«Вот проклятье!» Это было очень-очень плохо!

– О’кей. – Гидеон подался вперед, опираясь локтями на колени. Таким заинтересованным я его редко видела. – Значит, Мара найдена.

– О, найдена она лет так двадцать назад, – поправил его Бел. – «Омегой».

Внезапно все обрело абсолютно ужасный смысл. Двадцать лет назад Танатос начал работать с «Омегой».

Бел угадал мои мысли.

– Да, Ари. Если угодно, Мара стала причиной, по которой твой отец тебя создал. Он ей это пообещал. Найти бессмертное пламя, чтобы с его помощью уничтожить Лигу. В точности, как Кинтана написал в своем пророчестве:

«Потеряна, но не забыта, как пленницу охраняют.

Внутри ее сокрыты тени, а ночь ее скрывает».

Разве возможно более красиво описать тюрьму из темной, лишающей силы жидкости? В этом отношении у Кинтаны всегда был пунктик.

«Неугасимая звезда конец тем временам объявит.

Конец и вместе с тем… великой тьмы начало».

Танатос поклялся Маре освободить ее, как только он обретет силу, чтобы сражаться за нее против Лиги.

«Наследник – кровь от крови – вырвет ее из темницы».

Тут говорится о ведьминском барьере, которое могло быть разрушено исключительно одним из ее прямых потомков. Отсюда и «наследник», потому что в кровной линии Мары сила передается только сыновьям. И все-таки тут возникает загвоздка, поскольку все потомки ее крови были перебиты во времена Средневековья. – Бел с отвращением вздохнул. – Но я осмелюсь предположить, что Танатос и в этом случае искал и нашел выход. Он провел достаточно экспериментов.

Я ахнула, когда кусочки пазла сложились у меня в голове:

– Тристан!

Ему было нужно пророчество Кинтаны, значит, наверное, это он сломал барьер. А это могло означать лишь то, что он был ее «наследником» и «кровью от крови».

– О да, милая моя. – Бел не сводил с меня глаз, которые прожили тысячелетия. – «Путь к ней ему укажет сумрак, должно лишь сердце разбиться». Кинтана не был ясновидящим, но в этот момент я бы ему почти поверил.

На что он намекал? Что во всем этом виновата я? Что я так довела Тристана, что теперь он захотел пробудить свою ненормальную прародительницу?

– И последнее, но не менее важное:

«Королева вернется, королева проснется,

Но, возможно, конец ей придет,

Если только бессмертное пламя силу свою обретет».

Ари, дорогая, не надо так смотреть. На этот раз речь точно не о тебе. Кинтана исходил из того, что Танатос присвоит себе силу Изары до того, как вернет Мару. От него в любом случае можно было такого ожидать, ведь гнев Мары был легендарен еще до того, как ее, живую, на две тысячи лет погрузили в холодную гробницу. Не зря такие божества, как Хель и Кали [51] восходят к старой доброй Маре. Судя по всему, Кинтана хотел предупредить потомков Мары о Танатосе.

Гидеон, который в последние минуты был подозрительно тих, цокнул языком. Не поднимая застывшего взгляда, он заговорил:

– Спрашиваю тебя еще раз: почему этот кусок хрусталя на витрине так важен?

– Лишь три демонические печати хранят мир от катастрофы в масштабах апокалипсиса, – ответил Бел. – Такие печати могут сломать только сами их создатели. Может быть, Кинтана и умер, но он все это предусмотрел и заключил в «этот кусок хрусталя на витрине» достаточно своей силы.

Я была близка к отчаянию. Почему хоть раз не могло найтись простого решения? Больше всего мне хотелось разбить сочувственно-надменную улыбку Бела одним идеальным аргументом. Но я его не находила.

– Мне наплевать, пробудится ли эта Мара! Я хочу вернуть Люциана, а для этого мне нужно то, что известно Тристану! – Это было единственным, что пришло мне в голову. Чувствовала я себя при этом непослушным ребенком, который падает на пол перед полкой со сладостями. И точно так же на меня взирал Бел.

– Ты не имеешь ни малейшего понятия, как могущественна Мара или что она сделает с миром, который ты знаешь. Она одним взглядом повергала на колени армии, делала безвольными великих королей и разрушала целые города, которые посмели навредить ее детям. Видела, что стало с Кинтаной? А он не просидел в Тихом омуте и половины того срока, который его сестра и по сей день проводит в своем гробу. Как думаешь, что будет делать Мара, когда вернется и узнает об инквизиции? Мир будет объят пламенем.

Мне было все равно, в результате чего я тут же почувствовала себя ничтожеством. Не могла же я ради крупицы информации, которая, возможно – или нет, – поможет Люциану, пойти на подобный риск. Мне оставалось только цепляться за последнюю соломинку.

– Если с помощью пророчества Кинтаны Тристан сломает эту печать, то останутся ведь еще две другие, так?

Бел неодобрительно качнул головой и повернулся к Гидеону, который до сих пор ничего не сказал:

– Что ты думаешь по этому поводу, охотник? И позвольте заметить, что об этом моменте вы будете вспоминать и раскаиваться, если Мара вдруг очнется.

Гидеон молчал. Долго. Так долго, что я уже подумала, что он вообще больше ничего не скажет. Но потом он выпрямился и пристально взглянул на Бела.

– Вот как я это вижу: как ни крути, Тристан все равно заполучит это пророчество, – подытожил он. – И сейчас, вместо того чтобы ввязываться против него в битву, которую мы заранее проиграем, было бы умнее потребовать от него что-то, что поможет нам выиграть войну.

– Ты недооцениваешь меня и мои возможности! – леденящим тоном отметил Бел. Я сглотнула – была в курсе, как рискованно проверять на прочность гордость праймуса.

– Ничего подобного. – Голос Гидеона звучал так убедительно, что это тут же утихомирило эго Бела. Меня очень впечатлило, как Гидеон, сохраняя независимость, контролировал ситуацию.

– Немидес ни за что не сломает свою печать и не допустит, чтобы Мара вырвалась на свободу, верно? – рассуждал он.

Бел вздохнул и отреагировал чем-то средним между закатыванием глаз и пожатием плеч. Видимо, это стоило понимать как «да».

– Тогда не будет ли нам на руку дать Тристану сломать печать Кинтаны? Немидеса это напугает. Он вспомнит, что Ари нужна ему для борьбы с Марой. Возможно, он даже отзовет Люциана?

Логика Гидеона была неоспорима. За это мне хотелось броситься ему на шею.

Бел смерил охотника взглядом, который было трудно интерпретировать. В нем читалась насмешка, но еще намек на уважение и нечто, похожее на предвкушение.

– Вообще-то, я рассчитывал, что ты более благоразумен, – пробормотал он, как будто «благоразумный» больше не было его любимым вариантом.

– Ну да, – ответил Гидеон. – Ты поклялся в течение года защищать Ари всеми доступными тебе средствами. Для нее это был бы самый безопасный исход событий. Или ты хочешь уже на третий день втянуть ее в войну с Тристаном?

Глаза Бела сузились до тонких щелочек:

– Аккуратно, охотник! Будешь утверждать, что я не помню собственных клятв? – Удивительно, но это казалось не угрозой, а доброжелательным советом. Почти с воодушевлением он встал и направился обратно внутрь. Не останавливаясь, бросил через плечо: – Я всего лишь соизмеряю риски, и битва с Тристаном – просто воскресная прогулка по сравнению с войной против Мары.

Гидеон вскочил и последовал за праймусом, который в это время опять стоял перед витриной с хрустальной табличкой. Я поспешила за ними, хоть и слегка недоумевая, как эти двое вдруг так хорошо поладили. Еще при последней их встрече в лицее все выглядело абсолютно по-другому.

– Считаешь, я не осознаю опасность, Бел? Вот почему сейчас нам надо быть в полной боевой готовности! – настаивал Гидеон. – Потребуй от Тристана в обмен на это пророчество все данные «Омеги». Всю документацию, все файлы, проекты и операции. Все записи Танатоса. Как только мы узнаем, с чем имеем дело, как можно победить Тристана, может быть, даже где спрятана гробница Мары… тогда мы с ними сразимся.