Я растерялся. Если бы не проклятая бабка, я наверняка всю ночь морально готовился бы ко всяческим физическим и моральным мучениям, а так о них почти забыл. Но при чем тут дача?

— А что?

— Для начала тебе надо бы уехать из города.

— Надолго? — осторожно спросил я.

Мне эта идея не слишком понравилась. Это что же — вдобавок к потере жилья потерять еще и работу? Я вовсе не собирался увольняться, по крайней мере, сейчас. А жить на какие шиши? Но возражать я не стал. Только вчера сам же заявлял, что готов на все, — и сразу в отказ?

Впрочем, Грег развеял мои опасения:

— Зачем сразу увольняться? Возьми отпуск за свой счет. Думаю, в недельку мы уложимся. Так что там с дачей?

— Дача есть, — ответил я. — Правда, это одно название, а не дача. Шесть соток и домик типа скворечник в Зеленкино.

— Зеленкино? Это где?

— Это такое здоровенное садоводство километров пятьдесят от города, на Ладоге, а там еще от поезда тащиться пешком километра два. Глухомань еще та — даже родители почти не ездят, а я вообще там уже лет пять не появлялся…

И тут меня осенило.

Точно — дача!

Конечно, это временное решение. Собственно, это вообще не решение. Не могу же я серьезно рассчитывать на то, что за неделю бабка остынет и передумает, или мама уговорит ее впустить меня обратно, — уж больно качественно я ее задразнил и запугал. Но, по крайней мере, у меня будет крыша над головой, и, возможно, даже не очень дырявая.

Так что все складывалось чудесно!

Я воспрянул духом и радостно сообщил Грегу, что хоть сейчас готов к любым подвигам и испытаниям.

— Прекрасно, — прервал Грег мои излияния. — То что надо. Бери отпуск и поезжай туда.

— А вы?

— Что мы?

— Разве со мной не поедете? — разочарованно спросил я.

— Нет.

Я подумал и уточнил:

— И не полетите?

Из трубки донеслось хмыканье.

Я представил себе Зеленкино. Тысячи участков, бедные типовые дачи, километры ледяных болот, тающий снег и грязь по колено. Людей там сейчас нет, только стаи бродячих псов да бомжи возле станции. А если еще и единственный магазин не работает, то вообще кранты… Вот если бы поехать туда чуть позднее, например на майских, когда станет посуше…

— Ничего страшного, — утешил меня Грег. — Помочит тебя дождиком, не растаешь. Возьми запас еды дней на пять, а там видно будет.

— Да он сибарит! — неожиданно услышал я в динамике голос Валенка. — Ты глянь, как он ценит комфорт для своего нежного тельца!

Интонации у Валенка при этих словах были прегнусные. А при словах «нежное тельце» послышалось нечто похожее на чавканье.

— Про тельце — это важно, это мы запомним, — ответил Грег в сторону, и голос в трубке снова стал громким: — Нет, Алекс, извини — ты поедешь сейчас.

И он нажал на отбой, оставив меня с вытаращенными глазами, в тщетных попытках вспомнить, когда это я говорил вслух о своем нежелании ехать в Зеленкино. Он что, по телефону мысли читает? И откуда там взялся Валенок?

Хотя на глобальный переезд мне в самом деле понадобилась бы не одна неделя, сумку с вещами первой необходимости я собрал минут за десять. Заглянув в ванную за полотенцем и зубной щеткой, я увидел своего потустороннего соседа, сидящего на привычном месте возле раковины. При виде меня он тут же нырнул в слив.

Повинуясь порыву, я предложил ему:

— Поехали со мной!

Тот молча сидел, блестя глазами из-за решетки.

Я протянул ему руку. Он немедленно попытался ее тяпнуть, но я уже был готов и со смехом отдернул ее.

— Ничего, — пообещал я. — Мы с тобой еще разберемся.

Закинув сумку на плечо, я подсунул бабке под дверь ответное послание и отправился в путь.

Все оказалось именно так, как я и опасался. Я еще не приехал в Зеленкино, а уже был сыт дачей по горло.

Несколько часов трясся на дребезжащем автобусе с какими-то чумазыми селянами. Потом проехал свою остановку и оказался в «Зеленкино-2», которое было в пять раз больше, чем просто Зеленкино. Тащился обратно пешком вдоль шоссе, а машины поливали меня грязью, уносясь мимо садоводств в дивные места, к берегам Ладоги, где кирпичные коттеджи живописно разбросаны среди сосновых лесов, где настоящая правильная жизнь, о которой мне всегда твердила Ленка. А вовсе не та, к которой меня собирался готовить Грег.

Зеленкино было в своем обычном забубенном виде. Всю зиму оно погружено во мрак и тишину. Весной оно встречает безлюдьем и непролазной грязью. Магазин, конечно, не работал. Хорошо, что Грег посоветовал мне взять с собой еду. Правда, никаких конкретных сроков испытания Грег так и не назвал, как не сказал, в чем оно будет заключаться. Просто сказал: «С тобой свяжутся», — как заправский шпион.

Кроме стаи собак, облаивавшей меня до самого дома, я не встретил в Зеленкино ничего живого. Я не приезжал сюда уже несколько лет, однако каким-то чудом нашел наш дом среди сотен ему подобных. Распахнув скрипучую калитку, я вошел на участок и остановился, озираясь.

На часах было около полудня. Выглянуло солнце, пригрело, и сразу повеяло апрелем. На солнечной стороне участка было сухо и тепло, вкусно пахло нагретой землей. Сквозь слой слежавшихся сухих листьев уже пробивалась наглая сныть и желтые головки мать-и-мачехи. В тени все еще лежал глубокий, пористый снег, покрытый потемневшей коркой подтаявшего наста. Над ним порхали бабочки-капустницы. В голый кронах берез посвистывали какие-то птички. По березовой коре рядом со мной полз червячок, мастерски маскируясь под сухую хвоинку.

«А тут не так уж плохо!» — решил я, вдыхая ароматы весны.

Домик моего детства снаружи смотрелся премило. Этакая избушка, усыпанная сухими листьями и увитая прошлогодним плющом, — правда, слегка покосившаяся.

«Захудалый барон бросает свой замок и уходит в отшельники, — подумал я, оглядывая угодья. — Вот и мой скит. Бамбуковая, блин, хижина».

Надо сказать, меня иногда посещала шальная мысль все бросить и пожить в полном уединении. Я мысленно обсасывал ее и оставлял до лучших времен, и так уже несколько лет подряд. Тяга к отшельничеству не оказалась настолько сильной, чтобы я хоть раз собрался ее реализовать.

«Нет худа без добра, — думал я, направляясь к крыльцу. — Если бы не Грег, моя давняя мечта так бы и осталась мечтой…»

Но когда я энергичным рывком вскрыл разбухшую дверь, энтузиазма поубавилось. Изнутри шибануло холодом и прелью, как из склепа. В доме оказалось гораздо холоднее, чем снаружи.

Комнаты и кухня были погружены в полумрак, все окна плотно занавешены. Все, что могло отсыреть, отсырело. По скатерти рассеялись черные точки плесени, в углах колыхалась паутина. В хлебнице лежало нечто неописуемое — видимо, забытый прошлой осенью хлеб. Зато в сенях нашелся заряженный газовый баллон. И даже электричество имелось! Отлично, без чая и горячей еды я не останусь.

Я скинул с плеча спортивную сумку на кухонный стол, усыпанный мышиным пометом.

Добро пожаловать домой!

Весь остаток дня я работал, как зэк на лесоповале: рубил дрова и топил, и снова рубил, и опять подкладывал поленья в прожорливую печку. Часам к восьми, когда начало смеркаться, в доме все еще было сыро, зато стало жарко, как в бане. Морщась от боли в стертых топорищем руках, я поставил на плиту чайник и вышел на крыльцо покурить.

Черт! Апрель закончился. Небо затягивала серая туча. Медленно, почти незаметно глазу ее выносило из-за неподвижных берез. Все вокруг: крыши, деревья, оттаявшая земля и уцелевший снег — постепенно темнело, сливаясь с беспросветно-серым небом. Я ощутил на лице несколько холодных уколов грядущего дождя.

«По крайне мере туча не снеговая!» — подбодрил я себя, затягиваясь сигаретой.

Дунул ветер, принес откуда-то запах гари. Затрепетали сухие былинки на огороде, плавно закачались голые ветви берез. Движение переливалось по огороду и его окрестностям, с ветки на ветку, с травинки на травинку, то совсем замирая, то резко дергая сухой лист, как неровное дыхание. Стало еще темнее. В небе стремительно и низко, как брошенный камень, пронеслась птица. Ветер снова налетел и просыпал мне на голову сор с крыши и еще пригоршню капель дождя. Резко похолодало.