Афанасьев, еще надеявшийся на то, что тяжеленную золотую болванку не придется тащить вручную, тяжело вздохнул. Впрочем, до дома парасхита, где разместился Альдаир, было не так уж и далеко. Взглянув на красную рожу Эллера, Женя отказался от мысли скрыть от него то, что их наградили ценным призом.

Эллер ухватил завернутого в грязную ткань золотого быка и поднял его с такой легкостью, как будто это был не почти центнер металла, а тюк с птичьим пухом, и спросил:

— Что сие?

— Пустяки, — заверил Женя. — Сувенир от местного населения.

— А Ключ? Кусок посоха того пророка, о котором ты много читал в вашем мире? Его вы разыскали?

— Ключ? Видите ли, уважаемый Эллер, по всей видимости, те предания, что рассказывали о пророке Моисее, не совсем соответствовали исторической действительности и…

— Будь краток!!

— Вследствие чего следы перепутались. Быть может, реальный пророк Моисей и имя другое носил, и вообще. Все-таки прошло столько времени! Так что мы не смогли отследить четкое присутствие пророка Моисея в этом мире, хотя уверен, что эпоха выбрана верно: все-таки вы, уважаемый Эллер, и ваш коллега не могли делать таких ошибок, как делаем мы, люди. — Разглядев свирепеющее выражение лица Эллера, Женя решил пуститься совсем уж в низкопоклонническую лесть. — Вне всякого сомнения, высокочтимый Эллер, по возвращении в Россию вы сможете найти себе более достойных помощников, нежели мы.

Дион напоминал обиженное дитятко, не получившее любимой игрушки. Правда, дитятко было двух метров ростом и обросло бородой, но поступки у него были совершенно детские. Услышав о том, что «отмычки номер один» нет, он гневно затопал ногами, а потом подхватил тушу дохлого осла и запустил ею в близлежащую хижину. Крыша провалилась, и труп несчастного животного свалился на головы проживающим под ней египтянам. Эллер заорал:

— Значит, презренные, вы не нашли того, для чего предназначила вас наша воля! Мы сделали все, а вы не оправдали оказанного вам высокого доверия!!

— Где-то я это уже слышал… — простонал Афанасьев и увидел, что в громадной ручище Эллера появился молот, описавший первое вращательное движение.

Неизвестно, что сталось бы дальше… Но тут ситуацию спас Колян. Бравый брателло не привык, чтобы на него так орали. К тому же тут не было Тангриснира, приводившего его в уныние, близкое к тихой панике. А Эллер пугал его меньше. Колян выкатил грудь колесом и предпринял ответную звуковую атаку:

— Ты, рыжебородый! Думаешь, если своей кувалдой швыряешься, так все можно! Я у тебя в шестерках не подписывался гонять! Не, не надыбали мы этого Моисея! И че? Сам бы попробовал! А то сидишь себе в конторе у этого патологоанатома, бухло местное жрешь, а может, и трахнул уже кого! А мы, между прочим, нехило потрудились! У меня и так все на ушах ездят, а тут еще ты со своими воплями! Сначала этот придурочный Тотмекр лепил про своего быка, потом местная соска Тату под утро предлагала на ней жениться, а под конец задолбал этот чертов Ару! Че он только не лепил!! А я не нанимался слушать биографию его подельника Месу! Типа гулял Месу по пустыне, а тут вдруг видит горящий куст и…

— Что-о-о-о?! — взревел Женя Афанасьев. — Куст?

— Ну да. — Колян снизил тон, потому что несколько ошалел от такой экспрессии Афанасьева. — Про куст мне зачехлял. Да я ему сам рассказал бы сколько угодно. Мне гид рассказывал, когда я в прошлом году с телкой в Египет махнул. Типа называется растение диптам, выделяет какие-то там летучие эфирные масла, на солнце может загореться.

— Черт побери! — простонал Женя, садясь в лужу. — Диптам, растение, обитающее на Синайском полуострове! Неопалимая купина! И про него рассказывал Ару! Когда Месу был…. Какой же я дурак! Какой же я дурак! Диптам, или куст Моисея! — Колян поскреб в затылке.

— Да этот Месу меня еще вчера замучил, — сказал он. — Выпил вина и начал бубнить что-то про то, как путешествовал по какой-то моавитской пустыне. У него еще базар жуткий, ничего понять нельзя, бубнеж какой-то. Он говорит, что в детстве, когда он еще совсем сосунок был, над ним какая-то падла подшутила: положила перед ним золотые монеты и угли из костра. А он вместо голдовых монет взял уголек, да и сразу в рот. Вот и…

Афанасьев аж взвыл:

— Ну конечно! Идиот! Ну как же я сразу не догадался… Месу! Ару! Ару — египетская форма имени Аарон, пророк Аарон, брат Моисея по Библии! А Месу… А Месу — египетская форма имени Моше, или Моисей!! И ведь я предполагал, что на самом деле все могло быть совсем не так, как сказано в Библии! Моисей оказался египетским жрецом, потому что Месу — египетское имя! И идол золотого тельца, который в Библии провозгласил Аарон… ну конечно же телец — это золотая статуя быка Аписа, которую евреи, наверно, утащили из Египта! — Говоря это, Женя бил себя по голове со все большей амплитудой. — И кому мог поклоняться Аарон, если, как оказалось, он был жрецом Птаха и Аписа, жрецом по имени Ару! Косноязычный Моисей и красноречивый Аарон! Идиот!! Болван!!!

Из-за изгородей пугливо выглядывали египтяне. Квартал был бедный, так что местное босячество вмешиваться не рисковало.

Наконец Женя успокоился. Он вылез из грязи и, стараясь говорить спокойно, произнес:

— Вот что, уважаемый Эллер. Я не знаю, как все это вышло. Наверное, действуют законы детерминизма и высшей предопределенности…

— Женек!! — влез Колян Ковалев.

— Хорошо. Буду краток. Нас выбросило в нужное время и в нужное место. Просто мы сразу не поняли, насколько точно попали.

— Погоди, — сообразил Ковалев, — я так понимаю, что Месу — это и есть тот пророк, который нам нужен? Так ведь здесь он не еврей и вообще какой-то дурень. Какой из него пророк?

— Значит, это еще в будущем. Но жрец Месу — это и есть будущий пророк Моисей, теперь я понял точно!

— А, ну ладно, — сказал Колян. — Тогда все совсем не так кисло, как рисовалось. Вернемся обратно к старине Тотмекру в его контору, разыщем там Месу и возьмем у него кусок посоха. Я ведь так понял, без разницы, какой посох, главное, что его недавно касался наш клиент?

— Ты правильно понял.

Завершающий этап операции под названием «Отмычка номер один» был назначен на ночное время. Так рассудил пришедший в себя Альдаир. Правда, силенок у него было маловато, как и у Эллера, но по сравнению с обычными людьми они все равно были как слон против моськи.

Золотую статуэтку Аписа до поры до времени припрятали в надежном месте. По крайней мере, так полагал Афанасьев. Если бы он знал, что их выследил Ару, то без труда вычислил бы, что золотой телец, которому поклонялись в Библии, и есть тот самый… В общем, неисповедимы пути твои, Господи.

В то самое время, как пришельцы из чужого мира готовились ломать посох, обнаруженный в руках жреца Месу, не кто иной, как владыка Верхнего и Нижнего Египта Рамсес II, скучал. Богоподобному правителю было нечем заняться. Недавно он заключил мир с хетхами и даже женился на дочери тамошнего царя. Дочь оказалась стервой, но Рамсеса это даже забавляло — первое время. Потом выходки новой супруги наскучили, он оставил ее в своем громадном дворце в Фивах, а сам уехал в Мемфис на церемонию, посвященную быку Апису. Вселившись в свой огромный мемфисский дворец, мало чем уступающий фиванскому, фараон принялся активно зевать. Его ничто не занимало. Даже церемонию, которая была назначена на завтра, он воспринимал с плохо маскируемым пренебрежением.

Фараон Рамсес правил Египтом уже около тридцати лет, и состояние, которое другой тиран назвал впоследствии «головокружением от успехов», давно уже перешло в неизлечимую стадию. Его давно перестали впечатлять смотры художественной самодеятельности, именуемые здесь, в Египте, торжественной встречей фараона. Рамсес въехал в Мемфис примерно в то же самое время, когда Женя Афанасьев и Колян Ковалев — по вине безвременно издохшего осла — упали в грязную лужу на окраине города. Рамсес проследовал на своей колеснице, кидая туманные взгляды на встречающих. Десятки тысяч людей с верноподданническими слезами на глазах осыпали его путь дождем цветов, едва распустившихся бутонов, зеленых листьев и пальмовых ветвей. Номарх[111] Мемфиса, почтенный плешивый Нефермаат, и верховный жрец храма Птаха Тотмекр повалились в пыль перед конями фараона и принялись лобызать землю. Рамсес некоторое время наблюдал за этой малогигиеничной процедурой, а потом милостиво позволил проводить себя во дворец.