— Одноглазое!!! — кивнул Тихон.

— За нами увязалось?!!

Добры молодцы на ходу обернулись. Костлявая тетка, подняв повыше драную юбку, вовсю неслась сквозь ломкие кусты.

— Ребятки, я иду-у-у-у…

— Мама!!! — хором взвыли княжеские племянники и легким галопом кинулись наутек.

И вот добрался наконец Степан Колупаев до села Карачарова.

Село себе как село, ничего особенного. Куры между домами ходят, свиньи в грязи лежат, довольные как эфиопские элефанты после купания в Ниле. Сколько таких деревень на Руси? Тысячи. Но зато не в каждой живет богатырь-самозванец! Тем более такой знаменитый, как Илья Муромец.

— Эгей, уважаемый! — окликнул Колупаев высокого мужика, волочившего по дороге длинное бревно.

— Здорово, — отозвался мужик, вытирая взмокшее чело. — К кому в гости или так, проездом?

— К Илье я, к Муромцу, — ответил кузнец, останавливая повозку.

— Давненько к нему никто не приезжал, — задумчиво протянул мужик. — Да и я его никогда, в общем-то, не видел. Думал, помер. Ан нет, деревенский староста говорит, жив курилка! Вон та с краю его изба.

— Ента перекошенная?!! — удивился Степан.

— Ага, — подтвердил мужик. — Муромец-то весь час на печи лежит, ему даже до ветру лень с нее спуститься. Мы все с односельчанами гадали, как же это он так исхитряется?

— Ну и что, выяснили — как? — полюбопытствовал Колупаев.

— Нет, — покачал головой мужик, — так и осталось для нас загадкой.

— Ну спасибо тебе за помощь, — поблагодарил кузнец и, спешившись, решительно потопал к покосившейся избе.

Взошел на крыльцо, постучал два раза.

Тишина.

«Неужель и впрямь помер?!!» — испугался Колупаев.

По всем прикидкам Илье сейчас было сильно за сорок, а то и целых пять десятков.

Кузнец снова ударил в дверь избы кулаком, на этот раз в два раза громче. Давно не смазываемые петли жалобно застонали, и хлипкая дверь сама собой отворилась внутрь.

— Чудеса, да и только! — прошептал Колупаев, осторожно принюхиваясь.

Мертвечиной из избы, слава лешему, не пахло, а пахло из нее чем-то кислым.

«Черничная настойка!» — быстро определил Степан, являвшийся спецом по виноделию.

Черничная настойка была редкостной дрянью и применялась вообще-то во врачевании. Конечно, были гурманы, кои потребляли ее как спиртное. Вкус ужасный, зато эффект… коня на скаку свалит, достаточно лишь пробку из бутылки вытолкнуть. Колупаев толкнул дверь и вошел в избу.

— Есть здесь кто? — громко вопросил он. Ему не ответили, хотя и с порога было видно, что вроде как жилище обитаемо.

Обитатель сей развалины тихо храпел на печи. Вернее, поначалу Степан решил, что на печи лежит гигантская вязанка дров, но, подойдя ближе… кузнец не поверил своим глазам. Из-под грязной рогожи торчала голая нога невиданного богатыря. Судя по этой ножище… Невероятно! Настоящий великан.

Кузнец тут же вспомнил «дельные» советы Луки Пырьева и невольно поежился. Как же, хрястнешь ты такого верзилу, так он тебя одним плевком размажет.

Но все же Степан был не робкого десятка, недаром же ратные подвиги во множестве совершал.

— Есть тут кто? — во всю глотку нагло заорал он.

Не помогло. Колупаев поразмыслил.

Был еще один верный способ. Кузнец набрал в грудь побольше воздуха и дико заорал:

— Половцы-ы-ы-ы…

— Что? Где? — тут же подскочил на печи великан и, с грохотом въехав лбом в давно небеленный потолок, провалился в обморочное беспамятство.

— М-да, разбудил называется! — грустно посетовал Степан, опускаясь на стоящую у печи лавку.

Лавка хрустнула, и Колупаев оказался на полу. Со стоном поднялся. Потер ушибленный зад.

В этот момент дверь избы с грохотом распахнулась, и в обитель былинного богатыря ввалились какие-то всклокоченные перепуганные люди. Было их где-то душ пятнадцать и все почему-то вооружены. Кто дубиной, кто вилами, кто молотом кузнечным. Особенно кузнеца впечатлила одна баба, державшая в руках огромный ушат с мыльной водой.

— Где?!! — хором выдохнули крестьяне.

— Кто? — не понял Колупаев.

— Половцы!!!

«Ага! — догадался Степан. — Ополченцы!» Средний возраст у «ратной дружины» был глубоко за семьдесят годков.

— Ложная тревога! — спокойно пояснил ополченцам кузнец. — Проверка боеготовности, князь велел.

— А… ну тады ладно, — раздался вздох всеобщего облегчения.

Бряцая тазами (по всей видимости, в данный момент исполнявшими роль щитов), крестьяне спокойно покинули избу.

Колупаев покачал головой и, сходив к колодцу, принес целое ведро ключевой воды. Ведерко было дырявое, часть воды вытекла, но на отрезвление богатыря ее вполне могло хватить.

Отойдя подальше, Степан размахнулся и выплеснул содержимое ведра в лицо Муромцу. Однако не рассчитал маленько. Ведерко улетело следом за водицей.

— Ой-ей! — только и смог выдохнуть кузнец. Вода подействовала, но и ведерко, к сожалению, тоже.

— Ох! — вздохнул Илья, приходя в себя и судорожно шаря по печи.

С надетым на голову ведром он смотрелся колоритно.

— Кто задул лучину? — проревел богатырь, слепо тычась по сторонам. — Аспиды, ослепили-и-и-и…

Колупаев попятился к двери.

— У-у-у-у… — ревел Муромец. — Кощеевы отродья!

Представление длилось несколько минут. Затем Илья наклонился, и ведро само спало с его пустой головы.

Муромец несколько раз глупо моргнул и, сфокусировав взгляд, очумело уставился на Степана.

— Ты кто?

В голосе богатыря чувствовался неподдельный испуг.

Колупаев ухмыльнулся:

— Я Степан Колупаев, кузнец из села Большие Мытищи.

Прозвучало все это довольно грозно и веско. Но на Илью впечатления не произвело. Он лишь тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

— Какой нынче год? — вконец охрипшим голосом спросил он.

Вопрос поставил Степана в тупик. Не о том Муромец спрашивает, ой не о том.

— Сто одиннадцатый, — ответил Колупаев, — от рождества Велеса.

— Сто одиннадцатый?!! — в ужасе переспросил Муромец, после чего стал загибать могучие пальцы.

«Года считает!» — догадался Степан, внимательно разглядывая великовозрастного дитятю.

В рваной разлезшейся рубахе, весь заросший волосами… Ну прямо медведь, а не человек. Бородища ниже пояса. Усищи… страшно подумать. Басурман какой-то с большой дороги, а не богатырь.

— Тридцать три года, — сипло прошептал Муромец.

— Чего? — отозвался Колупаев.

— Я храпел на печи тридцать три года, — повторил богатырь, и глаза у него при этом были как у посаженного на кол половца.

— Так ты, значит… — догадался Степан, прикрыв рот ладонью.

Все становилось с ног на голову.

Не было никакого вероломного богатыря, нагло присвоившего себе чужую славу и сговорившегося с нечистым на руку летописцем.

Всего этого и в помине НЕ БЫЛО!

— Это что же получается… — прошептал Колупаев, быстро шевеля извилинами.

А получалось вот что. Илья все это время спал. Спал беспробудно, и пока он спокойно дрых, кто-то взял и присвоил богатырю чужие подвиги. Не спросив соизволения, совершенно самовольно.

Но зачем?

Сие пока было неведомо…

Муромец на печи, казалось, сейчас расплачется.

— Как же так? — хрипло причитал он. — Тридцать три года псу под хвост! Я ведь все как сейчас помню. Шестнадцать годков мне тогда от роду было. В ратный поход с другами собирался супротив Мамая-разбойника. С Масяней был обручен. Случился пир перед походом, я выпил и…

Богатырь с силой ударил кулаком по печи. Печь, как ни странно, выдержала.

— Летархия! — с запинкой произнес Колупаев услышанное однажды в какой-то корчме диковинное заморское словцо.

— Ась? — вздрогнул Муромец.

— Летархия, говорю, — повторил Степан. — Мне один ученый грек за кружкой вина рассказывал. Он был этот, ескулап заморский… Ну, ведун, знахарь по-нашему. Так вот, иногда происходит, что человек ни с того ни с сего в спячку впадает.

— Аки медведь зимой? — удивился Илья.