Граф Робер действительно был сильно простужен. Филипп получил аудиенцию лишь спустя четыре дня, потраченных им впустую, если не считать того, что граф и его пестрая свита стали центром внимания этого провинциального замка и его обитателей, не сильно избалованных визитами высоких заморских гостей из легендарных мест, где христианские рыцари разных народностей Европы плечом к плечу сражались за торжество веры Христа с полчищами мусульман.

Испанец – именно такое прозвище с чей-то легкой руки прикрепилось за Филиппом де Леви. Еще бы! Его светлость граф Таррагона Робер Бюрдет – живое олицетворение примера претворения в жизнь истинно рыцарской мечты: своим мечом, удачей и отвагой этот мелкопоместный нормандец из захудалого и в конец разорившегося рода стал графом и практически независимым властителем огромных заморских земель на самом южном крае Европы. В его владениях в мире и согласии проживают и христиане, и сарацины, и, что особенно возмущало и удивляло местных сеньоров, евреи-христопродавцы.

Рассказам графа Робера могли бы и не поверить, посчитав их плодами буйной фантазии или чистым бредом сумасшедшего, но строгий, величественный и независимый вид сарацина Абдаллы начисто отметал все сомнения, а вид викингов только усиливал веру в могущество и счастливую звезду нормандца Бюрдета.

Все бы хорошо, но Свен, не на шутку подвыпив, умудрился каким-то немыслимым для Филиппа образом развязать свой скандинавский язык и проговориться, к счастью – мельком, что имел счастья воевать в далеких краях Испании.

Когда шепот рыцарей, сеньоров и придворных дам стих, а комната наполнилась звенящей тишиной напряжения, Филипп (он же граф Бюрдет) словно мимоходом поправил шведа, сказав, что тот служил под началом короля Альфонса Арагонского.

И вот, на четвертый день его пребывания, графа Робера Бюрдета наконец-то пригласили после утренней молитвы на завтрак с сыном-бастардом короля, графом Робером Глостером.

Небольшое помещение, как почти все комнаты дома, было уютно обставлено резной мебелью, окна задрапированы тяжелыми бархатными шторами, стену напротив камина украшал прекрасной работы гобелен с изображениями охоты и сражений. Камин, весело потрескивавший напротив гобелена, прекрасно освещал его и искусственный полумрак комнаты, создавая теплую и умиротворяющую обстановку.

Филипп, одетый в короткий (на испанский манер) парадный гамбезон и свой гербовый сюркот, специально ради встречи с сыном короля Англии, аккуратно расчесал свои густые и волнистые рыжие волосы на прямой пробор, надел графскую корону Таррагона, большой парадный рыцарский пояс, сверкавший золотом, драгоценными камнями, испускавшими красные, зеленые и голубые искры, кинжал в богатых ножнах. Рыцарский меч с обшарпанной и видавшей виды гардой, но в новых парадных ножнах, подчеркивал характер своего хозяина и говорил: перед сыном короля не просто наследный граф, а настоящий рыцарь, своим мечом добившийся всего в жизни.

Робер Глостер, слегка откинувшись назад, сидел в кресле. Левой рукой он подпирал свой большой волевой подбородок, доставшийся ему от деда, а пальцами правой руки что-то барабанил по столешнице.

Услышав титулы и имя гостя, граф вскинул голову, резко поднялся и, приветливо улыбаясь направился навстречу Филиппу.

Де Леви вздрогнул – настолько Робер походил внешне и манерами на своего покойного кузена – графа Гийома Клитона. Филипп тряхнул головой, словно пытаясь стряхнуть с глаз наваждение, поклонился со всей учтивостью и произнес вместо приветствия:

– Воистину ваша светлость, вы очень походите на своего великого деда.

– Вот как?! – Удивился Глостер. – Вы были знакомы с моим дедом – великим королем-герцогом Гийомом Завоевателем? – В его голосе промелькнула едва заметная ирония. Он посчитал слова гостя пустым трепом и неудачным комплиментом. – Тогда, граф, вы превосходно сохранились для своих лет…

– Нет, граф. – Филипп чуть сузил глаза, но сохранил учтивое выражение лица. – Я мельком видел покойного графа Гийома Клитона – вашего кузена. Вы на удивление схожи между собой. А про него говаривали, что, мол, он почти точная копия своего деда.

– Простите, граф Робер. – поклонился Глостер. – Я, сдуру, посчитал вас за обычного лизоблюда-стяжателя, желающего нажиться от королевской милости. Простите…

– Вам нет нужды извиняться. Благородство не требует извинений… – отпустил ответный комплимент де Леви.

– Для меня честь познакомиться с отважным сеньором, который, к тому же, весьма куртуазен и образован. Ваши слова достойны подражания и азбучного зазубривания молодыми оруженосцами, мечтающими стать рыцарями. – Глостер повернулся и пригласил Филиппа к столу. – Не изволите составить мне компанию и разделить завтрак?

Филипп молча поклонился и присел справа от Глостера…

Гуго де Биго старел. Как он ни старался, его могучий организм медленно, но неуклонно сдавал позиции под натиском возраста: то в боку стрельнет так, что в глазах темнеет, но ногу сведет в самый неподходящий момент, то еще какая напасть.

Вот и сегодня он проснулся с каким-то странным ноющим под сердцем ощущением грядущей неприятности.

Всю ночь ему снились какие-то просто идиотские сны. Он несколько раз за ночь просыпался, долго не мог заснуть, ворочался. То собаки, то еще невесть что снилось.

Открыв глаза, первое, что он увидел, был кот: жирный черный кот Маркиз, сидевший прямо возле подушки и неотрывно смотревший на него своими немигающими желтыми змеиными глазами.

– Пошел прочь, урод… – проворчал де Биго и резко стряхнул кота с постели. – Экая скотина…

Утренний ледяной душ в виде нескольких ведер колодезной воды, услужливо вылитых на его тело слугами, растирания, стоя на открытом северным ветрам балконе башни, даже приседания и взмахи руками не смогли прогнать эти неприятные уголочки, покалывавшие его под левым соском груди.

– Вот напасть-то… – проворчал он вслух, натянул теплые вязаные носки, шерстяную кофту, крупная и грубая вязка которой напоминала кольчугу, шерстяные штаны и, опоясавшись широким кушаком, практически без аппетита позавтракал, встал и побрел к столу просматривать еженедельные сводки своих внутренних наблюдателей.

Этим замысловатым названием он завуалировал широкую и четко работающую сеть осведомителей, наблюдателей и активных агентов секретной королевской службы, полномочия которых, зачастую, превосходили права шерифов графств.

К счастью, дабы не плодить лихоимство и еще чего страшнее, Гуго четко прописал случаи, когда агенты могли пользоваться такими неограниченными правами.

Вот и сейчас, он вяло перебирал пергаменты и лишь бегло, краем глаза, просматривал их содержимое. Сводки о запасах зерна, сборах налогов, данные о злоупотреблениях шерифов, епископов и сеньоров мало занимали его. Гуго словно искал что-то важное, что, несомненно, должно было проскочить в ворохе пергаментов.

– Франкский сеньор чересчур любопытен относительно графика движения судов из Пяти портов… – проворчал он. – Ну и хрен с ним…

Только нормандский Вексенн немного привлек его внимание: король Людовик опять укреплял приграничье… ерунда, даже не стоит читать дальше.

Вдруг его рука невольно дрогнула…

Он прищурил свои немного подслеповатые глаза и стал вчитываться в текст, полный грамматических ошибок. Отчет был от одного из наблюдателей, приставленных им, так, на всякий случай, к графу Таррагона.

Выходило, что тот внезапно и как-то странно захворал, при этом снял дом с высоким забором в дальнем углу на одной из улочек Кембриджа, причем, что удивительно (тут Гуго почесал кончик носа, что всегда обозначало то, что он нервничает), улочка сплошь состояла из домов, принадлежащих горожанам среднего достатка.

– Что-то странно… – опять вслух сказал он. – Граф такой богатый сеньор…

Дальше – больше. Вместе с ним в доме закрылась и вся его свита, включая викингов и даже сарацина. Никто из них не показывал носа из дома, даже во внутренний садик. Обслуживал их старый еврей, который лично носил им еду, купленную на рынке…