си и взял себе в жёны жену князя этого государства. Она категорически отказывалась с ним разговаривать — до той поры, пока не родила ему двоих сыновей. Когда же князь спросил, почему она так долго молчала, она ответила: 'Мне, несчастной женщине, пришлось служить двум господам, и я даже не покончила с собой. Что же я могла сказать?»

Чорт, я удивительно живая и разговорчивая для своих обстоятельств)

— Так что же, выходит, у вас два мужа?

— Ну, выходит два.

— И оба Бунши?

— Оба… ©

Так легко и светло стало без ощущения надвигающейся трагедии. Смотрела исподтишка на принца и думала, что, в сущности, Трандуил нас друг другу подарил. Пододвинулся слегка. Оно, конечно, понятно: всякому своего поросёночка жалко. Был бы не родной сын, так за трагедией бы дело не стало. Хотя и с родными в таких случаях, бывало, хуже, чем с чужими поступали. Хорошо, что это не сейчас и не со мной.

А бывало. Какой-то, убей бог, не помню, какой, но совершенно реальный старый король Испании собрался женить инфанта. Принца-наследника. И в процессе очаровался невестой, юным шестнадцатилетним созданием. Сказал: «А подвинься-ка, сынку» — и женился сам. Сынку двигаться отказался, поэтому король его казнил. Опекуны невесты были только рады, что она не инфантой, а королевой станет. Саму бабу, как водится, никто не спрашивал. Она, кстати, скоро померла. От чего — неизвестно. Всё может быть и от горя. И историй таких — тьма. Это я к тому, что Трандуил — душка, а эльфы светлы и прекрасны (с нажимом).

Но был и другой вопрос, и я живо вспомнила, как однажды увидела в магазине арбуз. Он был велик, и остался один, потому что не было дурака взять его. А я увидела и обрадовалась, что вот-де, арбузик размеров, подходящих к моим представлениям о хорошем. И храбро нагнулась, и вытащила его из глубокой сетки — нет у меня проблем ни со спиной, ни с амбициями. Взгромоздила на весы, но они отказались взвешивать. Другой бы человек успокоился, положил его обратно и пошёл себе. Я же нашла администратора, и он выделил мне таджика с тележкой, который довёз арбуз до промышленных весов в подсобном помещении, а потом и до кассы. И удивился, узнав, что до машины везти не надо, что её нет и я так дотащу. Безо всякой трагедии, медленно, но верно я допёрла двадцатикилограммовый арбуз до дома и ни разу не раскаялась. Но сейчас, вспоминая, думаю, что, возможно, я бываю жадновата до удовольствий, и сущность моя греховна. Как там: «Собачка была бедненькая, но жадненькая». Как верно заметил его величество, физические мои возможности не так велики, как жадность, и я не знаю, как выдержу двоих жеребцов. Если мне и одного хватало более чем. Кстати, как бы мазь какую-нибудь раздобыть от… натёртостей в нежных местах. Ночью не чувствовалось, а сейчас очень даже. И нет, я не могу попросить у Ардариэля.

Трандуил снова склонился к уху:

— К слову, о жадности: ты же сама просила, valie.

Слегка возбудившись от его близости и шёпота, ласкающего ухо, рассеянно покивала, полностью соглашаясь.

— Но не сказал бы, что это жадность. Просто ты живое пламя, и такое поведение естественно для тебя.

Да-да, и совершенно естественным образом доведёт меня до цугундера. Но я ни о чём не жалею: вот, эти прекрасные существа, оба — мне, всё мне. Счастливо вздохнула.

— Зато смерть какая хорошая, — глубокомысленно изронил владыка.

Я квакнуть не успела, как он обратился к Ардариэлю на квенья. Уловив перечисление ингредиентов, поняла, что мазь у меня будет. И что вся моя жизнь — сплошной позор, но это и не новость. Владыка же не остановился и кратко и внушительно сказал что-то Леголасу. Уроки квенья не проходили даром (лучше бы проходили!), и я приблизительно поняла сказанное: Трандуил обозвал принца молодожёном и посоветовал не усердствовать (а сам-то! хотя да, я же и просила…)

Снова нагнулся:

— Valie, в сущности, ничего сложного в том, чтобы кокетничать и не давать, нет, и тебе, я знаю, это нравится больше, чем мне бы хотелось. Продолжай в том же духе, лучше с араненом, чем со мной, и всё наладится) Только не провоцируй его, отказать тебе он не сможет, — и нежно положил руку поверх моей.

Уставилась на него, поняв, что король ревнует, и все эти шепотки на ушко и прикосновения — следствие.

— Есть немного, — он сверкнул глазами.

— Ваше величество, начали жалеть о своём решении? — спросила с осторожностью; кто знает, чего ждать от жизни.

— Что значит «начал»? Я жалею с того момента, как его принял. Но другого не вижу, — пожал плечами и вздохнул.

Смутилась, опустив голову. Как так вышло? Подумалось, что если бы король не подложил сыну свинью, своим приказом отослав в Линдон, я бы была с принцем и ни с кем больше. Но что, если бы привёз он меня в Эрин Ласгален, познакомил бы с владыкой, и я подняла бы на отца возлюбленного нечистый взгляд? И возжелала бы его? Вот ужас был бы, с учётом того особенно, что Трандуил мысли читает… Хотя нет, не возжелала бы. Я бы влюбилась в Леголаса и ни на кого не посмотрела бы. А так вышло, что вышло: как-то размазались мои чувства. И нравятся оба, и хочется обоих, и непристойность ситуации придаёт ей пикантность. Как там, у Пруткова, которого приятели вынуждали решить, кто из них доблестней:

'Я комнату взглядом окинул

И, будто узором прельщен,

«Мне нравятся очень… обои!» —

Сказал им и выбежал вон'.

— Да, я виноват. Жалеешь?

Ух, какое у него лицо стало! Драконье, я бы сказала. И гордость, и боль, и обозлился, и всё равно насмехается… Восхищённо замерла, глядя.

Одна дама на похожий вопрос, не жалеет ли она о своём выборе, отшутилась, сказав, что жалеет о том, что взяла только что на рынке пирожки с потрошками, а надо-то было с картошкой, а всем остальным в жизни довольна. Но в моём случае жалеть не о чем: у меня и то, и то. «Хочу — халву ем, хочу — пряники», и чувствую себя Винни-Пухом в лавке «Добрая пчёлка». Немного огорчилась, осознав, что, наверное, потребительски отношусь к живым существам. Не знала, что ответить, но мысли-то Трандуил читал: