Так, несолоно хлебавши, король удалился от границ Фландрии, оставляя графа Гильома и его горстку рыцарей один на один с взбунтовавшейся страной.

Другой, пожалуй бы, растерялся, запаниковал и опустил руки, отказавшись от графской короны.

Но, отлучение мятежного войска лже-графа Тьерри перед битвой, страшная и жестокая расправа над пленниками и, наконец, публичное покаяние Клитона вместе со своими рыцарями и воинами, всколыхнуло увлекающиеся и непостоянные умы фламандцев куда больше, чем угрозы со стороны короля Франции и звонкая монета Тьерри де Эльзаса.

Последний заметался по стране, закрывавшей ворота своих городов и крепостей перед его носом и объявлявших о нейтралитете и верности епископскому отлучению. Исправно пополняясь наемниками и всевозможные отбросами, способными лишь убивать, насиловать, воевать и грабить всех без разбора, армия Тьерри умудрилась снова потерпеть одно крупное поражение и измотаться в нескольких мелких стычках, из-за чего меткие на язык фламандцы прозвали их «проклятыми», а армию Гильома Клитона «кающимся воинством».

Этому было четкое объяснение: все, как один, от знатного рыцаря до простого арбалетчика, состригли свои волосы и, сняв кричащие своей пестротой одеяния, одели простые черные одежды, пришив на них и намалевав на щитах белые кресты.

Граф Тьерри, умело загоняемый в районы топких фламандских и фризийских болот маневрами армии Клитона, жег и уничтожал все на своем пути, отталкивая от себя последних колеблющихся фламандцев, утомленных этой беспросветной и кажущейся бессмысленной войной…

Тьерри сидел и нервно жевал кусок холодного и заветренного мяса, сваренного уже два или три дня назад. Вид у него был, прямо скажем, не графский: грязные и спутанные волосы, давно не бритая щетина, превратившаяся в подобие козлиной бороды, разорванный сюркот и начинающая местами ржаветь кольчуга.

Он сидел, понуро стараясь не глядеть на дневное солнце, огромным оранжевым жаром висевшее над ним и своими палящими лучами плавившее все, к чему ни прикасалось. Голова жутко болела и стучала в висках колокольными ударами медленного пульса так, что даже глазами шевелить не было сил.

К нему подошел один из рыцарей и, кашлянув в кулак, попробовал привлечь внимание, но Тьерри даже не повел головой, продолжая тереть пальцами виски.

– Ваша светлость… – тихо произнес он, едва касаясь плеча Тьерри.

Тьерри вздрогнул и бросил на него встревоженный и полудикий взгляд. Рыцарь даже вздрогнул, испугавшись его.

– Чего ты хочешь?.. – отрешенным голосом спросил он рыцаря.

Тот помялся с ноги на ногу и, подбирая слова, замялся, но собрался с мыслями и сказал:

– Тут, это, ваша светлость, один из тех тайных людей, с кем вы так часто встречались…

Тьерри кисло усмехнулся, подумав, что же на этот раз он захотят и что попытаются еще ему соврать, лишь бы потрафить своему непонятному желанию втянуть Фландрию в еще больший круговорот идиотизма, насилия и мрака.

– Тащи эту тварь сюда… – он вяло махнул рукой и зевнул.

Рыцарь ушел и вскоре возвратился, подталкивая в спину какого-то человека. Тьерри присмотрелся и удивился – это был не Арнульф, а один из его подручных.

– Ну, и где же ваш назойливый предводитель? Где тот, кто наобещал мне горы золотые и исчез непонятно куда, едва началась настоящая мужская заваруха?..

Незнакомец, половину лица которого уродовал ужасающий рубец от шрама, спокойно выслушал гневную тираду графа, при этом, что удивительно, на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Мессир, я пришел к вам как простой, но весьма опытный воин. Мэтр Арнульф, скорее всего, погиб во время внезапного нападения на нас группы рыцарей мессира Клитона.

Тьерри засмеялся. Арнульф, который мнил и выказывал себя всемогущим, всезнающим и неуязвимым, погиб самым тривиальным и глупейшим образом, наткнувшись на простую облаву.

– Какой мне прок от тебя, если рыцари Гильома, словно заговоренные, крушат в мелкую капусту моих воинов, а ведь они превосходили их числом почти втрое!

– Я опытный арбалетчик, лучник, я командовал отрядами королевских стрелков во время Уэльских походов короля Генриха…

– У меня и так предостаточно командиров. – Тьерри надоедало слушать и разговаривать с ним. Он снова зевнул, встал и пошел к своей палатке, чей изорванный и грязный вид навевал грусть и тоску.

– У нас, тем не менее, еще одно дело не доделано… – с мольбой крикнул англичанин и упал на колени перед Тьерри. – Оставьте меня, Христа ради…

– Я отлучен от церкви и предан анафеме, так что не упоминай без толку имя Творца… – ответил он, но последние слова англичанина врезались ему в память и заинтересовали. – Что же ты еще не доделал?..

– Я не убил одного франка, ваша светлость… – англичанин сложил руки с молящемся жесте. – Меня насадят на кол в Англии, если я не выполню его!..

Тьерри засмеялся и, уставившись каменным взглядом на него, ответил:

– На кол я тебя и здесь могу насадить…

– Умоляю вас, мессир…

Тьерри снова зевнул и, развернувшись, ответил:

– Черт с тобой, оставайся! Выйдешь в первом же бое в передовых рядах. Там, если тебя судьба все еще любит, ты и найдешь его. – Он засмеялся, показно и громко. – Если только он тебя раньше не найдет!..

– Спасибо, ваша светлость… – ответил англичанин.

– Не благодари меня! Мы в западне и сидим возле Алоста, как куры на насесте, дожидаясь хорька в лице графа Гильома, который всех нас завтра или послезавтра передушит…

Тьерри устало добрел до палатки и, не раздеваясь, повалился на походный тюфяк. Сон сразу же схватил его и унес в мир грез на своих легких и невесомых крыльях…

– Ваша светлость! Проснитесь! Армия мессира Гильома уже расставляет костры в лье от нас!.. – оруженосец, чьи перепуганные глаза буквально вылезали из орбит, тряс его за плечо.

– Что?.. – Тьерри вскочил и стал тереть глаза кулаками, все еще не очнувшись от сна. – Что стряслось?..

– Мы окружены, сир… – оруженосец жалобно простонал. – Ваш кузен Гильом обложил нас, словно медведя…

Сон мигом слетел. Тьерри засмеялся и покачал головой. Он встал и, расправив свои плечи, ответил:

– Вот, и, слава Богу. А то мне что-то бегать надоело. Я, все-таки, потомок Карла Великого, а не заяц… – Он выглянул из палатки и, присмотревшись в ночную тьму, разрезаемую мелкими точками далеких костров армии Гильома, спокойно добавил. – Мой кузен – рыцарь до кончиков волос. Он не нападет на нас раньше утра. Так что, – он спокойно и с улыбкой обреченного посмотрел на оруженосца, – всем, кроме охранения, спать и набираться сил. Завтра, клянусь честью предков, они нам понадобятся. Или мы прорвемся сквозь его ряды и проложим себе путь к свободе и победе, или… – он провел ладонью себе по горлу. – Все! Мне надоело, лично, смотреть на твою кислую рожу! Проваливай и не мешай мне отдыхать! Утро вечера мудренее…

Граф Гильом очень торопился. Все последние дни он, словно гончая собака, почуявшая след раненого, но все еще опасного, зверя, несся по пятам Тьерри де Эльзаса, лишая последнего сна и покоя, а его большое, но уже полностью деморализованное, войско отдыха, возможности придти в себя и перевести дух.

– Если мы позволим им перегруппироваться… – отрезал Клитон на одном из собраний командиров, – тогда, сеньоры, все, что мы добились за последние два месяца, полетит коту под хвост! Враг немного успокоится, придет в себя и поймет, что его много, что несколько поражений еще не конец всей войне и тогда, мессиры, нам придется заново метаться по Фландрии и, одновременно с войной против моего кузена де Эльзаса еще и топить бунты в крови! Достаточно! – Гильом буквально просверлил каждого из командиров своим твердым и решительным взглядом. – Надо все решить быстро и желательно в одном сражении!..

Командиры не стали спорить, каждый из них понимал правоту мыслей Клитона, а уж если представить, что им опять придется начинать все заново и отвоевывать у врага пядь за пядью, то могу смело вас уверить – эта мысль вызывала у всех лишь содрогание.