– Не переживайте так, Робер! – Филипп поднялся с топчана и, присев возле нормандца, положил руку на его плечо. – Мне кажется, что господь послал меня именно для того, чтобы помочь вам снова возвратить свое доброе имя, так нечестно отнятое и поруганное злодеями и клеветниками. Будем путешествовать, и будем сражаться вместе! Вы согласны?..

Он пристально посмотрел в глаза Роберу. Тот несколько секунд колебался, после чего одобрительно кивнул ему в ответ и улыбнулся.

– Спасибо, Филипп…

– Пока, Робер, меня не стоит благодарить… – смутился де Леви. – Наша с тобой задача – вернуть былую славу и гордость твоей фамилии! И, поверь, о ней снова заговорят, причем, с восхищением…

– Дай-то, Бог… – перекрестился нормандец, успевший привязаться к французскому рыцарю всей душой. Его юношеское сердце было таким чистым и могло так чутко улавливать обман, но в эти минуты он молчало, не ощущая тревоги, и билось от радости…

Ровно через сутки на стол Гуго де Биго легла записка, отправленная с голубиной почтой неизвестным темноволосым крепышом. Он осторожно развернул ее, пробежал глазами текст и тихо произнес:

– Вот, скотина. Он уплыл в Испанию с каким-то нормандским рыцарем. Вот судьба-злодейка! Агенту так и не удалось сесть на судно вместе с ними, теперь будет догонять их на ближайшем корабле… – Гуго еще раз прочитал имя и фамилию нормандца, задумался и, улыбнувшись, присвистнул. – Господи! Это судьба. Робер Бюрдет, если не ошибаюсь, мой дальний родич… – он напряг память, тяжело вздохнул и, скомкав пергамент, швырнул его в камин. – Жаль, что я ни разу не видел его, как собственно и самого де Леви. Агент написал, что и сам едва рассмотрел франка – рыжеволосый, ростом под туаз, или чуть меньше. И все… – Гуго тяжело вздохнул, ударил кулаком по столу, – таких рыжеволосых рыцарей, пожалуй, полно в Европе… – Гуго снова всмотрелся в пергамент и обрадовано хлопнул себя по колену. – Все верно! Агент, как я и запланировал, отправляется следующим кораблем и попробует отыскать де Леви в Испании. Гибель франка на чужбине не вызовет лишних подозрений, там воюют с неверными – смерть там вполне обыденная вещь…

Он встал, подошел к пылающему камину и, скомкав маленький кусок пергамента, швырнул его в огонь. Пламя мгновенно поглотило этот жалкий скомканный листок…

Гуго потянулся, зевнул, почесал лопатку – надо было уже давно помыться, но он всегда ленился, оттягивая это удовольствие до последнего, пока, как говорится, не приспичит. Пока он не начнет так «благоухать», что даже король Генрих, который после смерти своего сына и наследника в море стал всячески пренебрегать мыльней, не начинал фыркать и коситься на него, как на зачумленного.

Биго с довольным видом посмотрел на потолок, ухмыльнулся и, потерев руки, направился к королю. Филипп де Леви стал для него отыгранной фигурой, чья смерть была лишь оттянута временем.

Он еще не знал, да и никогда уже не узнает об исполнении задания. Его агент вышел в море только через два дня – бушевал шторм, превративший Ла-Манш в жуткую и адскую мешанину. Он большим трудом сумел нанять легкий рыбацкий корабль, которому удалось обмануть судьбу и проскочить пролив, но сразу же за Бретанью попасть в жуткий ураган и потонуть в бурных и неспокойных водах Бискайского залива…

Почти неделю пути, разделявшего Руан от маленьких северных портов Испании, рыцари общались между собой и практически не выходили из каюты, разве что по нужде или для пополнения запаса еды и питья.

Слава Богу, что шторма они так и не застали. Резкие порывы юго-западного ветра отнесли его севернее. Правда, из-за этого ветра нефу приходилось то и дело закладывать широкие галсы, отчего частенько скрипел такелаж, да противно, с завываниями, трещала обшивка судна.

Но рыцари – все-таки молодость и здоровье их крепких организмов сыграли важную роль – уже к исходу второго дня пути почти перестали обращать внимание на небольшую болтанку.

Робер, вволю наевшись и утолив свой звериный голод, все-таки он толком и нормально не ел почти десять дней, дожидаясь отправки нефа в Испанию, практически без умолку рассказывал о свой жизни в Нормандии, не упустив ни малейшей подробности.

Филипп с нескрываемым интересом слушал немного сбивчивый, но достаточно красочный и живой рассказ товарища по путешествию, запоминая имена родителей, предков и всевозможные моменты из жизни рода Бюрдет. Он, нет-нет, но иногда прерывал повествование спутника, задавая уточняющие вопросы, послушно кивал головой и даже спорил, особенно в тех местах рассказа, где затрагивались взаимоотношений Нормандии с Францией. Здесь, как ни крути, а срабатывал уже въевшийся во франка рефлекс – король всегда прав и за него надо стоять горой. Хотя, в эти моменты де Леви особенно остро и пронзительно ощущал внутреннюю душевную напряженность, ведь и его Людовик, хоть и помазанник Божий, а грубо и неприкрыто использовал, морально переломал и, в конце концов, практически открыто запретил исполнять клятву, данную им над телом Клитона.

Он сжимал зубы и отводил глаза в сторону, словно боялся, как бы нормандец не увидел его внутренний душевный раздрай, царивший в самой глубине его сердца…

Так прошли еще несколько дней пути…

Когда же Робер, смутившись, попросил Филиппа немного рассказать о себе, де Леви долго отнекивался, но, не устояв перед искренними взглядами соседа по каюте, сдался, правда, решил все-таки рассказать о себе лишь отчасти. Его тяготило прошлое, да и на Робера могло отрицательно подействовать услышанное, ведь, как ни крути, а именно он был возле молодого герцога в минуту его смерти, именно он мог попытаться заслонить собой тело Гильома и принять этот проклятый арбалетный болт на себя. Но…

– Я тоже, можно сказать, родился в очень простой и скромной семье… – Филипп долго пыхтел, прежде чем смог начать свой рассказ, – мой отец сейчас монах. Мне трудно объяснить, что подвигло батюшку оставить свет и уйти в монастырь, но… – он снова вздохнул, – Бог ему судья. Сейчас он, – Филипп запнулся, отвел глаза в сторону, словно смущаясь слушателя, – он сейчас епископ в Шартре…

Робер даже подскочил от неожиданности, всплеснул руками и громко крикнул:

– Все! Я знаю! Вернее сказать – я слышал о нем! Это же монсеньор Годфруа де Леви! Святой рыцарь!.. – Нормандец с восхищением стал трясти руку Филиппа. – Даже у нас, в Нормандии, уж насколько мы, если быть честными, недолюбливаем франков и короля Людовика, очень уважают этого сеньора!

– Право, не стоит… – Филипп высвободил руку из его крепкого хвата. – Мой отец, всего лишь…

– Всего лишь рыцарь, нашедший Господа! – вставил Робер. – У нас до сих пор ходят легенды о том, как он вынес на руках тело убитого друга! Даже сам король Генрих, этот подлый узурпатор, – Робер презрительно передернулся, – и тот возымел стыд, взял, да и остановил ход сражения под Бремюлем!.. – он весело подмигнул де Леви. – Согласись, а ведь мы здорово надрали вам зад тогда, а?..

– Я не участвовал в этом сражении… – попытался отговориться де Леви.

– Ой, прости меня, если я чего-то лишнего сказал… – стушевался Бюрдет. – Сам не пойму, с какого перепуга я возрадовался победе Генриха…

– Ерунда, Робер… – Филипп улыбнулся. Ему импонировала почти детская искренность нормандца, сохранившего способность на чистые и несдержанные эмоции. – Я нисколько не обиделся. Так вот, – он продолжил свой рассказ, – детство своё я провел в небольшом, но очень крепком, почти неприступном замке в Иль-де-Франсе. Местечко Сент-Ном. Не слыхал? – Робер отрицательно покачал головой. Этого и следовало ожидать, Филипп усмехнулся, – совсем тихое местечко, окруженное лесами…

– Кабанов, наверное, полно… – задумчиво произнес Робер., – да и оленей тоже…

– Верно! – Франк хлопнул его по плечу, – как вернемся, сразу же ко мне! Милости прошу! Такая, брат, охота! Закачаешься!..

– С превеликим удовольствием, Филипп! – Робер радостно кивнул головой.