— Изъято на месте преступления, Цезарь! Этот жирный упырь только что хотел ударить тебя кинжалом!

— Брат, помоги! — захрипел Каска, корчась на полу. Его толстый брат, однако же, не спешил на помощь. Что-то явно не укладывалось у него в мозгу. Вместо Гая Сервилия Каски в толпу сенаторов ввинтился Кассий и, воткнув бешеный взгляд в спасителя Цезаря, заорал:

— Ты что, дурень! Брут, ты в своем уме?!

— Тамбовский волк тебе Брут, — последовал немедленный ответ.

Изумленный Цезарь, повернувшись, окинул взглядом сенатора, который только что обезоружил Каску. Сенатора ли?.. Неизвестный откинул капюшон белого осеннего плаща, в котором пришел в курию сената, и все увидели человека… который, несомненно, был очень похож на Брута, особенно на подвыпившего и похмельного Брута, но при ближайшем рассмотрении никак не могущий являться упомянутым Брутом.

— Не ты, Брут?! — выговорил Юлий Цезарь.

У кого-то из сенаторов-заговорщиков из-под тоги выпал кинжал и, звеня, покатился по ступеням. Повисло молчание, и даже слышно стало, как храпел, полулежана своем месте, один из сенаторов в зале, не принадлежавший к заговорщикам. Слышно было и то, как другой незаговорщик спросил у третьего: «Чего это там у них?» — «А, Тиллий Цимбр хотел просить за своего братца-головореза, наверное, и получил по морде за наглость!»

Наконец Цезарь вскочил со своего места и, бросившись к лже-Бруту, увлек его за статую Помпея. Здесь божественный диктатор свирепо шмыгнул носом и спросил:

— Ты кто такой?

— Я, Цезарь…

— Нет, Цезарь — это я!!

— Я, Цезарь, хотел сказать, что тебя собрались убить, — доложил сержант Васягин, а это был именно он. — Мне удалось раскрыть этот заговор. Во главе его стоят твой друг Брут, потом Кассий и еще какая-то сволочь. Они — исполнители. Правда, не удалось установить имени заказчика. Но теперь, когда этот жирный боров был обезврежен мною при попытке убить тебя, ему не отмазаться!

— Ты кто такой? — повторил Цезарь.

— Меня зовут Васягин. Я из милиции, — проговорил сержант и глупо улыбнулся.

— Из милиции?[118] — произнес Цезарь. — Тебя что, прислал претор Лепид?

— Да нет. Я сам пришел.

— Ты удивительно похож лицом на Юния Брута. Ты не из ларов?

— Вы хотите сказать, что я нечистая сила? — обиделся Васягин. — Да нет, есть у нас черт Добродеев, вот он, как у вас тут говорят, лар натуральный. А я — человек. Просто я вчера подумал, что…

Все, что подумал накануне сержант Васягин, было изложено в довольно путаной и косноязычной манере Гаю Юлию Цезарю. Васю Васягина выручала его необразованность и непосредственное отношение к жизни. Любой мало-мальски грамотный человек, верно, сошел бы с ума от сознания того, что он говорит с Цезареми, только что спас ему жизнь. Вася Васягин с ума не сошел: не с чего было особенно сходить-то. Он знал только то, что он должен был это сделать: спасти Цезаря. Васягин рассказал, как сегодня ночью два пьяных галла, Факс и Сифакс, довезли его до дома Брута, где раб-привратник молча впустил его в дом и даже не предпринял попытки вышвырнуть вон. Почему раб повел себя именно так, до Васягина дошло потом, когда он увидел Брута и… свое отражение в зеркале. Неизвестно, сколько злых шуток сыграла природа при рождении Васягина, только несомненно одно: он был как две капли воды похож на сенатора. Оба были примерно одного роста, одного сложения, одного возраста (лет по двадцати семи). И — лицо. Черты лиц Брута и Васягина были идентичны. Необразованный российский мент неожиданно для себя открыл, что у него, Васи, чисто римский тип лица: орлиный нос, рельефные скулы, сильный подбородок. Правда, римлянин был поухоженнее, но распушенный образ жизни, который вел уважаемый Брут, нивелировал разницу.

В схватке друг с другом и Васягин, и его древнеримский оппонент порвали всю одежду, перемешав клочки. Подоспевший пьяный Кассий тюкнул по голове Марка Юния, приняв его за Васягина. У настоящего Брута оказалось сильно разбито лицо, так что его не опознали.

Один из рабов отвез Брута в Субуру и оставил в одном из притонов под надзором лекаря-алкаша, а лже-Брута облобызал Кассий и предложил немедленно выпить. Впрочем, Вася Васягин пить не стал, а, войдя в роль, приказал рабам отправить Кассия на покой в одну из спален дома, а сам принял горячую ванну и, окончательно придя в себя, стал разрабатывать план действий. Увлеченный конструированием своих последующих оперативных мер, он не заметил, как наступило утро. Кассий убрался к себе домой, а Васягин стал готовиться к походу в сенат… Сначала он хотел связаться с Добродеевым, Галленой, Вотаном Боровичем и новоявленным соратником, декурионом Манлием Бальбом. Но потом решил действовать самостоятельно. Наверное, не последнюю роль сыграл выпитый натощак бокал золотого кипрского вина. По сравнению с ним все то, что употреблял в своей жизни Вася Васягин, казалось жидкостью для снятия лака.

…У Юлия Цезаря был богатый жизненный путь. Тот, кто в этом сомневается, может почитать уважаемых историков, Светония и Плутарха. Но более глупой и более эксцентричной истории ему не приходилось слышать уже давно. Сначала он слушал Васягина хмуро, потом начал улыбаться, а под конец, когда Васягин принялся описывать манипуляции пьяного Кассия, связывающего Брута, засмеялся. Улыбался он и тогда, когда Васягин сунул ему мятый листок бумаги с заявлением на русском языке. К слову, в Риме о бумаге тогда не имели ни малейшего представления.

Из-за статуи Помпея воровато выглядывали озадаченные заговорщики.

— Судя по твоему акценту, ты не римлянин, — сказал Цезарь, выслушав Васягина, — хотя сходство твое с сыном Рима удивительно. Ты прознал о заговоре и хотел спасти меня. Это хорошо. Плохо другое. Поневоле ты расстроил мои планы. Дело в том, что ты хотел узнать, кто является главным вдохновителем убийства Цезаря. О том, что меня могут убить, весь Рим говорит вот уже один Юпитер знает сколько. Нет, не Брут, не Кассий возглавляют заговор. Тебе приходилось бывать в театре? — Сержант Васягин, лишь однажды ходивший в областной театр оперы и балета со своей сожительницей Леной и позорно заснувший на балете «Щелкунчик», отрицательно мотнул головой. Цезарь продолжал:

— За то, что ты сделал почти невозможное, я скажу тебе то, что не сказал бы никому другому. Это — я… я заказал свое убийство. Эффектную, кровавую, роскошную театральную постановку.

Сержант Васягин снова мотнул головой и, сглотнув, произнес:

— Ты… ты сам? Но… но зачем?

— Очень просто, — объяснил Цезарь. — Я считаюсь почти богом. Мой род Юлиев идет от Юла, сына Энея, в котором текла кровь богини Венеры. И я знаю, что я не просто человек, что я выше, чем человек. И что же? Божественный Юлий, потомок богов, владыка Рима, в один прекрасный день может превратиться в полудохлую развалину, страдающую потерей памяти, старческими психозами, поносом и кашлем! Недавно на заседании сената у меня было помрачение. Я не могу себе позволить хоть на день быть таким, каким я иногда видел себя в зеркалах своего дома!

Сержант Васягин пробормотал:

— Но, Цезарь… Вот в моей стране, у нас был президент… правитель, который иногда, верно, забывал, как его зовут. И ничего! Его даже на второй срок выбрали.

— Меня тоже трижды избирали диктатором, — проговорил Юлий Цезарь сурово и печально, — последний раз пожизненно. А правитель твоей страны, о котором ты сейчас говорил…

— Он уже не правитель. Он ушел в отставку. Живет на пенсии. Может, и тебе, Цезарь, уйти в отставку, уехать далеко отсюда и жить спокойно. Ну, пчел там разводить. Мемуары напишешь, получишь гонорар… В теннис поиграешь. А, его же еще не изобрели, — бормотал Васягин, — ну, попросишь кого-нибудь, чтобы специально для тебя теннис изобрели.

— Нет, — качнул головой Цезарь, тронул пальцем висок, чтобы не покосился венок на голове, и тут обнаружил, что венок не лавровый, а — дубовый. — Кстати, если ты из милиции, то ты должен знать, что выборами на этот год Бруту вручена городская претура. Так что ты бил почти что своего начальника.