— Мне не по душе это поручение, — призналась она минуту спустя. — Лебовера мог бы выбрать для такого дела кого-нибудь другого.

— Лебовера хорошо отдает себе отчет во всех своих действиях, — возразил ее спутник. — Если он счел правильным отправить нас, значит, у него имелись на то причины.

— Разве что наказать тебя, Софир, — сказала Ингалора.

Он пожал плечами:

— Возможно. Он в своем праве. Всем, что мы имеем, мы обязаны Лебовере.

— Кроме таланта, — заметила Ингалора.

Софир взял ее за подбородок тонкими, холодными пальцами, приблизил к себе ее лицо, востренькое, похожее на лицо юного хищника.

— Где был бы твой талант, Ингалора, если бы не Лебовера с его «Тигровой крысой»?

Она не стала вырываться, напротив — прижалась к нему худым, горячим телом. Улыбка ее сделалась шире, глаза затянуло поволокой. Софир опустил руку.

— Ну, продолжай, — сказала девушка. — Мне стало интересно.

— Ты знаешь, о чем я говорю! — отозвался он. — Лебовера взял нас в свою труппу — меня, кстати, на целый год раньше, чем тебя. Лебовера возил нас в столицу на выступления и никогда не возражал против нашего желания немного заработать и для себя лично.

— Ну, ну... — сказала Ингалора.

— В конце концов, разве нам не было хорошо в «Тигровой крысе»?

— Довод убийственный. — Ингалора пронзила себя воображаемым кинжалом. — В «Крысе» очень хорошо. Несмотря на выходки некоторых персонажей.

— Ты сама — персонаж хоть куда, — огрызнулся Софир.

— Сказать по правде, я чуть не упала, когда Лебовера мне заявляет — вот так прямо, без всяких намеков: «А теперь пора бы тебе, дорогая, поработать на королеву: отправляйся в Вейенто. По некоторым данным, герцог затевает покушение на жизнь наследного принца. Постарайся выяснить, насколько серьезна угроза».

— Ну да, — протянул Софир. — Мне он тоже так сказал.

— И как, по-твоему, странствующим фиглярам разжиться всеми этими сведениями?

— Есть только один путь, — скромно молвил Софир, рассматривая кольцо на своей руке. — Через постель.

— По-твоему, я должна забраться под герцогское одеяло? — Ингалора вызывающе вздернула подбородок.

— Возможно, это сделаю я, — утешил ее Софир. — Весь вопрос в его истинных предпочтениях. Его сиятельство до сих пор не женат. Не забывай об этом.

— А ты не обольщайся, — возразила Ингалора. — У него, во всяком случае, имеется любовница.

— Вот видишь — начало твоей шпионской карьеры положено! — обрадовался Софир. — Ты уже начала изучать объект.

— Да брось ты, — отмахнулась Ингалора. — О том, что у герцога есть любовница, знают даже в столице.

— Может быть, он завел ее нарочно, — предположил Софир. — Для отвода глаз.

— Я не понимаю: тебе, что ли, так хочется соблазнить его? — прищурилась Ингалора.

— Я тоже не понимаю: ты готова убить старого товарища ради сомнительного счастья потискаться с этим недотёпой? — Софир сделал злое лицо.

— Поздравляю: ты выяснил о герцоге куда более важную вещь, нежели наличие у него любовницы, — его сиятельство, оказывается, недотепа.

— Да, — важно заявил Софир. — Я выяснил это. По своим источникам.

— По каким, интересно?

— Никогда не пренебрегай кухонными девочками, дорогая.

— Предпочитаю мальчиков, — отрезала Ингалора.

Софир вздохнул:

— Я тоже...

Они обнялись, и Ингалора поцеловала его в губы

Ингалора была очень худой. Ее желтые волосы, заплетенные в несколько тонких кос, удлиненных лентами, постоянно шевелились на ее спине, как будто были живыми змеями.

Лебовера, неустанный собиратель одаренных детей, подобрал ее на окраине Изиохона, где девочка ночевала под брошенной лодкой. Она плохо помнила все, что предшествовало этому. Как будто ее жизнь началась с того мгновения, когда дырявая крыша — пробитое днище — опрокинулась, в логово хлынул яркий свет и перед разбуженной девочкой явилось широкое лицо Лебоверы. Он предстал перед ней, как некое благосклонное чудище, гигантское, жирное, но удивительно подвижное и грациозное.

— Ну, — сказал Лебовера, — пойдем?

Она выбралась наружу и доверчиво пошла за ним следом.

Он мог оказаться кем угодно — насильником, искателем даровой прислуги, сводником. А оказался — Лебоверой, человеком, который научил ее танцевать.

В первые месяцы она ничего не делала — только ела и спала. Она почти не разговаривала, хотя ей было лет тринадцать, когда Лебовера нашел ее. Имя «Ингалора» для девочки придумал тоже Лебовера — прежде у нее не было никакого.

Ингалора, конечно, не знала, о чем думает Лебовера, когда вечерами сидит за столом в опустевшей харчевне «Тигровая крыса» и чертит на листах наброски к очередному феерическому представлению. Лебовера всегда тщательно планировал выступления. «Импровизация должна иметь жесткий каркас, — говорил он. — Иначе она будет как платье, брошенное на пол. Платье без женщины внутри — пустая тряпка...»

А думал Лебовера о своей новой подопечной, и в мыслях его было много безнадежности.

На эту девочку указали Лебовере знакомые рыбаки. «Ты, Лебовера, говорят, подбираешь детей и выводишь в люди — у нас завелась одна девчоночка, пришла откуда-то... Вечерами иногда пляшет на берегу, сама для себя. Напевает что-то и пляшет. А с людьми не разговаривает. Ей еду принесешь — выйдет не сразу, сперва подолгу прячется. Совсем дикая. Ей еще год у нас пожить — а потом все равно пропадет, не так, так эдак».

Лебовера был с этим рыбаком совершенно согласен. И «девчоночку» забрал к себе.

А она ни танцевать, ни петь не хотела. И по-прежнему молчала.

Лебовера начал уже считать ее не вполне нормальной. Однако выставлять за порог, как он делал это иногда с молодыми людьми, которые не оправдали его надежд, Ингалору не хотелось.

«Если она слабоумная, — размышлял Лебовера, поглядывая в сторону безмолвной, замершей в углу девочки, — то будет просто прислуживать в "Крысе". На то, чтобы подавать кувшины с выпивкой и разносить блюда с закусками, у нее сообразительности хватит».

И больше года Ингалора занималась только тем, что прислуживала в «Крысе». Она почти не выходила наружу. Возможно, боялась, что не отыщет дороги обратно. Или того, что «Крыса» исчезнет, пока девочка бродит по улицам и по морскому берегу.

Она стала бледной, ее волосы отросли и оказались ярко-желтыми — красивый, редкий оттенок. Она часами водила по ним гребнем.

Когда труппа собиралась на репетицию, Ингалора сидела в своем любимом углу и смотрела во все глаза, однако в разговорах не участвовала и ближе не подходила. Ее никто не трогал. Если Лебовера считает нужным держать при себе эту бесполезную девчонку — пусть. Ему видней.

Все изменилось в один вечер. Готовили сложный номер и ждали Софира, которому предстояло танцевать главную партию — морского божества, оказавшегося в плену, в фонтане. А Софира все не было и не было, и вдруг по всему дому разнеслись крики, грохот падающих предметов и возня — как будто на лестнице дрались. В «Тигровой крысе» трудно было удивить кого-либо подобным шумом, но тут послышался гневный голос:

— Дрянь! Воровка! Тебя выгонят!

Эти бессвязные выкрики почти заглушались отчаянным визгом.

На лестнице показался Софир, который тащил за собой упирающуюся девочку. Ингалора была совершенно обнаженной, и ее тощенькое тельце странно блестело при свете масляных ламп.

Лебовера встал и, приглядевшись, понял, что сверкают крохотные блестки, которыми Софир обычно украшал свои крашеные ногти. Сотни этих блесток Ингалора налепила на себя, точно чешую. Слезы катились по ее лицу, но она не боялась — она злилась и все норовила ударить Софира кулаком в бок. Он ловко уворачивался, а вот от его затрещин девочка уйти не могла: быстрая крепкая ладонь танцовщика то и дело настигала ее.

Остановившись перед Лебоверой, девочка вдруг набрала в грудь побольше воздуха и закричала что есть сил:

— Хочу! Хочу! Хочу!

Это были первые слова, которые она произнесла более чем за год.