Жильбер ничего не ответил, лишь молча покачал рукой, прощаясь с благородным стариком. Он развернул коня и, подъехав к оруженосцам, крикнул:

– Новый ланс!..

– Мессир, но у вас и тот был невредим… – опешил слуга, протягивая ему копье. – Может быть, мне сбегать за ним?..

– Не смей прикасаться к нему руками! – гневно крикнул на него Жильбер. – Ланс должен лежать на этом поле. Я больше никогда не прикоснусь к нему…

Вивьен де Ломейн молча подъехал к графу и посмотрел ему в глаза. Раймон не проронил ни единого слова, а лишь вздохнул, пытаясь изобразить на своем лице легкое недопонимание всему тому, что он только что увидел.

– Ваша светлость, я убываю в свои аллоды до окончания войны. – Степенно произнес Вивьен де Ломейн, ловя испуг и раздражение во взгляде графа. – Обязуюсь чтить и охранять вашу собственность и быть надежной защитой вам, ваша светлость, вашей семье, коли, случай приведет вас искать защиты и убежища у меня во владениях…

Раймон раскрыл, было, рот, чтобы что-то резкое ответить своему вассалу, но, увидев спокойное и решительное лицо мессира де Ломейн, только покачал головой.

Вивьен подъехал к группе рыцарей своего отряда, среди которых он увидел своего сына. Рыцари возбужденно переговаривались между собой, комментируя, по-видимому, удивительный исход поединка.

– Сын, мы тотчас убываем из Тулузы! – Решительно произнес отец, заставляя весь отряд примолкнуть и вслушаться в его слова. – Немедля!..

Оттон де Ломейн растерянно посмотрел на рыцарей и, ничего не понимая, спросил у отца:

– Батюшка, что, все-таки, стряслось? Почему мы должны покинуть ристалище и Тулузу? Сейчас, насколько я помню, моя очередь скрестить копья с этим зарвавшимся наглецом-англичанином!..

Вивьен укоризненно покачал головой и ответил:

– Мы уезжаем. Ты не будешь биться с этим сеньором…

– Почему?! – Не унимался Оттон, пытаясь напустить на себя бравый вид и заручиться молчаливой поддержкой рыцарей отряда.

– Потому, сын, что я, клянусь господом, только что столкнулся с воскресшим Роландом и графом Гильомом де Оранж в одном лице! Такого благородства, этики и чести я не видел и, – он посмотрел по сторонам, грустно вздохнув, – как я понял, не увижу более в этой жизни…

Оттон вздрогнул, услышав имена легендарных рыцарей, служивших примером истинного благородства, самоотверженности и скромности. Он склонил голову и тихо ответил:

– Простите, отец…

Вивьен покачал головой и крикнул своим воинам:

– Уходим отсюда! Домой, мессиры!..

Отряд де Ломейна медленно выехал из рядов, перестроился на ходу и медленно поехал вдоль ристалища, устремляясь к северу от этого, как подумал Вивьен де Ломейн, проклятого места…

Раймон де Рокефейл-Андюз, недоумевая, посмотрел на странные маневры отряда де Ломейна, после чего подъехал к графу де Сен-Жиль и произнес:

– Ваша светлость, простите, если я отвлекаю вас от размышлений! Куда это отправилось семейство де Ломейн?..

– Это сейчас, мой верный Раймон, не имеет никакого значения. – Граф напустил на себя равнодушие. – Меня занимает только один вопрос…

– Какой, простите? – Переспросил его рыцарь.

– Сможешь ли ты, мой верный паладин, опрокинуть хотя бы одного из этих проклятых крестоносцев…

– И, это все? – криво усмехнулся Раймон де Рокефейл-Андюз. Он откинулся в седле и кичливо заявил. – Я притащу вам за волосы этого бахвала-англичанина! Смотрите, ваша светлость!..

Рыцарь резко развернул коня и, надел шлем на голову. Оруженосец на ходу бросил ему ланс, который он ловко поймал, набирая темп для атаки…

Жильбер де Клэр, казалось, только и ждал этого момента. Он резко поддал шпорами декстриера и поскакал навстречу противнику.

Соперники остановились на небольшом расстоянии друг от друга. Жильбер поднял свой ланс и крикнул:

– Предлагаю вам, мессир, отступить, если вы желаете сохранить свою жизнь!..

– Эй ты, грязный английский пес! – Выругался противник. – Смотри, как бы тебе самому не попасть на острие моего ланса!..

– Как пожелаете! Combat a l’outrance!..

– Вот-вот! Готовься к смерти!..

Соперники разъехались и, резко развернув коней, понеслись навстречу друг другу.

Но, внезапно, наперерез скачущим навстречу друг другу и, возможно, смерти одного из них, выехал рыцарь в сопровождении небольшой группы из пяти тяжеловооруженных всадников. Все они были в цветах Его светлости графа де Фуа.

Протрубил рог, звонко, громко и, немного нервно, но, тем не менее, властно, заставив соперников по поединку на полном скаку останавливать своих декстриеров…

Граф Жильбер подъехал к этой группе и, стараясь скрыть и сдержать свое раздражение, вызванное столь, как ему показалось, таким грубым и бесцеремонным вторжением в святую Ордалию (а граф считал все поединки с еретиками именно своего рода Судами Божиими, отдаваясь всецело Провидению и, естественно, своим прекрасным боевым навыкам).

– Как это все понимать, граф?! – Жильбер решил оставить ненужные в этот момент церемонии. – По какому праву Вы, де Фуа, решили встрять в Ордалию и помешали мне осуществить Божьи предначертания?!

Раймон де Рокефейл-Андюз, подъехавший чуть позднее Жильбера, приподнял свой большой шлем и, сплюнув на землю, также спросил:

– Это по какой такой причине все это?

Граф де Фуа снял с головы шлем, оставшись лишь в легком сервильере, посмотрел на рыцарей-соперников, учтиво кивнул каждому из них, после чего, стараясь говорить медленно и громко, чтобы его голос и его слова были услышаны обеими сторонами этого ристалища, произнес:

– Данный мой проступок абсолютно законен и справедлив!

Все вокруг возмущенно загудели, послышались редкие, но тем не менее, оскорбительные выкрики в адрес де Фуа и его воинов, вмешавшихся в самый непредвиденный момент в ход поединка.

Граф кивнул своему рыцарю, тот снова протрубил в боевой рог, требуя тишины, внимания и уважения к его следующим словам, и, как только гул и возбуждение, охватившие до этого обе стороны соперников, несколько утихло, громко сказал:

– Волею и повелением моего и Вашего законного сюзерена, повелителя и владыки за мои и ваши лены, коими мы владеем от короны Франции, Его величества короля Франции Филиппа повелеваю Вам немедля прекратить поединки, ордалии, ристалища, битвы, осады, штурмы, поджоги, погромы и потравы, учиняемые до сего момента на землях Окситании! Его величество, – граф де Фуа сделал особую паузу, чтобы придать максимальное значение своим следующим словам, – так вот! Его величество, с полнейшего согласия и соизволения Его святейшества папы Римского, повелел немедля прекратить войну, требует зафиксировать «Статус-кво», в части владений, земель, городов и прочих укреплений, находящихся в руках христиан! Его светлости графу Тулузы и маркизу Готии Раймону повелевается прибыть к Его королевскому величеству в Курию короны, дабы обсудить на совете пэров Франции все сложившиеся вопросы, установить истину, покарать виновных всеми способами и согласно кутюмов королевства!

Граф окинул поле поединков, увидел и понял, что слова его возымели действие, спокойно вынул пергаменты, свернутые в рулоны, поднял их высоко над своей головой.

– Это ордонансы Его величества! Один, – он посмотрел на Раймона, – для Вас, Ваша светлость! Другой, – де Фуа кивнул головой Ги де Леви и группе сеньоров, стоявших возле него, – для Вашей светлости, мессир маршал и… – граф решил всенародно огласить их решение о бракосочетании Ги-младшего и его дочери, – мой дражайший свекор!

Последние слова стали ушатом ледяной воды и сродни удару тяжелой палицы по беззащитной голове графа Тулузы. Дом де Фуа открыто встал на сторону северян, побратавшись с их исконными врагами, захватчиками и завоевателями.

– Прошу всех вас, многоуважаемые мною сеньоры, немедля прекратить все безобразия и пожать руки друг другу в знак согласия с волей Его величества Филиппа Французского и Его святейшества Папы Римского.