Гильом перевел взгляд на фланг и с облегчением вздохнул – Гильом де Ипр уже вывел своих кавалеристов из боя и, перестраивая на ходу, вел по дуге, огибая фронт сражавшихся армий и намереваясь ударить по тылам противника.

– Молодец… – тихо прошептал он и, перекрестившись, поднял руку, решаясь самому вступать в бой и вывести свой личный штандарт – двадцать нормандских рыцарей, бывших с ним с самой его юности. Пожилые и опытные рубаки, многие из которых, будучи совсем юнцами, видели крестовый поход своими глазами, степенно тронули своих тяжелых боевых коней и медленно разгоняя их темп, врубились в каре противника в том же фланге, где до них орудовал Гильом де Ипр.

Вклинившись со всего хода в прореху, оставленную в рядах противника легкими кавалеристами де Ипра, группа Клитона создала откровенную панику в рядах центра армии Тьерри де Эльзаса. Пехотинцы бросились спасаться бегством, бросая на ходу оружие и смешиваясь с рядами тяжелой конницы, сжатой ми. Словно тисками и не имевшей возможности вступить в сражение. Кавалеристы де Леви, на плечах бегущих врезались в стоявшие без движения ряды рыцарей и начали избивать их в рукопашном бое. Противник, чьи длинные лансы были в настоящий момент просто бесполезны, стал пятиться назад и, именно в это мгновение по их тылам ударили легкие кавалеристы де Ипра, замыкая полукольцо охвата.

– Все пропало! Мы погибли! – до сих пор не ясно, кто первым прокричал этот вопль, ставший толчком к всеобщему и беспорядочному бегству. Армия Тьерри де Эльзаса, превосходившая по численности почти втрое небольшое войско Клитона, бросилась бежать, сминая задние ряды своих же рыцарей, сея панику и топча копытами упавших воинов и некстати оказавшихся у них на пути к спасению обезумевших от страха пехотинцев.

Не прошло и часа, как сражение было закончено полной победой и ужасающим разгромом армии Тьерри.

Легкая кавалерия бросилась догонять и добивать деморализованные остатки войск, а Гильом, понимая, что ему надо быть готовым к контратаке или, того хуже, к внезапному удару с тыла, приказал трубить в рог и отводить тяжелую кавалерию для перестроения…

Он сидел на входе своей палатки и, с наслаждением попивая терпкое прованское вино из большого золотого кубка, инкрустированного рубинами и прекрасной византийской эмалью, оказавшегося среди захваченных трофеев в палатке Тьерри де Эльзаса, слушал, улыбаясь, доклады своих командиров.

– Ваша светлость! – Жан де Бриенн, чей длинный и красивый сюркот был по самую шею заляпан грязью и местами висел в лохмотьях, снял шлем, стащил кольчужный хауберк, чепец и, вытирая рукой пот, струившийся по его грязному лицу и оставлявший чистые полосы по серому цвету физиономии, опять-таки, не удержался от своей любимой манеры вычурности. – Мои храбрые арбалетчики наголову разбили в дуэли противника! Потери в численности невелики! Сорок убитыми и около сотни ранеными… – он гордо вскинул голову и прибавил. – Враг потерял около тысячи человек. Мы собрали чуть меньше семисот арбалетов!..

Гильом вскочил и, отбросив кубок на землю, обнял и стал трясти де Бриенна, не ощущая вес его вооружения и кольчуги.

– Мой дорогой де Бриенн! Я люблю тебя!!..

Бриенн покраснел до коней волос и, смутившись еще больше, чем сам граф, залепетал что-то невнятное в ответ. Клитон подошел к Филиппу, молчаливо стоявшему чуть поодаль и ждавшему своей очереди на доклад.

– Можешь ничего не говорить, брат мой. – Гильом обнял и его, прижимая свою голову к его крепкой груди. – Ты сделал все. Даже больше, чем должен был сделать…

– Я потерял семь рыцарей… – грустно ответил Филипп. – Семь благородных сеньоров сегодня сложили голову…

– Мы забальзамируем их тела и с величайшим почетом, сопроводив траурным эскортом, отправим домой. Я прикажу назначить их родителям или семьям пенсии…

– Спасибо, – грустно ответил де Леви, – только, к несчастью, этим ты их не вернешь к жизни…

– Такова жизнь, такова война. – Клитон тяжело вздохнул и положил руку на плечо товарищу. – Я прекрасно понимаю твои чувства и скорблю вместе с тобой…

В это время к ним подъехал де Ипр, соскочивший со своего взмыленного жеребца. Он сбросил на ходу свой шлем, стащил хауберк, сорвал чепец и, припав на одно колено перед Клитоном, громко и радостно крикнул:

– Граф мой! Мой дорогой кузен! Тьерри разбит наголову! Мои орлы преследовали его, как зайца, около двух лье! Вот, – он жестом приказал оруженосцам принести захваченные штандарты, – вот, ваша светлость, захваченные трофеи! – Оруженосец с невозмутимым видом бросил под ноги графа несколько знамен, принадлежавших воинству Тьерри де Эльзаса. Гильом рассмеялся и, схватив де Ипра за плечи, рывком поднял с колен, расцеловал и, сняв с себя большую и красивую золотую цепь, надел на шею.

– Благодарю тебя за верность, честь и отвагу!..

Гильом де Ипр гордо поднял голову и сказал:

– Отвага, мессир, в моей крови!..

Гильом весело рассмеялся и сказал:

– Кузен! Сегодня я видел не только отвагу, сегодня я увидел еще и отчаянную атаку, почти на грани лезвия!

Гильом де Ипр придал своему лицу важное выражение, подбоченился и ответил, немного переделывая слова старинной песенки:

– Я отчаянным родился и отчаянным умру! Если голову мне срубят – я баранью привяжу!..

Клитон, де Леви, Жан де Бриенн и остальные рыцари, стоявшие возле палатки графа, так и покатились со смеха, услышав веселые и задорные стишки старинной песни.

Гильом Клитон. Вытирая слезы, выступившие у него на глазах от смеха, отдышался и ответил:

– Повелеваю, мой дорогой кузен, чтобы отныне на вашем родовом гербе красовался атакующий баран! Говорят, что он весьма крепко бьет своей башкой!..

Гильом де Ипр поклонился и ответил:

– Это слишком большая честь для меня, ведь я – бастард!..

Клитон махнул рукой:

– Плевать я хотел на все причуды крови и гримасы нашей католической церкви! Я – государь и сюзерен твой! А значит, я волен делать то, что считаю важным и нужным! Твой герб отныне таков: на червленом поле атакующий серебряный баран с золотыми рогами и копытами!

– Вообще-то, мессир, у моего батюшки вепрь всегда считался родовым символом… – произнес в ответ де Ипр.

Клитон задумался, подперев рукой свой подбородок, подумал и ответил:

– Тогда, значит, будет так: щит дели пополам поясом золотого цвета, вверху будет твой кабан, а внизу пускай находится мой баран! Так, надеюсь, доволен?!..

– Доволен, мой граф и кузен. – Де Ипр величаво и с гордостью поклонился. – Я никогда не отступаю от клятвы, данной своему сюзерену. – Он щелкнул пальцами и крикнул, приказывая своим воинам, стоящим неподалеку. – Эй, орлы, тащите-ка сюда пленников!

Привели пленных рыцарей, захваченных отрядом де Ипра. Их было около сотни, все грязные и оборванные. Видимо, кавалеристы уже постарались, сняв с них все вооружение, украшения и ценности.

Граф прошелся вдоль их рядов и, презрительно плюнув себе под ноги, сказал:

– Сеньоры! К моему и вашему несчастью я сегодня изволил объявить сражение до смерти! Поэтому, прошу вас, не обессудьте и будьте любезны принять участь, уготованную вам свыше…

Жан де Бриенн привел пленных пехотинцев и арбалетчиков, захваченных его солдатами. Как оказалось, их было около тысячи.

Гильом Клитон даже не удосужился посмотреть на них, лишь презрительно, сквозь сжатые зубы произнес:

– Фландрия еще родит, на этот раз более верных и разумных сынов. Казнить их всех… – он отмахнулся от них и, повернувшись к пленным рыцарям, добавил. – Что же касается вас, сеньоры, – он задумался, подперев рукой подбородок, – полагаю, что отрубить вам кисть правой руки будет самым слабым и, можно сказать, богоприятным, делом. Мне вы, как предатели и клятвопреступники, не надобны, а возвращать вас снова в ряды своего противника у меня что-то нет желания… – он повернулся к ним спиной и направился к своей палатке, бросив на ходу через плечо. – Прощайте!..

Епископ Нуайона, подбежал к нему, схватил за рукав кольчуги, больно оцарапался об ее разрубленные в нескольких местах звенья, ойкнул и, вкладывая в свою мольбу переживание за судьбу приговоренных, завопил: