— Ну-ну… — Кузнец ласково погладил Буцефала. Муромец, оказывается, время от времени еще и «мыслит». Это что-то новое.

— Я тут решил, надо бы с робостью моей начать бороться.

— Трусостью, — поправил богатыря Степан. — Называй вещи своими именами.

— Ну трусостью, — тяжко вздохнул Муромец. — Негоже такому великану, как я, каждого шороха бояться.

— И что же ты решил?

— Дык надобно мне хотя бы один подвиг ратный совершить, всамделишный. Маленький, но чтобы токмо я сам все сделал. Может, предложишь что, Степан?

Колупаев задумался.

— Дятлов на Руси что-то в последнее время мало стало, — наконец сказал он. — Надо бы спасти места обитания пернатых братьев меньших от вырубки. Думаю, ты с этим заданием легко управишься. Возьмешь булатный меч да разгонишь пьяных дровосеков. Даже драться ни с кем не придется.

— Издеваешься? — грустно повесил голову Илья. — А я ведь все сурьезно. Мужик я сильный, неужель ни одного подвига не в силах совершить?

— Сила есть, ума не надобно, — улыбнулся Степан, — об этом еще древние греки по поводу Херакла говаривали. Боюсь, Илья, что свой единственный ратный подвиг ты уже совершил.

— Это когда ж такое было?!!

— Тогда, — ответил кузнец, поглаживая по холке лошадь, — когда ты на печи тридцать три года в бодуне провалялся, тем на всю Русь и прославился. Это единственное, что о тебе тот летописец не наврал. Просто ни один дурак не удосужился проверить, как же ты остальные-то подвиги совершал, коль на печи все это время валялся.

— Один подвиг мало, — продолжал упрямиться Муромец. — Да и то не ратный он вовсе.

— Ну не скажи, — возразил Колупаев. — У нас на Руси никто тебя еще не смог переплюнуть. Ты у нас настоящий герой. Ведь как народ мыслит? Ежели ты Горыныча убил, это так, фигня. А вот ежели двадцать бочонков меда зараз выдул и даже глазом не моргнул, то уже герой. Песни о тебе слагают, добры девицы щупать себя дают.

— Так уж и дают? — нахмурился богатырь, вспоминая красавицу Кимку. — Значит, не поможешь мне с подвигом?

— Никаких подвигов! — отрезал Степан. — Уж извиняй, но подвиги — это по моей части. Лучше не срамись… хотя…

И кузнец вдруг подумал, что ежели Муромец в самое ближайшее время опростоволосится, то ему (кузнецу) это будет только на пользу. Пускай честной народ узнает, какой на самом деле этот богатырь непобедимый.

Просто отличная мысль, хотя и подлая.

В то утро Всеволод Ясно Солнышко проснулся раньше обычного, когда еще даже светать не начало. Тревожное чувство заставило князюшку встать с теплой кровати, одеться и отворить ставни спальни, дабы можно было оглядеть покрытые предрассветными сумерками окрестности.

Осмотр окрестностей поверг Всеволода сначала в легкое недоумение, а затем в ярость.

К княжьему терему крались живые кусты.

Медленно ползли, затем замирали на время и снова двигались, тихо шурша желтыми ветками.

Вытащив из-под подушки заокеанскую «дозорную трубу», князь решил разглядеть эти двигающиеся кустики поближе. Покрутил маленькие колесики, повернул стекла и, хищно улыбнувшись, узрел среди сухих веток раскрасневшуюся харю пьяного дровосека.

— Значит, снова штурм! — довольно проговорил Всеволод, потирая ладони. — Кто же этих супостатов из ямы-то выпустил? Узнаю, вздерну на виселице.

С этими словами князь снял со стены свой любимый охотничий лук и, сладко зевнув, выпустил в окно первую стрелу.

Раздался приглушенный крик, и один из «кустиков» сразу повалился на бок. Всеволод снова схватился за «дозорную трубу». Как он и ожидал, стрела угодила одному из дровосеков точно в торчавший кверху зад.

— У… волки позорные, — приговаривал князь, целясь в очередной «кустик».

Зазвенела тетива, взвизгнула стрела. Вторая цель была повержена. Тут-то до тупоголовых и дошло, что их тайная операция раскрыта.

— Долой! — взревели лесные труженики и, повскакивав с земли, бросились прочь от княжеского терема.

— Доло-о-о-о-ой! — гневно доносилось издалека. «Будут заходить с тыла, поганцы!» — догадался Всеволод.

— Николашка! — Тишина.

— Николашка, мать твою за пятку!!!

В спальню ворвался заспанный секретарь:

— Что случилось, князюшка, половцы?

— Нет, дровосеки!

— Опять?

— Какой-то… гм… нехороший человек помог им выбраться из волчьей ямы. Часом, не ты ли, Николашка, оказался этим добряком?

— Да что ты, князюшка, как можно?!! — Секретарь неотрывно глядел на наложенную на тетиву стрелу. — Да чтобы я… вот не сойти мне с ентого места!

В этот момент терем вздрогнул, и Николашка нелепо повалился на пол.

— Ага! — смекнул князь, бросившись вниз.

По первому этажу терема в панике метались полураздетые дружинники в исподнем да в ратных шлемах.

Позорище!!!

— Князь! — закричали славные воины. — Дровосеки тараном дверь ломают!!!

— Чем ломают?

— Бревном неотесанным!

— Все на стены! — Всеволод грозно взмахнул луком.

— Какие стены?!! — ужаснулись дружинники, заподозрив князя во внезапном помешательстве.

— Вернее, на крышу, — поправился Всеволод. — Я все забываю, что живу не в замке.

Терем снова содрогнулся, где-то на втором этаже с грохотом отвалились ставни.

— Да они мне весь заокиянский ремонт испоганят! — возмутился князь.

Кое-как напялив на себя доспехи и гулко топая, дружинники полезли по узкой лестнице на чердак.

— Князя, князя вперед пропустите! — кричал Николашка, вооруженный невесть откуда взявшимися в тереме вилами.

Князя пропустили.

Двое дружинников с лязгом и ругательствами свалились с лестницы вниз. Кто-то, судя по крикам, сломал руку.

— А вот и первые контузии! — недовольно пробурчал Всеволод. — Ну я этим голодранцам сейчас покажу!

— Долой!!! — донеслось снаружи, и в дубовые двери снова врезался таран.

На этот раз Ясно Солнышко хорошо подготовился к возможному штурму. Да, конечно, он не ожидал, что атака дровосеков случится так скоро. Но какая теперь уже разница? Главное, что он успел подготовиться.

Эллинского вина в княжеских погребах больше не было, так что пришло время для новых методов борьбы с реакционными трудовыми массами.

— Доло-о-о-о-ой…

На просторной крыше уже все было готово для отражения штурма. Дружинники, весело гогоча, выкатили из чердачного окна на самый край огромную бочку в железных обручах.

Кое-кто из витязей уже азартно поплевывал сверху в пышущих праведным гневом смутьянов.

— Не шалить! — строго приказал Всеволод, и дружинники послушно отпрянули от края крыши. — Расположить бочку строго над входом!

— Сделано, князюшка!

— Приготовиться! Как только они снова грохнут…

Бревно в очередной раз с треском врезалось в крепкие двери.

— Давай!!!

Дружинники ухнули и с гиканьем вылили содержимое бочки. Деготь нехотя ринулся вниз. Раздались душераздирающие вопли.

— Перья! — скомандовал Всеволод, взмахивая луком.

Двое дружинников проворно высыпали вниз из заранее приготовленных мешков куриные перышки.

— У-у-у-у… — донеслось снизу.

— Ну прям зима настала, — восхитился Николашка, ловко метнув в кого-то ржавые вилы.

Феерическое действо и вправду очень напоминало внезапно выпавший в начале осени снег. Перья кружились вокруг терема, словно хоровод мокрых февральских снежинок.

— Что, получили?!! — прыгал по крыше князь. Дровосеки в панике метались по двору. Непонятно откуда взявшиеся черные чудовища в перьях напугали их до беспамятства. Прошло несколько минут, прежде чем «чудовища», громко матерясь, объяснили, что они, мол, свои. Но все равно часть протрезвевших бунтарей с дикими визгами успела убежать в лес.

— Враги понесли серьезные потери, — довольно констатировал Николашка, записывая в бересту происходящее, так сказать по горячим следам. — Назову-ка я сей свиток «Битва за удел Сиверский».

— И половцев, половцев обязательно упомяни! — строго добавил Всеволод. — Мол, дровосеки сговорились с самим ханом Кончаком и, подкупленные дешевым самогоном, предали своего князя аки подлые Июды. М-да. И происки брата моего Осмомысла сюда приплети. Видел, мол, смутьянов, но вовремя не вмешался.