– Господи! Слава тебе, Господи! Неужели, святой отец, вы избавите меня от этого кошмара, что мешает мне спать и жить все эти годы?..

– С Божьей помощью, сын мой… – аббат положил свою сухонькую ладонь на большую голову Бушара де Марли. – Я избавлю вас, сын мой. Я отпускаю вам этот грех. Живите с миром в сердце и Господом в душе…

Бушар как-то недоверчиво покосился на него:

– Что, святой отец, заклятье уже снято?..

Аббат улыбнулся и, погладив его по черным с проседью волнистым волосам, ответил:

– Отнюдь, сын мой. Нам еще предстоят ночное бдение и покаянная беседа. Судя по твоему бравому виду, мессир крестоносец, нам есть, о чем поговорить…

– Это точно, святой отец, – кивнул Бушар, – нагрешил я, признаться, не дай Боже всякому…

– Ничего, сын мой, – аббат приказал ему встать и следовать за ним в исповедальню, – свой первый шаг на пути к Господу ты уже сделал…

Бушар встал и, косясь на Ги де Леви, пошел за аббатом. Сенешаль пожал плечами и подмигнул ему. Де Марли громко вздохнул, обреченно взмахнул рукой и побрел за аббатом, как шалун за строгим наставником, приготовившим ему розги.

После небольшого отдыха и обеда сенешаль вышел во внутренний двор аббатства, чтобы еще раз проведать своих раненых воинов и утешить их, попытавшись сгладить боль, причиненную ранами и проявить отеческую заботу, ведь все они были воинами его отряда, и именно он нес за них ответственность.

Раненые воины радостно встретили своего командира, они храбрились, выказывая презрение своим ранам, что немного успокоило сенешаля. Только состояние тяжелораненого Артура де Беллем серьезно тяготило Ги. Возле него, лежавшего на постели без сознания, суетились несколько монахов.

– Благослови вас Господь, божьи люди… – тихо произнес сенешаль, остановившись возле постели рыцаря.

– На все воля Господня… – грустно ответил один из монахов, сухонький старичок, чей возраст было трудно определить.

– Как дела у нашего славного рыцаря де Беллема? – С надеждой в голосе спросил Ги.

– Не совсем плохи, как мы полагали, сеньор рыцарь. – Тихо ответил монах. – Наши скромные познания в лечении ран дали, с Божьей помощью, лучик надежды, что мессир де Беллем имеет шанс на спасение…

– Неужели? – Вскрикнул сенешаль. – Господи! Счастье-то, какое…

Монах перекрестился и ответил:

– На все, сеньор, воля Божья. Сначала, нам показалось, что рыцарь, все же умрет. Стрела крепко засела в его теле возле печени…

– Возле? – Переспросил сенешаль. – Мне показалось, что она вошла точно в нее…

– Нам тоже. Но, присмотревшись к его глазам, пощупав тело, мы поняли, что она задела только краешек печени. Кровь уже перестала течь…

– Господи! Матерь Божья! Неужели, такое возможно?

– Видимо, у Отца Небесного есть иные планы на мессира Артура… – осеняя себя крестом, ответил монах. – Мы извлекли обломок стрелы и забинтовали рану, переложив повязки травами и подорожником…

– Вы просто кудесники, святые отцы…

– Монах укоризненно посмотрел на сенешаля:

– Мессир! Такие слова негожи для христианина! Святые люди и слуги церкви не могут быть кудесниками! Это все – от лукавого, сын мой…

– Ой, простите меня, отче. Взял грех на душу, прости меня Господи… – испугался сенешаль.

– Ничего, сын мой, мы отмолим твой грех… – ему что-то прошептал один из монахов. Старик повернул голову к сенешалю и произнес. – Мессир, раненому нужен покой. Наши громкие голоса потревожат сон рыцаря. А сон для него сейчас – самое лучшее и действенное лекарство…

– Простите, отче. Я беспокоюсь за него. Он, как и все воины, словно дети для меня. Взяв их с собой, я возложил ответственность за них, их здоровье и жизни на себя…

– Похвальные слова, рыцарь. Они делают честь вашему благородству и показывают чистоту вашей души…

Раненый застонал, и что-то произнес в бреду. Монах жестом показал сенешалю, что ему необходимо выйти из кельи:

– Он опять видит своих родичей. К несчастью, мы не знаем, живы они или умерли. Если они живы, тогда все, слава Богу. А, если, нет…

Сенешаль понял слова. Он истово перекрестился и покинул келью, оставив монахов возле тела Артура де Беллем. Ги спустился во двор аббатства, где пленников гнали на работы несколько молодых рыцарей, среди которых он увидел и Гуго де Арси. Юноша прямо из кожи лез, чтобы показать всем, и, прежде всего самому себе, что и он может гордо носить звание шевалье и не быть обузой среди отважных крестоносцев.

Пленные катары, смерть которых была лишь отстрочена, испытывали жуткие переживания. Они не знали точное время своей неминуемой казни, но были уверены, что она состоится и не будет отменена. Время их жизней ограничивалось только пребыванием крестоносцев в стенах аббатства. Но, именно эта отсрочка приговора просто изводила их души, наполняя мучением и каким-то смутным сомнением, в котором жутким образом перемешалась зависть быстрой смерти своих товарищей и тревогой, смысл которой сводился к одной ясной и жгучей мысли – а не является ли ошибкой вся их жизнь. Ведь, если Бог существует, и он не забрал их к себе, а оставил, пусть и на время, жизнь, значит, их души были предназначены для иного. А вдруг, католическая вера, которой поклонялись их деды и прадеды, не такая уж плохая или неправильная. Да, крестоносцы карали смертью еретиков, но это, простите, была война, во время которой одни убивают других. Смысл войн еще никто не отменял – враг должен быть уничтожен, или он снова и снова будет сопротивляться, создавать проблемы победителям и, чего доброго, отвоевать ранее потерянное или уступленное. Пример графов де Сен-Жиль, которым чудом удалось выжить и избежать смерти, подобно той, что досталась виконту де Тренкавелю и королю Педро Арагонскому, доказывал правоту этих идей войны.

Крестоносцам и новым сеньорам приходилось снова и снова отвоевывать у графов Тулузы то, что, казалось бы, уже навеки должно принадлежать завоевателям.

Гуго де Арси поклонился сенешалю и, напустив на себя серьезный вид, произнес:

– Ваша милость! Этих висельников мы по просьбе монахов сейчас отгоним в сад на прополку грядок с овощами. Нечего им тут прохлаждаться, пусть божьи слуги молятся за наши души, а мы пока заставим этот сброд поработать. Все равно им скоро… – Гуго изобразил жест по горлу. – А так, хоть пользу нашей церкви принесут. Эй! Смертники! Шевелите своими задами!..

– Гуго, не надо так с ними… – ответил Ги де Леви, когда толпа пленных прошла мимо них и удалилась в сад. – Они, все-таки, люди. Такие твари Божьи, что и мы с тобой. Только, заблудшие…

Гуго улыбнулся:

– Это верно, ваша милость! Вот мы их, после того, как покинем аббатство, и наставим на путь истинный. Жаль, правда, что он будет для них слишком коротким…

– Меня немного смущает другое. – Сенешаль уважал обычаи врагов. – Они умрут, так и не приняв утешения от одного из своих просветленных…

– Вот-вот, сеньор! – Оживился Гуго. – Ничего страшного! Пусть попадают в свой ад, сволочи такие!..

– Опять ты меня расстраиваешь, рыцарь де Арси, – грустно ответил сенешаль. – Этот момент нам надо использовать…

– Каким же, простите, образом, сеньор сенешаль?

– Надо попытаться переубедить их в том, что наша вера не такая уж плохая, как твердили им их наставники-катары! Если нам удастся обратить в нашу веру кого-нибудь из них, этот человек мне понадобится для поимки предателя, который действует среди нас в Каркассоне…

– Понял, сеньор, не дурак. – Рыцарь подумал немного и ответил. – Полагаю, что одного или двух я вам скоро притащу на блюдечке…

– Да? Ты, рыцарь Гуго, просто талант! Тебе бы тогда в папскую курию, а не мечом махать…

– Спасибо, сеньор сенешаль, – ответил Гуго де Арси, обнажив ровные белые зубы в ослепительной улыбке, – мне, все-таки, по сердцу мечом махать, а не кадилом…

– Ну, и когда ты мне их представишь? – Решил уточнить сенешаль, глядя в упор на рыцаря.

– А, после казни и представлю… – пожал плечами рыцарь. – Я специально их приберегу, что они шли последними. Заодно, и лишних глаз избежим. Нам свидетели не нужны, верно, я понимаю, сеньор?..