Едва группа покинула овраг и углубилась в лесную чащу, следуя вдоль едва заметной лесной дороги, они услышали ржание коней. Филипп приказал воинам замереть и, стараясь не выдать своего расположения, остановил отряд.

По лесу проскакали около сотни мусульманских всадников, видимо, посланных из ближайшей крепости и услышавших призывные звуки трубы Абдаллы во время недавнего нападения.

– Это уже серьезно… – тихо прошептал Филипп. – Могут и наших обнаружить.

– Всякое может быть, дон Робер… – ответил ему один из воинов.

Они дождались, пока враги отъедут от них на приличное расстояние, после чего снова тронулись в путь. Только к вечеру они смогли добраться до места, указанного Абдаллой – им на пути то и дело попадались разъезды и мобильные группы противника, рыскавшего по всей окрестности в поисках их отряда.

Место, где Абдалла спрятал свои сокровища, было весьма живописным и словно специально придуманным природой для того чтобы именно здесь и прятать клады. Едва заметная тропа уходила в сторонку от лесной дороги, петлявшей зигзагами по девственному лесу. Можно было не заметить тропу и проскочить мимо, но, слава Богу, словно специально, чтобы не промахнуться, возле тропы лежал большой и поросший мхом валун, смахивавший на огромное куриное яйцо.

Мусульманин жестом показал на тропу. Воины со всей предосторожностью въехали на нее и стали углубляться в стремительно темнеющий лес – вечер уже сменялся ночью. Они проехали еще пару сотен туазов и увидели прямо перед собой маленький грот, созданный матушкой-природой.

– Зажигаем факелы только в гроте… – приказал Филипп. Он посмотрел на пленника. – Там?..

Тот ничего не понял из его слов, но часто закивал головой в ответ. Де Леви жестом приказал воинам спешиться и вместе с мусульманином войти в пещеру. Рыцари быстро вошли туда, и вскоре из грота донеслось:

– Дон Робер, тут двадцать кожаных мешков…

Филипп, стоявший с обнаженным мечом возле входа в грот, ответил:

– Осторожно выносите и привязывайте к седлам коней…

Мусульманин, о котором они немного забыли, попытался убежать, пользуясь темнотой и всеобщей радостью, охватившей воинов при виде мешков с сокровищами, но его слабость и ранение не дали ему возможности быстро и незамечено ускользнуть от де Леви. Услышав хруст ломающихся веток, Филипп увидел ускользающую в ночной темноте тень и, следуя одним лишь рефлексам, машинально метнул свой меч в убегавшего врага. Раздался хруст пронзаемого тела, тихий вскрик и звук у, с усилием вытащил меч, почти на треть вошедший в тело врага.

– Паскудник… – он и пнул ногой тело убитого. Филипп развернулся и подошел к коням, к седлам которых рыцари приторачивали мешки. – Как дела?..

– Придется ехать медленно, дон Робер… – вытирая пот, ответил один из рыцарей. – Мешки, зараза, больно тяжелые.

– Нагружайте коня того урода, что привел нас сюда. – Приказал Филипп. – Он ему уже не потребуется…

Рыцарь бросил на де Леви красноречивый взгляд и провел по своему горлу ребром ладони. Филипп кивнул в ответ и сказал:

– Убежать хотел, паскудник…

– Туда ему, ироду, и дорога. – Усмехнулся в ответ рыцарь. – У меня тоже, дон Робер, так всю дорогу кулики чесались, что в пору было волком выть…

– Теперь уже нет нужды. – Хмуро ответил Филипп. – Давай-ка, братец, поскорее закончим с мешками. Уже так стемнело, что хоть глаз коли…

– Это точно, ваша милость… – ответил ему рыцарь и исчез в темноте грота, кинувшись выносить мешки и привязывать их к седлам коней.

Только к утру следующего дня они возвратились к лагерю, расположенному в глубине леса.

То, чего больше всего боялся и чего не предотвратить, свершилось – почти все пленники были казнены, лишь полторы сотни пехотинцев, в основном это были крестьяне, оставались в живых, да и то, по всей видимости, только на время пока отряд находился в овраге на привале. Тела кавалеристов, с которых уже стащили кольчуги и вооружение, валялись штабелями на дне оврага, а их головы, сложенные в пирамиду, покоились неподалеку от места казни. Филипп нахмурился – Свен и его молодцы расстарались на славу…

Про женщин, находившихся в караване, лучше вообще умолчать. Мусульманки из гарема, жены и дочери воинов каравана были растащены по шалашам и палаткам воинов, откуда местами слышался плач, а из некоторых шалашей и палаток раздавался веселый смех, стоны и вскрики любви. Рыцари и стрелки так разошлись после этой жуткой и кровавой вакханалии казней, что прихватили и христианок, находившихся среди рабов и прислуги эмира. Это вообще вывело де Леви из равновесия – его отряд, сам того не замечая, превращался в обычное сборище живодеров, насильников и убийц, прикрывшихся для верности лозунгами священной религиозной войны с врагами веры.

Женщинам на войне, как это ни странно звучит, и труднее и легче. Их, если и убивают, то после… Мужчинам же куда сложнее. Им надо защитить своих жен, дочерей и матерей и, что греха таить, лучше погибнуть, чем увидеть врага, который с наслаждением берет их…

– Так! Собираемся и отходим к базе!.. – Филипп соскочил с коня и прошелся вдоль рядов шалашей, навесов, сделанных из веток, повозок и палаток. – Округа буквально кишит отрядами противника. – Он перехватил удивленные взгляды воинов своего отряда, улыбнулся и, подняв вверх руку, крикнул. – Эмир нас не обманул! У нас теперь столько добра, что мы сможем, если и не захватить землю, так уж точно купить ее!!!.. – он жестом подозвал к себе Свена, высунувшегося из-под своего навеса, сделанного из срубленных еловых лап. Когда тот подошел к рыцарю, Филипп сказал, кивая головой в сторону груды отрубленных голов. – Успокоился? – Он пристально посмотрел в глаза скандинаву. Тот фыркнул и демонстративно повел плечами. – Пойми, что этим ты не успокоишь души твоих убиенных родичей. – Филипп положил руку на плечо шведа. – Этим, поверь, ты только разозлишь врагов и посеешь вокруг себя ненависть, ужас и смерть, которая, в конце концов, придет и за тобой…

Свен вскинул голову. Его голубые, словно лед, глаза были полны тоски и пустоты.

– Прости, сам не знаю, что на меня и друзей накатило…

Филипп обнял его и крепко прижал к себе. Швед тихо и беззвучно заплакал. Рыцарь, как мог, постарался успокоить его:

– Мы все грешники. Мы все приехали сюда только для того, чтобы смыть с себя грехи и невинно пролитую кровь. – Он отстранил шведа и заглянул ему в глаза. Свен молча кивнул. – Зачем же нам тогда еще и еще множить свои грехи? Зачем тупо и бессмысленно, словно волки в овчарне, резать головы врагов?..

– Но эти были фанатиками… – словно извиняясь за свой нелепый и жуткий поступок, произнес Свен. – Их уже ничто и никто не смог бы исправить…

– Ладно, – согласился с ним де Леви, – с кавалеристами мне все понятно. Но, скажи, зачем вы так грубо обошлись с женщинами?!..

– Это добыча. Воины всегда имели право брать женщин, доставшихся им после победы… – глаза шведа снова становились каменными и ледяными.

Филипп понял, что в этом вопросе он вряд ли переубедит своего настырного и упертого скандинавского воина, кивнул головой и, улыбнувшись, ответил:

– Бог с ним. Родят нам христиан… – он подмигнул шведу. – Верно?..

– Вам нужны подданные, дон Робер… – засмеялся швед. – Вот, считайте, что мы уже постарались для вас, увеличивая ваших крепостных…

– Ах ты, балагур чертов!.. – Филипп потрепал шведа за взъерошенные вихры его светлых, словно солома, волос. – Ну, спасибо тебе!..

– Не стоит благодарности… – хмыкнул в ответ Свен. – Гуннар и Эрик так постарались для вас… – он посмотрел на де Леви. – Что будем делать с остальными?..

– А ничего не будем делать. – Отрезал де Леви. – Отпустим их на все четыре стороны. И все дела!..

– Может их, это, – замялся швед, – того?..

– Чего?! – Возмутился Филипп. – Хватит уже крови. Достаточно!

– Да я не об этом… – обиделся Свен. – Ко мне тут наш горе-епископ подходил…

Филипп сел на пень, развязал ремешки кольчужного капюшона, стащил его с головы, снял чепец и, вытерев им вспотевшее лицо, спросил: