На долю этой дюжины, составлявшей тыловой отряд, ложилось постоянное обеспечение продовольствием и вином воинов, добыча корма для коней, естественно, ремонт, кузнечные и конюшенные работы, в общем, все, что благородным сеньорам было делать непозволительно. Например, в составе передовых штурмовых команд тащить тараны и лестницы к воротам и стенам замков, умирать под залпами арбалетчиков, получать изрядные порции камней или раскаленного свинца на головы и, при всем этом, еще сохранять силы для того, чтобы после штурма заниматься хозяйством и прокормом сеньора и всех воинов его копья.

А пока они ехали и весело перешучивались между собой, тайно надеясь, что, на этот раз, судьба-злодейка обойдется с ними куда более миролюбиво.

Молодой медноволосый рыцарь, несмотря на холодную и ветреную погоду, весело щурился и насвистывал мотив какой-то веселой сирвенты. Он с удовольствием рассматривал свое отображение в лужах и любовался красивыми нарядами.

Нет, Филипп де Леви не был мотом и не славился бахвальством! Большую часть пути он проделал в добротных дорожных одеждах, отдавая предпочтение утепленным гамбезонам и меховым курткам с капюшонами. Но, когда до замка Монкруа – цели его маршрута, оставалось три лье, он, после ночного привала, приказал слугам вытащить самые лучшие и парадные одежды, в которых и ехал сейчас.

После часа пути отряд, наконец, увидел перед собой замок, возвышавшийся на большом, но покатом, холме в излучине реки, служившей естественной защитой этой грозной королевской твердыни. Ров, прорытый вдоль его южных и восточных стен, снабжался речной водой и довершал внешнее кольцо природных укреплений.

Столкнувшись с долгой, изнурительной и, если так можно было назвать, рваной войной, когда небольшие и шаткие перемирия, лишь на короткие отрезки времени, позволяли отдышаться, Людовик всерьез занялся укреплением и, зачастую, полной реконструкцией многих своих замков, башен и крепостей. А после начала войны с графами из Блуа-Шампанского дома, когда, помимо северной английской угрозы, исходившей из Нормандии, прибавилась и внутренняя проблема в лице племянников короля Генриха – графах Стефане и Тибо де Блуа, королю пришлось, отказывая себе и королевству во многом, ограничивая расходы и вводя строжайшую экономию средств, спешно модернизировать, так называемые, внутренние замки и крепости, в числе которых и оказался Монкруа.

Людовик приказал спешно нарастить куртины, надстроить стрелковые площадки на башнях, усилить замковые ворота, перестроив мост и спешно установив спускную решетку, только что ставшую входить в фортификационную моду. Даже старая, еще Каролингов, цитадель, и та коснулась существенной перестройки. Старый квадратный донжон был обнесен небольшой стеной, что, правда, уменьшило площадь внутреннего двора замка, но увеличило его обороноспособность. Замок потерял свой, как бы так выразиться, домашний или уютный вид, выгодно выделявший его среди десятков других крепостей короля. Вместе со всеми этими перестройками и новшествами в фортификации замок Монкруа прекратил «ковать» молодое пополнение из числа рыцарей и оруженосцев и сосредоточился на обеспечении, пожалуй, более важной задачи – здесь с недавних пор стал размещаться центр по подготовке агентов тайной службы, члены которой подчинялись только королю и его первому министру Сугерию.

За последние пять или шесть лет небольшая деревенька, ютившаяся возле стен замка, перестроилась , разрослась и превратилась в небольшой, но уютно спланированный бург. Вокруг него каменщики уже заканчивали возводить небольшую, но достаточно прочную стену, снабженную двумя маленькими надвратными башенками и мини-барбаканом.

Местное население, жившее раньше в деревеньке возле замка, было отселено в новое место, специально отстроенное Сугерием. Эта красивая, аккуратная и живописная деревенька стояла в двух лье от замка, чуть ниже по течению реки. Пять водяных мельниц, шумно плеща своими колесами по водной глади, исправно перемалывали зерно, привозимое из соседних и даже отдаленных селений, превращая его в отборную муку.

Все жители этого селения считались вольноотпущенниками, обязанными королю целой серией оброков и повинностей, что было несколько обременительно, но, тем не менее, стало способствовать развитию торговли и ремесел. Ведь сам вкус свободы, с каким бы горьковатым привкусом он ни был, в одночасье превращает и облагораживает человека, как бы раскрывая ему глаза на мир, окружающий его, но до поры до времени скрытый за пеленой рабства.

Не прошло и пары лет, как на окраине деревни были отстроены четыре больших кузницы, занимавшихся изготовлением и ремонтом кольчуг местного производства. И хотя их качество, прежде всего из-за неважного качества местного железа, значительно уступало немецким или итальянским образцам, они считались вполне сносными для экипировки арбалетчиков и остальных вспомогательных отрядов.

– Живописная деревенька… – Оливье весело присвистнул, поравнявшись с конем Филиппа де Леви, – я даже и в мыслях не мог подумать, что у нас, во Франции, может вырасти такое чудо!..

Филипп прервал свои раздумья, рассеянно посмотрел на оруженосца:

– О чем это ты, Оливье?.. – Оруженосец сообразил, что невольно отвлек своего сеньора от каких-то мыслей, виновато пожал плечами и повторил сказанное. – Естественно, если бы и у нас были такие средства и, прежде всего, возможность даровать волю вилланам и сервам, мой отец, долгие ему лета, да и я, несомненно, сделали бы то же самое…

– Ну, так испросите такую милость у его величества!.. – не сдержался оруженосец, вызвав своим резким заявлением крайнее удивление у Филиппа. – Вам, ей Богу, не помешало бы заполучить нечто подобное! – Он показал пальцем на водяные мельницы и кузницы.

– Это верно… – грустно вздохнул рыцарь. – Но, к сожалению, у меня нет такого же умного советника, как монсеньор аббат Сен-Дени…

– Зато, мессир Филипп, у вас есть верные и преданные слуги! – Оливье изобразил на своем лице ангельское выражение.

– Ах ты, прохвост! – Засмеялся рыцарь. – Если сам себя не похвалишь, то и день прожить не сможешь!

– Напраслину возводите, сеньор… – смущенно закатил глаза Оливье. – Ой! А вон и патруль к нам едет!.. – Он приподнялся на стременах и показал пальцем в сторону деревни, откуда выехали пять всадников.

Филипп протянул к нему руку и сказал:

– Шлем…– Оливье протянул ему шлем. Филипп надел на голову кольчужный хауберк, расправил складки и надел шлем. – Труби! – Оливье извлек из чехла боевой рог и трижды протрубил. – Разворачивай пеннон!..

Над небольшим отрядом взвилось ярко-желтое квадратное знамя с тремя черными стропилами. Концы пеннона украшали три треугольных хвоста: символ того, что предводитель отряда равен графу. Филипп был благодарен отцу и, прежде всего, королю Людовику, даровавшему такое исключительную для простого рыцаря, привилегию.

Патруль подъехал ближе и замедлил ход, из его рядов выехал воин в полном вооружении и кольчуге, который поднял вверх копье, украшенное синим королевским значком, и крикнул:

– Соблаговолите назвать ваше имя и цель приезда!..

Филипп кивнул головой, Оливье выехал вперед и, поравнявшись с командиром патруля, громко произнес:

– Его милость Филипп де Леви, сеньор де Сент-Ном, следует к монсеньору Сугерию по срочному вызову его величества наихристианнейшего короля франков Людовика! С мессиром де Леви следуют воины его копья и обоз!..

Воин учтиво поклонился и ответил:

– Мы ожидаем вас, мессир де Леви! Добро пожаловать в дистрикт замка Монкруа! Я, шевалье Жан де Романкур, состою на службе его величества!..

Филипп махнул рукой, приказывая отряду продолжить движение, подъехал к рыцарю и, протянув руку, произнес:

– Очень рад знакомству, мессир де Романкур…

Патруль развернулся и, следуя впереди отряда, поехал к замку. Жан поравнял свою лошадь с Филиппом, пожал руку и ответил:

– Мне довелось служить с вашим великим родителем, мессир Филипп…