– Один раз и исключительно в научных целях я пущу тебя в свое подсознание, – предложила ему я, – если за это ты захватишь в мой разум и маму тоже. Сможешь? – Я лелеяла надежду, что так она лучше меня поймет и поверит.

В глазах хрониста появился алчный блеск. А затем – одна из редких улыбок, которая своей жуткостью напомнила мне Тимеона. Тот факт, что он, помимо всего прочего, выглядел как зрелый мужчина, удивительным образом не делал ее менее зловещей.

– Конечно же, смогу, – с явной гордостью заверил Рамадон. – Впрочем, не знаю, достаточно ли она сильна для этого.

Даже не оборачиваясь, я ощутила мамину возрастающую панику. Мне было не лучше. Рамадон всегда был странноватой личностью. А если его снедало любопытство, то становился поистине пугающим. Подпускать его в таком состоянии к своему разуму наполняло меня таким же энтузиазмом, как визит к стоматологу.

– Она достаточно сильна, – отрезала я, опуская стены. – Она моя мама.

В повторном приглашении Рамадон не нуждался. Он вторгся в мою голову, как горячий нож разрезает масло. Я стиснула челюсти, чтобы не заорать. Его магия воспринималась примерно на уровне могущества Люциана, и все же Рамадон был менее диким, требовательным, более фанатичным. Хронист соблюдал наш уговор. В личные воспоминания не совался, а собирал только факты об особенности моей связи с Люцианом. Однако это не значило, что он не раскладывал мое сознание на мельчайшие кусочки, вскрывал их и вновь соединял воедино. На протяжении всего этого времени я скрипела зубами и спрашивала себя, когда же он, наконец, перейдет к моменту, касающемуся мамы. И внезапно засекла в своей голове крохотное трепещущее нечто. Я абстрагировалась от болезненного занятия Рамадона и сфокусировалась на этом инородном теле. Душе моей мамы. Она находилась здесь уже давно, и летописец буквально протаскивал ее сквозь мою память. Рамадон демонстрировал ей ключевые моменты, давал прочувствовать то, что чувствовала я. И показывал то, рассказать о чем у меня никогда не хватило бы духу. Она переживала все принятые мной решения, узнавала все о Танатосе, Тристане, Маре и… о Люциане.

– Довольно, мой пушистый медвежонок, – донеслось до меня бормотание Викториуса.

Мгновение спустя я опять обнаружила под собой столик со слонами. Рамадон возвышался между мной и мамой. Не знаю, когда он встал и взял меня за руку – и маму тоже.

– Это было… интересно, – заключил он, отпуская нас. – Благодарю тебя, Ариана.

Викториус, теперь торчавший из-за широкого плеча хрониста, отреагировал на его комментарий, возмущенно шлепнув Рамадона.

– Разве мы не обсуждали деликатность? – тихо прошипел он.

На деликатность Рамадона мне в этот миг было наплевать. Важна была только мама.

Она оцепенела и не сводила с меня взгляда. На ее глаза набежали слезы, но не из-за сострадания. Я боялась, что она до сих пор в шоке. И дистанция между нами тоже скорее увеличилась, чем сократилась. До этого она просто-напросто отказывалась принять мое новое существование. Теперь же перед ней словно сидел чужой человек.

– Я знаю, что с тобой сделал Танатос и насколько в тебе укоренились страх и отвращение ко всем праймусам. Но я все та же, мам. Эта демоница, которую ты видишь во мне сейчас, на самом деле всегда была частью меня. Я этого не хотела, но так и есть, и на данный момент я даже горжусь этим. А если уж ты решишь оттолкнуть меня, то будь последовательной и начни с той Ари, которой я была до смерти. Либо у тебя никогда не было дочери, либо она у тебя все еще есть. Выбор за тобой.

Я старалась говорить мягко, потому что знала, что мои слова ранят ее до глубины души. Меня они ранили при любом раскладе, но только так ее можно встряхнуть. Наверно. Хотелось надеяться.

По крайней мере, в этом и заключался план, но мама вообще не показывала никакой реакции, кроме затянувшегося обескураженного отчуждения.

– Если выберешь меня, – едва слышно добавила я и опустила глаза, потому что не могла больше выдержать тяжесть ее взгляда, – то мне бы пригодилась твоя помощь. Завтра ночью мы все поставим на кон свои жизни, чтобы победить Мару раз и навсегда. Мы – это также Лиззи, Гидеон, Райан и все остальные… – Голос надломился, и я была не в состоянии ничего с этим поделать. Просто представив, что снова потеряю друзей…

Вдохнув полной грудью, я проглотила вязкий комок, вставший поперек горла.

– Не буду врать и притворяться, что наши шансы высоки. Но твой новый возлюбленный снаружи как раз заботится о том, чтобы они упали еще ниже. Конечно, я могу просто выставить его вон, вот только мне бы хотелось, чтобы мы все сражались плечом к плечу.

Опять ноль реакции.

«Я тебя люблю, мам». – Эта фраза крутилась у меня в голове, но рот отказывался ее выговаривать.

Для меня она была слишком значимой, а страх, что мама своим молчанием обесценит ее, овладел мной слишком крепко.

Смирившись, я выпрямилась. Нет больше смысла продолжать уговаривать мою мать. Ей надо еще раз осмыслить все сказанное. Поэтому я выбралась из уголка с диванами и слонами. Викториус отодвинул Рамадона в сторону, чтобы освободить мне дорогу, и по пути одарил уважительной улыбкой.

– Скоро увидимся на совещании, – произнес он, всучил мне пластиковый контейнер с брауни и отпустил.

Каждая пройденная ступень вниз по лестнице была настоящим мучением. Сильнее всего я хотела рвануть обратно и броситься маме на шею, но это не то, в чем нуждалась она. А она нуждалась во времени. Времени, которого у меня не осталось. Уверена, рано или поздно ее удалось бы переубедить. В конце концов, свою упрямую голову я унаследовала от нее. И сердце тоже. Однако часы тикали, а я понятия не имела, хватит ли дня, чтобы справиться со всеми ее предрассудками.

Перед входной дверью глаза у меня уже горели от слез.

– Я тебя люблю, мам, – прошептала я так тихо, что не расслышал бы даже праймус. Мне просто необходимо было это сказать. Просто на всякий случай…

На обратной дороге через площадь замка я не поднимала головы. Не хотела, чтобы кто-то понял, как я раздавлена. И в результате скоро пришла к выводу, что заблудилась среди множества рядов палаток. Я обнаружила, что забрела в компанию охотников. Они общались, пили, смеялись и точно относились к более крупной группе, использовавшей конюшни крепости не по назначению. Через открытые ворота просачивались мягкий свет, негромкая музыка и целый клубок разнообразных эмоций. Смахивало на то, что коллективная подавленность из-за предстоящей битвы преобразовалась в отчаянное желание не оставаться в одиночестве сегодня ночью.

– Ого, какие люди опустились до низшего сословия! – раздался голос позади меня. Обернувшись, я увидела Брендона, который приближался ко мне под руку с девушкой. Узнав ее, я помрачнела. Ясмин, сестра Пиппо.

– А ты разве не должен быть на полпути на совещание? – огрызнулась я на бывшего парня.

Брендон равнодушно пожал плечами, хотя агрессивная искра в его взгляде сообщала об обратном.

– Мне ясно дали понять, чтобы не путался под ногами в кругу предводителей.

Это меня удивило. Разумеется, сейчас в замок прибыло столько высокопоставленных представителей Плеяды, что без Брендона вполне можно было обойтись. С другой стороны, еще в первый раз существовала причина, по которой мы задействовали охотника. И что изменилось? Гидеон ему больше не доверял? Или это опять дело рук Грэма?

– Ну, в этом есть и свои преимущества, не правда ли? – добавил мой бывший в сторону Ясмин. Молодая ведьма застенчиво захихикала. Взгляды, которые она украдкой бросала на моего бывшего, оказались для меня как пощечина. В ней я разглядела себя в прошлом: глупая, ищущая любви и ослепленная очарованием Брендона. Она выглядела по уши втрескавшейся – но не в того! А как же Джимми? От ее откровенно плохого выбора к горлу подступила тошнота. Кроме того, всплыли воспоминания обо всем, через что я прошла с Брендоном. В ярости я использовала свою силу и ворвалась в сознание парня.