Затем к Адальберге присоединились еще двое из числа местных жителей. Вечерами, лениво не замечая ласк, которыми одаряли ее приближенные, Адальберга пила вино и говорила:

– Я соберу армию и возьму штурмом замок Ларра. Я освобожу мою мать из унизительного рабства. Я надену на Фейнне кандалы и сброшу ее с башни: пусть узнает, какой смертью умерла моя сестра! А когда вернется Элизахар, я встречу его арбалетной стрелой!

Оснегги поцеловал ее грудь, высвобожденную из спущенного платья, и пробормотал:

– Конечно, моя госпожа.

Другие жадно смотрели на нее, и, когда Оснегги встал, чтобы налить еще вина, его место занял Бризбарр, в то время как один из переметнувшихся к Адальберге крестьян, ошалев от собственной смелости, гладил под платьем ее колено.

А потом все разом закончилось, и Бризбарр опрокинулся на спину и молча уставился в небо пустыми глазами.

– К оружию! – закричала Адальберга.

В полумраке угасающего дня испуганно заржали кони.

– Проклятие! – хрипло вопила Адальберга, ловя коня и забираясь к нему на спину.

Со стороны болот в деревню въезжали всадники.

Сумерки непрерывно лгали: предметы казались больше, чем были на самом деле, люди – ближе и опасней. При виде чужаков за оружие взялись не только пятеро прихвостней Адальберги – человек десять местных крестьян похватали ножи и вилы и бросились на всадников.

Ренье никогда еще не приходилось сражаться вот так – конным против разъяренных мужланов. Он боялся не столько за себя, сколько за лошадь: было бы жаль, если бы ни в чем не повинное животное погибло. В полумраке Ренье видел по-звериному блестящие глаза. Острые вилы надвигались на всадника, как если бы Ренье был стогом сена, который нужно разворошить.

Арбалетная стрела остановила крестьянина. Он схватился за раненое плечо, присел на землю, широко разинул рот и только после этого – основательно подготовившись – громко, безутешно завыл.

Радихена перезарядил арбалет и снова поднял его. Ренье подумал вдруг, что Радихена, при других обстоятельствах, и сам мог бы оказаться среди бунтовщиков.

Ренье вряд ли мог бы похвалиться тем, что хорошо владеет копьем, но шпага в условиях этого боя была не слишком подходящим оружием, и выбора не оставалось. Тем более что на Ренье во весь опор мчался всадник, и скорее по посадке, чем по чему-либо другому, Ренье угадал в нем бывшего солдата.

Это был Оснегги. Он заранее поднял меч, готовясь разрубить противника. Старая, давно забытая радость вскипала в нем: много лет прошло с тех пор, как Оснегги сражался с врагами на поле боя! Грабежи на дорогах – не в счет: все его жертвы слишком легко сдавались.

Ренье уклонился от первого столкновения, и Оснегги проскакал мимо, однако он сразу же развернул коня и повторил попытку. Сильный взмах меча перерубил древко копья – Ренье не успел даже опомниться, как остался почти безоружен, с обрубком в руке. И, вне себя от ярости, Ренье набросился на хохочущего Оснегги. Он не видел теперь ничего, кроме этой омерзительной рожи с мокрой от слюны бородой. И когда они сблизились в третий раз, Ренье подтолкнул своего коня коленями так, чтобы тот ударился грудью о бок коня Оснегги. Солдат потерял равновесие и отвел в сторону руку с мечом. В то же самое мгновение Ренье с силой вонзил острый обрубок древка ему под горло.

Звериный визг разнесся над деревней: растрепанная, с распущенным корсажем, Адальберга верхом мчалась по улице и размахивала мечом. За ней скакали еще трое.

Один из егерей преспокойно наклонился и забрал вилы, выпавшие из руки раненого крестьянина. В последний миг, когда всадники поравнялись с ним, егерь вдруг упал на колени и выставил перед собой вилы, и конь со всего маху напоролся на них. Все смешалось: бьющееся животное, кричащие люди. Адальберга полетела дальше, а егерь и упавший всадник сплелись на земле в смертельной схватке. К несчастью для всадника, он не успел вынуть ноги из стремян, и умирающий конь придавил его, так что егерь, опомнившись от падения, попросту перерезал беспомощному врагу горло.

Ренье проехал по улице, оглядываясь по сторонам. В сумятице поединка с Оснегги он выпустил из виду остальных. Деревня выглядела пустынной. Затем впереди послышались крики, и Ренье погнал коня туда.

Трое крестьян с граблями и вилами окружили Радихену. Тот не имел времени для выстрела – ему приходилось внимательно управлять конем, следя за тем, чтобы не ранили животное.

Ренье поспел вовремя. Наклонившись с седла, он ударил шпагой ближайшего к себе крестьянина, и тот, ошеломленно охнув, повалился на землю. Ренье выдернул клинок из тела, едва не упав при этом с седла.

Радихена наконец выпустил давно заряженную стрелу, ранив второго противника. Третий пустился в бегство. Его не стали преследовать.

Ренье поморгал, приходя в себя. Радихена сказал ему:

– Вы убили его.

– Очень хорошо! – разозлился Ренье. – Одним мерзавцем меньше.

– Этот человек принадлежал Элизахару.

– Элизахар бы его повесил.

– Не нам с вами решать…

И тут Ренье наконец понял, почему Радихена, даже и окруженный врагами, сильно рискуя, все-таки медлил с выстрелом: Радихена попросту боялся убивать. Он целился так, чтобы нанести рану болезненную, но не смертельную.

– Ты – безнадежный крестьянин, Радихена.

– Возможно.

– Ты экономишь даже на врагах.

– Да, – сказал Радихена и улыбнулся.

«Проклятие, он начинает мне нравиться», – подумал Ренье.

И тут он увидел Онфруа. Сын Элизахара стоял посреди улицы, возле самого колодца, широко расставив ноги и держа в обеих руках по мечу: в левой – покороче, в правой – подлиннее. Глаза его были плотно завязаны.

А вокруг Онфруа медленно кружил человек, вооруженный длинным мечом. Он двигался беззвучно, мягко ступая по земле. Обе его ладони сомкнулись на рукояти меча, соединившись почти сладострастно, и улыбка появилась на лице Дрогона (это был он).

Онфруа громко расхохотался.

– Ты думаешь, что сможешь подобраться ко мне незаметно? – спросил мальчик.

Дрогон вздрогнул, но не позволил улыбке исчезнуть. И промолчал.

– Нападай, – потребовал Онфруа.

Дрогон сделал молниеносный выпад.

Онфруа принял удар на скрещенные клинки.

– Повтори, – велел он, чуть сместившись влево. – Ну, давай. Я по хватке чувствую, что ты – бывший солдат. Давай же, солдат! Действуй! Убей подростка с завязанными глазами!

Дрогон почувствовал, что у него от напряженной улыбки начинают болеть скулы. Он снова напал. Улыбка превратилась в оскал – сын Элизахара отбил и этот удар. А затем перешел в атаку сам. Он слышал каждое движение своего противника, угадывал каждое его намерение. Это казалось каким-то волшебством.

Дрогон отскочил, перевел дыхание. Онфруа в тот же миг очутился рядом. Он нанес удар сразу обоими мечами – в плечо и в горло. Казалось, нет силы в мире, способной противостоять этому удару. И Дрогон упал, захлебываясь собственной кровью, а Онфруа отбежал в сторону и вдруг протяжно, жалобно всхлипнул.

Ренье подошел поближе. Онфруа сразу перестал плакать и вскинул голову:

– Кто здесь? Господин Ренье?

– Да, – ничему уже не удивляясь, отозвался Ренье.

– Подайте мне мои мечи, пожалуйста.

Ренье повиновался. Он наклонился над убитым Дрогоном, чтобы извлечь мечи из тела и обтереть их от крови. У мертвеца было удивленное лицо. В полумраке оно казалось почти детским. Наверное, оттого, что Дрогон не носил бороды. А может быть, дело в улыбке, которая не успела сойти с губ.

Ренье выпрямился и, с мечами в руках, повернулся к Онфруа. Мальчик по-прежнему стоял с завязанными глазами. Он беспокойно повернул голову в сторону Ренье, протянул руку, почти безошибочно угадав направление.

Радихена находился поблизости – пеший, с лошадьми в поводу.

И тут серый воздух ожил. Нечто подвижное появилось в нем, нечто стремительное, жадно ищущее цель. Ренье даже не понял, что происходит: он еще не отошел от впечатления, которое произвела на него схватка между рослым солдатом и незрячим юношей. Онфруа, как бы ни был он чуток и быстр, уже не успевал уклониться от смерти, летящей прямо ему в грудь.