– Я оставлю всех оруженосцев, мне хватит… – многозначительно произнес Лузиньян.

Он повернулся и пошел к палатке де Леви. Когда он заглянул в неё, Годфруа валялся на постели, напевая что-то себе под нос.

– Здорово, родич! У меня к тебе дельце, так, сущий пустячок…

Годфруа де Леви перестал петь и посмотрел на вошедшего Годфруа де Лузиньяна:

– Сегодня выездов не планируется… – отрезал он.

– Да я не об этом… Решил тут отправить гостинцы домой, собрал немножко… Ты не поможешь мне? – Спросил Лузиньян.

Годфруа даже присел от неожиданности:

– Это чем же?..

Лузиньян немного помялся с ноги на ногу:

– Мне бы письмо охранное от принца… Не ровен час, какой-нибудь прохвост позарится на мои крохи и решит отнять… А с письмом спокойнее будет.

– Да ты с ума сошел! Я не пойду беспокоить Людовика по такой мелочи! Тем более, он сейчас занят. У него ряд встреч с герцогом Бургундским и графом Невером.

– Вот ты чудак! Не надо его беспокоить… Просто зайди к его писцам и прикажи составить подорожную бумагу. Достаточно и такой, лишь бы была печать с лилиями Франции… – не унимался Лузиньян.

– Хорошо… – вздохнул де Леви. – Иди к себе, собирай свои пожитки! Я пришлю к тебе человека с письмом.

Лузиньян ушел, оставив Годфруа в раздумьях. Назойливость и, под час, бестактность его родственника начинали всерьёз раздражать де Леви. Но мысль о прекрасной Жанне толкала его на помощь Лузиньяну. Он направился к писцам принца и через час запыхавшийся слуга принес Лузиньяну подорожную грамоту, скрепленную печатью принца Людовика. Лузиньян подпрыгнул от радости. Он весело подбежал к своему каравану и протянул бумагу рыцарю, которого назначил старшим:

– Пьер! Вот тебе охранная подорожная грамота от самого принца Людовика! Смотри, не потеряй её! В случае опасности смело кричи, что находишься под особой и личной защитой принца Франции! Имя его сейчас действует на разбойников, как ладан на дьявола!

Рыцарь засмеялся и убрал бумагу в кошель, висевший у него на поясе. Караван тронулся. Годфруа вздохнул и незаметно перекрестил его. Сохранность награбленного имущества и письмо к отцу его беспокоили больше всего.

После нескольких бесед с принцем герцог Бургундский решил приобрести за свои деньги четыре катапульты, которые установил за барбаканом возле моста и начал обстреливать замок графа де Руси. Снаряды, хотя и маленькие, но мало-помалу начинали беспокоить гарнизон и всех находившихся в замке. К концу третьего дня непрерывных обстрелов катапульты умудрились немного повредить ворота и одну из башен, стоявших возле моста. Были серьезно разбиты кузницы и амбары графа. Близился штурм. Это предчувствие витало в воздухе, как перед грозой, когда небо должно вот-вот затянуться тучами, грянет гром, и будут сверкать в разных местах молнии.

Эбл де Руси прекрасно осознавал, что он полностью проиграл. Проиграл по всем статьям, обставленный мальчишкой принцем, умудрившимся столкнуть его лбом с одними из самых родовитых и знатных сеньоров страны. Он, так гордившийся и хвалившийся своими предками, был растоптан и опозорен! Теперь Эбл сидел на дозорной площадке своего донжона и, обхватив руками голову с седеющими волосами, грустно думал о грядущем… Он не боялся смерти, его тяготило только одно, нежелание быть опозоренным. Эбл уже почти склонялся к мысли о возможной сдаче замка и капитуляции, но проклятая гордыня, каждый раз отталкивала его от этого шага, разливаясь жгучей желчью в душе…

Людовик прекрасно понимал, в какую западню он загнал графа де Руси. Он не желал гибели и дальнейшего разорения столь знатного сеньора. Наоборот, принц задумывался над тем, как теперь исхитриться привлечь мессира Эбла на свою сторону и сделать из него своего союзника. Ему неоднократно докладывали перебежчики о назревающем конфликте между отцом и сыном де Руси. Людовик был заинтересован в привлечении молодого виконта де Руси на свою сторону, ведь молодым легче найти общий язык, нежели представителям разных поколений.

Моральный вес принца после его недавних успешных походов в Понтьё и против Монморанси, а теперь и де Руси, вырос и начинал возвращать утраченный ранее былой блеск и могущество всему королевскому роду Капетингов, разбазаренный его менее удачливыми и прозорливыми предками. Подчинение своей воле такого могущественного и знатного барона королевства, конечно, добавляла значимости и весу Людовику, но, вместе с тем, могло несколько испугать и отшатнуть других представителей знати. Они могли элементарно начать опасаться, что растущие аппетиты принца могут, в конце концов, затронуть и их интересы и причинить им ущерб. Тянуть больше было нельзя!

Людовик вышел из палатки в парадной одежде и, сев на коня, направился прямиком к воротам замка графа де Руси. Он приказал своим слугам позвать, как можно скорее, мессира коннетабля де Нанси и рыцаря де Леви, в качестве своей свиты. Они спешно нагнали Людовика на середине пути к замку. Эскорт медленно и торжественно подъехал к главным воротам и Годфруа де Леви протрубил трижды в рог.

Граф де Руси не верил своим глазам. Прямо к нему направлялся принц Людовик, практически невооруженный и без сильного эскорта, только несколько рыцарей и оруженосцев следовали с ним. Едва услышав звук рога, раздавшийся возле ворот замка, граф стремглав бросился вниз по ступеням башни, стараясь успеть к воротам быстрее, прежде чем какой-нибудь полоумный стрелок вздумает стрельнуть по ним.

– Открывайте ворота, сони! – Крикнул граф прислуге, толпившейся возле башни.

Ворота распахнулись, и навстречу принцу вышел граф Эбл де Руси. Он подошел к коню Людовика и, встав на одно колено, произнес:

– Ваш верный слуга приветствует Вас, сир. Прошу простить нерасторопность моих слуг, заставивших Вас ждать возле закрытых ворот!..

Людовик немного наклонился в седле и сказал:

– Прошу Вас встать, Ваша светлость! Мы искренне рады тому, что разум возобладал над мечами и стрелами, коими мы осыпали друг друга, скорее всего, по заблуждению, все это время!..

– Да, да, сир! Истинно по заблуждению! – Закивал обрадованный граф.

– Нам, как соправителям королевства, крайне неприятно было, следуя законам «мира Божьего», поднять меч справедливости на одного из наших славнейших и, я полагаю, вернейших вассалов? Не так ли, мессир Эбл?..

– Истинно так, сир! Прошу простить мои прегрешения, выразившиеся в притеснениях земель и церквей Реймса… – произнес Эбл.

– Это мелочи, граф. Важнее то, что Вы своими необдуманными поступками вынудили Нас собрать воинство королевства, словно Вы, потомок Карла Великого, какой-нибудь турок-сельджук! Затраты, моральные и материальные, очень велики, дорогой мой граф! – Надменно произнес принц.

– О, прошу прощения, сир! Я безропотно готов погасить все издержки, понесенные по моей милости, Вами, сир, и всеми благородными сеньорами королевства, лишь бы стереть в памяти рыцарей и всех порядочных людей страны и Европы свой неподобающий проступок. – Склонив голову, произнес граф.

– Перестаньте, мой друг! Я надеюсь, что теперь, когда мы уладили все наши мелкие разногласия, я могу Вас так называть? – Принц посмотрел пристально на Эбла.

– О да, сир! Конечно, сир! – Произнес, вконец растроганный, граф де Руси.

– Тогда ровно через час Мы будем ждать Вас в палатке мессира герцога Бургундского для заключения мира и урегулирования всех спорных нюансов… – сказал Людовик и, развернувшись, поскакал по мосту обратно в сторону лагеря.

Эбл де Руси остался стоять возле раскрытых ворот, до сих пор не понимая, что же произошло на самом деле. Столь будничное и, можно сказать, рутинное окончание военных действий, озвученное принцем, поразило, удивило и, в тоже время, буквально раздавило графа. Он, ожидавший чего-то более сложного и многоэтапного, получил простое, но исчерпывающее решение данной тупиковой проблемы. Людовик, словно ничего и не было, разговаривал с ним, как со старым приятелем, напрочь откинув все прошлые недопонимания и разногласия.