– Да ты просто ищешь предлог, чтобы свалить, потому что наделал в штаны от страха!

– Мне все равно, властвует ли Верховный Совет, или Мара, или Люциан. Для человечества различий не будет.

О’кей, с меня хватит. Я правда надеялась избежать разборок с Грэмом, как минимум пока не поговорю с мамой. Но этим своим утверждением он просто пересек все границы.

– А это, – произнесла я, грубо толкнув дверь, – тебе стоило бы обдумать еще разок. В конце концов, именно упомянутый Люциан с ангельским терпением убеждал меня не выдавать тебе бесплатный билет на свободное падение с бретонских скал.

Грэм испуганно обернулся, причем его жиденькой раздражающей шевелюре потребовалось больше времени, чем самой голове. Затем он сообразил, кто перед ним, и побагровел от гнева.

– Вот теперь проявляется и твое истинное Я.

С приторной улыбочкой я обошла его, пока он не оказался ближе меня к выходу.

– Извини, пожалуйста, что мое истинное Я не желает тратить свое время на идиотов, – миролюбиво разъясняла ему я, ненавязчиво выдавливая мужчину в направлении двери. – Особенно не тогда, когда завтра все мы можем погибнуть.

Верховный глотал ртом воздух, шарахнувшись назад, чтобы сохранять между нами дистанцию. Его и так тревожно-бордовый оттенок кожи еще больше потемнел, хотя мне вообще-то казалось, что это невозможно.

– Я скажу тебе кое-что, Грэм. Сейчас я поговорю со своей матерью. И после этого она может идти куда захочет.

Еще один мой шаг ему навстречу. Еще один его шаг назад. Однако он едва ли это заметил, потому что разум верховного слишком занимали сомнения в моем предложении.

– В чем подвох? – переспросил он.

Я передернула плечами.

– Его нет.

А дальше просто захлопнула дверь у него перед носом и… сделала глубокий вдох.

Позади меня раздались уважительные аплодисменты.

– Какое по-тря-сающее появление, моя золотая грильяжная звездочка.

– Да, только наверняка контрпродуктивное, – буркнула я. – Завтра против Мары мы будем нуждаться в каждом из этих мужчин, до последнего.

– Как и в каждой женщине, и во всех, кто между, – поправил меня Викториус, как какого-нибудь отсталого «самца». – Перед лицом надвигающейся смерти надо как минимум правильно выражаться о гендерной принадлежности, не находишь, моя крупиночка сахарной пудры? – Изобразив драматичный разворот, он зашагал вверх по лестнице, а за ним развевалась кобальтовая атласная лента.

Э-э-э… А это не один из халатов Рамадона?

– Всё, имеющее ножки, за мной! – пропел Викториус. С широченной ухмылкой я повиновалась. Значит, теперь это официально? Павлин подцепил хрониста?

С каждой ступенькой, по которой я поднималась вслед за ним, усиливалось впечатление, словно я покинула стены замка Анку и погрузилась в иной мир. До лестницы сверху долетал запах ароматических палочек и шоколадного пирога в музыкальном сопровождении Боба Дилана. А где все забаррикадированные двери и охранные заклятия, которые я нафантазировала? Здесь же только позвякивающий занавес из золотого жемчуга, за которым виднелся элегантный микс индийского аршама[77] и восточного гарема.

Готова поспорить, что это не оригинальное убранство владений Анку!

– Можно мне поговорить с мамой?

Викториус укоряюще цокнул языком.

– Как будто тебе нужно спрашивать, мой зубастенький крольчонок! Мы и так уже тебя ждали. Я даже специально испек брауни.

О, это объясняло вкусный шоколадный аромат. К сожалению, экзистенциальное правило, по которому нельзя было есть ничего, что сотворил на кухне отмеченный Люциана, никто не отменял. Викториус обладал блестящим умом, но не кулинарным талантом.

– Да… кхм… что касается брауни… я до сих пор нахожусь в этой фазе демонического привыкания и еще не очень хорошо переключаюсь, поэтому пока лучше откажусь, спасибо.

– Без проблем, мое ватное облачко, я положу тебе с собой парочку. – Взмахнув полами халата, он скрылся за очередной занавеской, но перед этим целым залпом кивков и подмигиваний показал на коридор с левой стороны.

Ладно, довольно прозрачный намек. Пройдя в указанном направлении, я оказалась в помещении попросторнее, посередине которого бил фонтан. За ним располагалась зона отдыха с диванами и кучей парчовых подушечек. Среди них восседал Рамадон, как махараджа в своем дворце, и читал. Он все еще носил оболочку болливудской звезды, которая, в свою очередь, носила антрацитовый аналог халата Викториуса. Я прокашлялась, после чего хронист изящным движением опустил книгу.

– Замечательно, что ты заглянула к нам в гости, Ариана, – произнес он так, словно это правда была его гостиная. – Слышал, что связь между тобой и твоей парой приобрела удивительные масштабы. Не позволишь ли мне посмотреть?

Как обычно, если он чего-то хотел, то не утруждал себя продолжительной пустой болтовней.

Кое-что, в чем мы с ним, безусловно, похожи.

– Конечно, если скажешь, где моя мама.

Хронист кивнул на часть дивана, стоящую спинкой ко мне. Из-за этой высокой спинки я не заметила маму, но теперь, когда обошла фонтан, мне стало ее видно. Перед ней на журнальном столике с золотыми слонами вместо ножек лежала книга. Рядом стоял бокал красного вина. Ни к тому, ни к другому явно не притрагивались. Все это выглядело как предложение, которое моя мать, по-видимому, игнорировала, обстреливая обиженными взглядами.

О да, знакомая тактика в ее исполнении. Ею она часто пыталась вызвать у меня угрызения совести. Что ж, на Рамадоне она определенно не срабатывала, что подтверждали его полное спокойствие и полупустой бокал вина.

– Смотреть, но не трогать! – предупредила я летописца, потому что прикосновение казалось мне чересчур интимным. Потом отодвинула бокалы и так уселась на стол со слониками, чтобы я могла видеть маму, а Рамадон – мою спину.

– Привет. – Рефлекторно я чуть не ляпнула «мам», но прикусила язычок, потому что испугалась ее возможной реакции. – Я пришла с миром.

Мама повернулась ко мне, не выказывая ни единой эмоции, но ее лицо было красноречивее всяких слов.

– Мы можем поговорить? – предприняла я еще одну попытку.

– Все, что хотела, я тебе уже сказала.

– Ну уж нет, ну уж нет, Трикси, золотко! – обругал ее Викториус, вплывая в комнату с тарелкой брауни. – Дай ей шанс!

– С тобой я тоже не разговариваю, – шикнула мама на своего, вероятно, бывшего лучшего друга. Затем окатила меня своим знаменитым презрением и собралась встать.

– Я только что встретила Грэма, – быстро вставила я.

Мама плюхнулась обратно на подушки и уставилась на меня круглыми глазами.

– Он выжил?

Ага, получается, она частично в курсе того, что разворачивалось за стенами этого Тадж-Махала[78].

Я кивнула.

– Он хотел с тобой увидеться, и я сказала ему, что отпущу тебя после нашего разговора.

Глаза у мамы сделались еще шире.

– Это еще одна ложь?

Расстроенно я помотала головой. Мне не удастся переубедить маму, если буду и дальше удерживать ее тут под замком.

– С чего бы тебе это делать? – не сдавалась она. Невзирая на то, что она подняла стены, явственно чувствовалось исходящее от нее недоверие. И это было невыносимо.

– Мы привели тебя сюда не для того, чтобы запугать, Трикси, золотко, – вместо меня сказал Викториус. Он пристроился немного дальше на диване и очень аккуратно откусил от одного из пирожных. – Тебе угрожала опасность, а мы не хотели, чтобы с тобой что-то стряслось.

– А сейчас мне больше не угрожает опасность? – с колючей насмешкой уточнила мама.

Я вздохнула.

– Угрожает, но…

Ну и что мне ей сказать? Что теперь мне уже не так важна ее безопасность? Что она могла позаботиться о себе сама? Что в битве против Мары я хотела видеть ее на своей стороне? Ничего из этого не соответствовало действительности.

Я резко развернулась к Рамадону, который зачарованно разглядывал мою спину. При этом я чуть не стукнула его локтем, так близко он наклонился. Теперь же праймус изумленно посмотрел на меня.