– Позвольте, мои верные друзья, – Беатрис решила взять ситуацию под контроль, – я лично поухаживаю за вами?..
Ее помощники, не заподозрив ничего подозрительного, снова согласились. Девушка отошла за большим подносом, на который расставила серебряные кубки, налив их красным вином. Беатрис незаметно посмотрела на них и, увидев, что те заняты разделкой барана, осторожно рассыпала яд, хранившийся у нее в перстне, по кубкам. Она вздрогнула, ей показалось, что они заметили ее действия, но, когда она обернулась и, взяв в руки поднос, пошла к столу, ее помощники с аппетитом принялись за поедание барана.
– Прошу вас, друзья мои, выпить за упокой души моего родного брата Теобальдо Анибальди. Пусть земля ему будет пухом… – она побледнела, со стороны могло показаться, что Беатрис просто все еще находится в расстроенных чувствах и под впечатлением гибели своего брата, но это было не так.
Один из слуг увидел, что она не поставила себе кубок, и произнес:
– Синьорина Беатрис, тут не хватает одного кубка…
Она спохватилась и, стараясь скрыть волнение, охватившее ее, ответила с грустной улыбкой:
– Вот, так всегда! Я опять забыла о себе…
Все стали наперебой предлагать девушке выпить из их кубка, но она вежливо отказалась и, встав из-за стола, принесла простой оловянный стакан, стоявший на кухне. Беатрис жеманно попросила поухаживать за ней. Этторе делла Умберто, на правах рыцаря и старшего среди ее помощников, налил стакан вином.
Беатрис улыбнулась, но как-то натянуто и грустно. Ее тяготила мысль, что сейчас она погубит жизни ни в чем неповинных слуг и своих друзей, по случаю или странному обстоятельству судьбы оказавшихся хранителями важной тайны и способными завладеть сокровищами, которые принадлежали не ей, а молодому принцу Конрадину и предназначались для восстания против французов и Шарля де Анжу.
– Вы пьем же, не чокаясь… – она поднесла к губам стакан и большими глотками, словно ее мучила жажда, стала пить вино. Красная струйка, тоненькой полоской стекла с ее подбородка и, пронесшись по красивой шее, утонула в вырезе платья.
Все помощники и слуги Беатрис разом выпили свое вино и снова принялись за еду. Девушка встала и, сославшись на какую-то слабость, якобы охватившую ее, покинула трапезную.
Когда она ушла, все почувствовали себя неважно. Вдруг всем сделалось дурно, словно какая-то невидимая рука схватила их за горло и закрыла кровавой пеленой глаза. Этторе делла Умберто попытался встать, но ноги подкосились, и он упал на каменные плиты трапезной, хрипя и задыхаясь. Из его рта полезла розоватая пена, которая пузырилась и клокотала, словно во рту несчастного был гейзер. Остальные помощники были уже мертвы – смерть настигла их мгновенно, они даже не поняли, как умерли, застыв в тех позах, в которых остановилось сердце каждого из несчастных.
Беатрис выждала пару минут, после чего осторожно вошла в трапезную. Она наклонилась над каждым из них, осторожно поднося стальное лезвие кинжала к их ртам и проверяя – живы ли они. Но все умерли, оставался последний из слуг, которого она собственноручно заперла на ключ в домике возле моста.
Девушка взяла в руки поднос, положила на него большой кусок мяса, глиняный кувшин с вином и, посмотрев по сторонам, взяла с трупа рыцаря Этторе длинный кинжал с тонким и узким, словно шило, лезвием. Кинжал она спрятала на поясе за спиной платья, прикрыв его, для верности, накидкой…
– Ты, наверное, уже заждался нас? – Наигранно веселым голосом произнесла Беатрис, открывая дверь в домик. Воин встал и подошел к раскрывающейся двери. Он увидел Беатрис, держащую большой поднос с едой и вином, предназначавшийся для него. Она глазами показала ему, чтобы воин принял поднос, помогая ей. Тот, ничего не подозревая, взял поднос и, увидев, что она пришла одна, спросил:
– Синьорина, а где же остальные? – в его голове прозвучала тревога и волнение.
– Они ждут тебя, мой друг… – странным, словно могильным, голосом произнесла она и, выхватив из-за спины кинжал, ударила в шею воина.
Тот захрипел и, выронив из рук поднос, схватился за разрезанное горло, из которого сквозь пальцы начал хлестать фонтан ярко-красной крови. Воин неуклюже завалился на спину и с грохотом упал на доски пола. Под ним медленно вырастала огромная лужа крови, темным пятном расползаясь по доскам. Кровь потекла прямо под ноги Беатрис, словно путаясь в последнем рывке жизни запятнать ее навеки. Она с ужасом отпрянула назад к входной двери и выбежала из домика.
Только к ночи, отпустив на волю всех домочадцев и слуг, живших в замке, она немного успокоилась и, собравшись с силами, перепрятала в небольшой расселине все мешки с золотом, завалив его, для верности, мелкими камнями, вернулась в замок и облив все маслом, подожгла строения, в которых лежали трупы жертв. Пламя нехотя разгоралось, лениво поднимая к черному ночному небу свои узкие кроваво-красные языки, но, почуяв свободу, отринуло сдержанность, раскинула огненные лапищи, пожирая все в округе.
Беатрис накинула одежды прокаженной, привязала к пояску три небольших кошеля с золотом, спрятала кинжал и, сев на мула (лошадь могла вызвать подозрения), уехала в непроглядную темень ночи. Едва заметная зимняя прохлада, смешиваясь со свежестью ночного воздуха, медленно приводила девушку к осознанию ужаса, совершенного ею. Ночь, крадущаяся за ней по пятам, подступала смутными и неясными тенями деревьев, словно тянувших к ней свои ветви, казавшиеся в ночи щупальцами кошмарных созданий. Беатрис плотнее завернулась в накидку, поправила серые одеяния прокаженной, надвинула глубже капюшон и, боясь смотреть по сторонам, поехала по извилистой дорожке. Маленький набатный колокольчик прокаженного, висел на крупе мула и издавал скорбный и протяжный, словно плачущий, звон, позвякивая при каждом шаге мула.
Она не думала ни о чем. Все ее мысли целиком и полностью поглотила месть, сладкая и, одновременно, ноющая, словно боль от занозы, погружая в себя и заставляя забыть обо всем на свете, отдавшись полностью ей, до последней капли жизни, без остатка и надежды на возможность отыскать иной путь в жизни.
Беатрис вспомнила свое детство, юность, ей стало немного грустно, ведь, в сущности, вся ее юность пролетела как-то незаметно, а ведь это были, пожалуй, самые счастливые и беззаботные годы. Она и не заметила, как выросла и, сама того не понимая, стала игрушкой в руках своего старшего брата, разменной монетой, которую он швырял в разные стороны, теша свое тщеславие или поднимаясь все выше и выше по лестнице власти. Она, еще молодая, неопытная и наивная, обладала красотой, видимо, природа в момент ее рождения находилась в прекрасном расположении духа, щедро одарив Беатрис умопомрачительной красотой, незаурядным умом и всем, чем только могла одарить живого человека. Но, помимо всего прочего, природа, естественно, при помощи родителей, обычаев и, тут уж и старший брат постарался, вбила в ее прелестную головку химерическую и слишком уж идеализированную идею единения родных. Она буквально с пеленок выучила, как Отче наш, что ближе и роднее Тео у нее нет, не было и не будет, что она должна (какая, в сущности, глупость!) отдавать себя целиком и без остатка, безропотно подчиняясь его прихотям, капризам и тщеславным амбициям.
Семья ее жила не бедно, но и не богато. К несчастью для Беатрис, ее отец погиб в Палестине, куда отправился замаливать грехи. Мать же, узнав о смерти своего не очень-то и любимого супруга, постаралась всеми правдами и неправдами избавиться от ребенка, ставшего нежелательным, наплевав на то, что она носила его под сердцем. Ее мать была красива, умопомрачительно красива, она рассчитывала удачно выйти замуж и, в этом случае, второй ребенок был бы серьезной помехой, способной сломать оставшуюся жизнь и нарушить сладостные планы о замужестве.
Но Беатрис (видимо, так было угодно кому-то свыше) выжила, несмотря на все ухищрения матери, она не умерла тут же, а, наоборот, с каждым днем крепла, вызывая приступы гнева и бешенства у матери. Может быть, она с молоком почувствовала, что является нелюбимым и нежелательным ребенком, но к брату, умело манипулирующему ей, она относилась с уважением, слепой верой и безграничной преданностью. Тео частенько поколачивал Беатрис, но когда она выросла и расцвела, превратившись в записную красавицу, понял, что может использовать ее в своих корыстных целях.
