Тучи рассасывались, но было холодно, и за пару часов полёта я здорово окоченела. Дракон наконец начал снижаться: внизу, в горной расселине, виднелась крепость из чёрного камня. Огромные ворота выходили в узкое ущелье, и в его конце стояла грозовая завеса. Столбы бесшумного сине-белого пламени извергались с небес на землю.

Дракон приземлился на толстенную крепостную стену. К месту приземления уже бежали орки.

Две странные лошади ждали нас: чёрные, почти целиком в кожаной броне, дико косящие кровавыми глазами. Они всхрапывали, и тёмная пена пополам со слизью летели с их губ. Дюжина орков уже сидела в сёдлах варгов, Леголаса тоже закинули в седло одной из лошадей, и лианы тут же оплели сбрую, привязывая обездвиженного пленника.

Ганконер задержался рядом с Леголасом, раздумчиво бормоча себе под нос:

— Пришёл ты, конечно, через тьму зазеркалья… всё-таки смог, смог Глоренлин хоть ниточку, да протянуть через зеркало… такую тоненькую, что осталась незамеченной… а ты рисковый парень, Лаэголас… и везучий. Но ведь не собирался ты обратно богиню через этот ужас тянуть? Да и тропинка была для одного, а ты должен был вернуться вместе с ней? Не верил же ты, что сможешь протащить её обычным путём, не настолько дурак… хоть и дурак, конечно. Когда я уходил, Глоренлин был ещё недостаточно силён, чтобы протыкать пространство, но ведь сейчас у него был стимул, да? Я, знаешь, как-то не сообразил сразу… хотел просто тебя убить и прикопать, она бы и не узнала… а ведь какая-то паскуда сообщила, да…

Я переглотнула, подумав, что ждёт Халаннар, а может, и не только её. Ганконер продолжал бормотать, уже наставив руку с пальцами, скрюченными, как когти, на Леголаса:

— Где, где амулет, который он тебе дал? Это вещь, которой владели и она, и ты… Должен же я как-то перекинуть тебя через завесу, поросёночек…

Миг — и в его руках оказалось серебряное кольцо Гимли.

— О, знакомое колечко… колечко… — он катал его между пальцами, смотря как будто сквозь него, — помню, когда-то на нём не было никаких чар, а сейчас есть. Ну и хорошо.

Взлетел в седло, подхватил меня и обернулся к оркам, прорычав что-то на чёрном наречии.

Ущелье было длиннее, чем казалось с воздуха. Мы ехали уже минут двадцать. Чем ближе мы были к этой тихой сухой грозе, тем мягче и расслабленней становился Ганконер.

— Ты прости меня, что я тебя украл. И принуждал. И чуть не убил того, кого ты любишь. Всё, уже всё, дальше всё будет хорошо, — его шёпот ласкал ухо, и тяжёлая шелковистая истома разливалась по телу, — я жалею, что не взял тебя насильно, не попробовал, как это могло бы быть — и рад, что удержался.

Плохо соображая от всего пережитого и переживаемого, сонно спросила:

— То есть, ты нас действительно отпустишь?

— Да. Колечко, оно ведь твоё раньше было? — и, не дожидаясь согласия, — оно открывает проход, быстрый и безопасный, через грозу. Для вас двоих. Думаю, в Дагорладскую степь, к эльфийскому лагерю. Там вас уже ждут. Если бы я сразу сообразил, прямо из Рамалоки Ост вас отправил бы, не морозил бы тебя полётом на драконе. Ну и хорошо, хоть побыл с тобой напоследок.

Остро ощутила радость, накатившую океанской волной, опьянившую, отнявшую остатки соображения. Ганконер не ждал никакого ответа, не пытался прижаться сильнее или поцеловать на прощание, но чувствовалось, что его ведёт от близости и он старается продлить это, всё замедляя шаг лошади. Я сидела тихо, задумавшись. Радость поутихла, появилась подспудная тревога. Что-то свербило в мозгу, какой-то вопрос, который надо было задать, но голова была, как валенок. И я молчала.

Владыка метров за сто от грозы остановился, соскочил с коня и снял меня. Орки сволокли Леголаса и потащили к грозе. Ганконер не торопясь подошёл, что-то сделал с кольцом, и в бело-голубой, сухо и грозно потрескивающей стене появилась воронка, в которой и правда виднелся ковыль и стоянка эльфов. Я даже узнала Рутрира — он уставился на меня очень неприятным, как будто незрячим, неуверенным взглядом.

— Он не видит тебя, но что-то чувствует. И знает, чего ждать, — тихо сказал Ганконер, и уже погромче добавил, — ничего, сейчас дождётся.

И толкнул Леголаса в воронку. Подождал, внимательно глядя, как тот пролетел и, сгруппировавшись, как кошка, в полёте, приземлился на ноги — уже с той стороны. К нему тут же подбежали, начали разрезать верёвки, вытащили кляп, что-то кричали, но было неслышно. С облегчением поняла, что принц почти здоров и всё с ним хорошо. Надо было идти туда, с той стороны уже напряжённо смотрели и ждали, но я медлила, глядя на Ганконера. Холодные голубые отсветы на прекрасном лице — я уже когда-то это видела. Он задумчиво перекатывал между пальцами левой руки колечко. Озвучил то, о чём я подумала:

— Когда в прошлый раз расставались, тоже был фейерверк, да? — он спокойно улыбнулся, — только в этот раз Трандуил устраивает.

Поймал за руку, надел кольцо:

— Теперь это снова простое колечко, без чар. Хороший был артефакт, удачно всё прошло. Лаэголас, как видишь, цел остался — значит, и ты не пострадаешь. Прощай.

Я шагнула к воронке — и тут догадалась, о чём надо спросить.

— А что будешь делать ты?

Ганконер слегка нахмурился, недовольно выдохнул, но я ждала ответа.

— Я вернусь в крепость Рамалоки. Пойду в твою спальню, лягу в твою постель, завернусь в твой запах, буду грезить о тебе и постараюсь забыться. Перед этим сниму защиту и небесное пламя, принадлежащее Трандуилу, но мне нравится думать, что твоё, подаренное тобой — испепелит меня этой ночью. И всё закончится.

Подобрав челюсть, я выразила глубокое возмущение его планами, вчуже огорчаясь скандальным ноткам и повизгиванию, которые слышала в своём голосе. Сказала, что такое сильное существо с такой могучей волей не может так раскисать и так позорно заканчивать свою жизнь.

Сильное существо с насмешкой сказало, что может делать всё, что заблагорассудится, и не какой-то девчонке учить его. И что переживать не стоит, это его выбор. Я ни в чём не виновата.

Посмотрев в воронку — эльфы вдалеке, и без того обеспокоенные, выглядели всё более взвинченными, задумчиво спросила:

— А что, если я останусь? Сама, по доброй воле? Это изменит твои планы на жизнь и на смерть?

Ганконер очень как-то спокойно повёл атласной бровью, как будто обсуждались незначительные мелочи:

— Да, богиня. Это всё изменит.

— Тогда я останусь. Закрывай эту дыру, поехали обратно. Я намёрзлась и голодная, — и я отвернулась от воронки.

Мне казалось, что Ганконер станет веселее и свободнее, но он становился всё молчаливее и мрачнее. Прикосновения его были тяжелы, и от него несло жаром, как от раскалённого металла.

Тучи разошлись, и тихие золотистые сумерки спускались на Мордор. Закат красил небо в сиреневый.

Удивилась, когда дракон начал снижаться гораздо раньше, не долетев до крепости Рамалоки. Вопросительно ёрзнула, и Ганконер горячо зашептал на ухо:

— Здесь есть давно остывший вулкан. В воронке на его вершине, куда можно добраться только по воздуху, трава зелена и шелковиста; из-под земли бьют тёплые ключи и на деревьях зреют невиданные плоды. Я не могу ждать. Богиня, ты сама захотела остаться, так не отвергай меня. Стань моей здесь и сейчас.

И грубо, почти с отчаянием признался:

— У меня так стоит на тебя, хоть подыхай.

Я вздохнула и тоже призналась:

— Я хочу тебя до дрожи в коленях, — и, игнорируя его судорожный вздох, — но спускаться не стоит. У меня от переживаний месячные раньше, чем ожидалось, начались.

Он простонал коротко, с разочарованием, и тихо, просительно, сквозь зубы сказал:

— Блодьювидд, для меня ведь это не проблема.

— Нет, пожалуйста. У меня порезаны пальцы, болит живот и голова, и я мечтаю о ванне и покое. Умоляю, дай мне немного времени.