Ренье показал на осколки черепицы:

– Это тоже, по-твоему, чушь? Несуществующая деталь пейзажа?

– Не валяй дурака, Ренье. Кому понадобилось убивать полоумную гробовщицу из Коммарши? Если какие-то фанатики продолжают считать ее потомком Эльсион Лакар и не оставляют мысли разделаться с ней…

– Нет, – перебил Ренье. – Фанатики давно убили бы ее. И не тайно, а вполне явно. Как расправились с господином Алхвине, к примеру…

Эмери нахмурился. Воспоминание о разоренной усадьбе ученого было не из тех, к которым он любил возвращаться.

Ренье сказал:

– Она говорит о какой-то тени. Вполне вероятно, что это преследователь.

– Тень! – оживилась Генувейфа. Она доверчиво улыбнулась Эмери. – Это ведь чистая правда, – сказала она, ластясь к нему. – Почему ты мне не веришь?

– Потому что это звучит глупо…

– Пусть расскажет, как это началось, – предложил Ренье. – Кстати, я знаю здесь поблизости отличный кабачок, там и поговорим, а заодно закусим…

– Ты повсюду знаешь какой-нибудь отличный кабачок, – с неудовольствием обронил Эмери. – Особенно на окраинах.

– Положение обязывает – Талиессин одно время только так и ходил по городу, из одного кабачка в другой, а я гонялся за ним, точно ревнивая супруга со скалкой наготове…

– Я согласна на кабачок, – сказала, оживляясь, Генувейфа. – И на закусить.

– Вот видишь! – обратился к брату Ренье. – Она голодна, а ты ее допрашиваешь.

Эмери едва не застонал.

– Хорошо, хорошо, хорошо… Одно условие: кабачок выберу я. И не на самой окраине, а поближе к дворцовой стене. Харчевня не обязательно должна быть грязным притоном.

– По-моему, у него сегодня плохое настроение, – сказала Генувейфа чуть удивленно.

Они зашагали в сторону городского центра. Эмери хмурился: ему почему-то казалось, что неожиданное появление Генувейфы – дурной знак. Впрочем, дела сейчас шли так, что любая перемена к новому приносила только новые беспокойства. «Неужели это и означает взрослую жизнь? – думал Эмери. – Пожалуй, стоило бы умереть в детстве».

Генувейфа с восторгом озиралась по сторонам. Причудливые строения городского центра завораживали ее. Она то и дело останавливалась и задирала голову, рассматривая витые башенки, воздушные мосты, лестницы, петляющие по расписным стенам и исчезающие в боку здания, чтобы вынырнуть ближе к входной двери. Дом, построенный в виде шагающего великана, привел ее в исступленный восторг, она долго не хотела уходить, так что в конце концов Эмери согласился задержаться возле него.

– Мы ведь никуда не торопимся, – примирительно сказал брату Ренье. – Пусть развлечется. В Коммарши она таких чудес не увидит.

Эмери угрюмо молчал. Ему было скучно наблюдать за восторгами Генувейфы.

– Вспомни, как мы с тобой впервые побывали в столице, – добавил Ренье.

Лучше бы он этого не говорил. Эмери окрысился:

– Мы были тогда детьми!

Он снова вернулся к идее умереть в детстве. «Если у меня будет ребенок, я задушу его по достижении им четырнадцатилетнего возраста, – подумал Эмери. – Счастливец! Для меня такого одолжения никто не сделал».

В этот момент Ренье прервал мрачные раздумья брата громким возгласом:

– Гляди-ка!

Генувейфа стремительно подбежала к входной двери и к тому моменту, когда Эмери снова посмотрел на нее, она уже исчезала в здании.

– Нет, – со стоном выдохнул Эмери.

Дом-великан представлял собой хранилище важных частных документов, по преимуществу завещаний; кроме того, там жили некоторые государственные служащие. Вряд ли они будут рады вторжению.

– Странно, что она вообще сумела туда войти, – после паузы заметил Эмери.

Ренье пожал плечами.

– Для безумцев не существует слова «нет» – в этом отношении они подобны истинной любви. Истинная любовь не сметает преграды, как принято считать, она их попросту не замечает.

– Спорное утверждение.

Между тем Генувейфа действительно вошла в здание, и никто, кажется, не остановил ее. Она исчезла в лабиринте комнат и переходов дома-великана.

– Там можно проплутать неделю, – озабоченно произнес Эмери.

– Я здесь! – донесся ликующий крик Генувейфы.

Оба брата подняли головы и увидели, что она уже взобралась на самый верх и теперь ступает на висячий мостик, что соединял «плечо великана» с соседним зданием. Братья переглянулись.

– Если ее действительно кто-то преследует и он сейчас поблизости, то мы все равно ничего не успеем сделать, – сказал Эмери. – Лично я предпочел бы не терять ее из виду.

Ренье молчаливо согласился с ним. Генувейфа пробежала несколько шагов по мостику, проложенному на высоте пятого этажа над мостовой. Затем девушка снова остановилась, перегнулась через перила и стала любоваться столицей.

Отсюда действительно открывался превосходный вид – на дворец, на роскошный сад, на крыши с флюгерами, на башенки и мансарды с их круглыми подмаргивающими окошками.

Ренье размечтался, вспоминая о том, как впервые наслаждался этой картиной: почему-то именно сегодня это воспоминание было особенно ярким и сильным.

Эмери дернул его за рукав и молча показал рукой на девушку:

– Ты видишь это?

Почти неуловимая для глаз, мелькнула темная тень. Она была маленькой и низкой, как и рассказывала гробовщица. Двигалась она чрезвычайно быстро, ни на миг не задерживаясь на одном месте.

Она проскользнула мимо девушки, а затем вдруг повернулась к ней и сделала стремительный бросок обратно. С громким криком Генувейфа перелетела через перила и начала падать на мостовую. Тень тотчас исчезла.

– Я лечу! – закричала Генувейфа.

Прохожие на улицах и жители соседних домов – все, кто оказался поблизости, – с ужасом смотрели на девушку, падающую с висячего моста. Бахромчатая черная шаль развевалась на ее распростертых руках. Братья, не сговариваясь, рванулись к месту ее предполагаемого падения, чтобы хоть немного смягчить удар о мостовую.

Но Генувейфа так и не упала. В последний момент ее юбки зацепились за водосток, сделанный в форме остроухой собачьей головы. Повиснув вверх ногами, она закричала:

– Теперь вы видели?

Эмери подбежал к ней первым и осторожно снял ее с «насеста». Оба уха собаки были теперь погнуты, как будто пес чувствовал себя в чем-то виноватым и в ожидании неизбежной кары прижал уши.

Генувейфа забилась в объятиях Эмери, высвобождаясь.

– Ты не ушиблась?

– Самую малость… Вы видели, как я летела?

– Генувейфа, зачем ты это сделала? – спросил Эмери, выпуская ее и снова начиная сердиться. Чувство облегчения сменилось досадой. – Для чего ты это вытворяешь?

– Ты ведь видел тень, – сказала она, отряхиваясь и разглаживая на себе платье.

Эмери покачал головой, а Ренье сказал:

– Да, Генувейфа, это правда. Мы видели тень. Мы оба ее видели.

– А мне никто не верил, хотя ведь и знают, что я не лгу! – Генувейфа вдруг вспомнила обиду и надулась. – В Коммарши со мной не стали разговаривать. Глупые люди.

– Глупые, – поддакнул Ренье.

Они наконец добрались до небольшой, чрезвычайно уютной харчевни. Талиессин ее не жаловал, а вот Ренье, бывало, проводил здесь приятные часы.

Хозяйка узнала его и подала блины. Генувейфа принялась есть их, хватая руками и обжигаясь. Ее лицо сразу же залоснилось. С набитым ртом она рассказывала:

– Началось с похорон. Понятное дело, мне-то эту работу не поручили, но мне же обидно! Я лучшая. В каждом деле что главное? Любить. Я люблю их. Всех моих мертвецов. Я умею их устроить. Те, другие, – у них только материал есть хороший, понимаете? Бархат, красное дерево.

– Кто умер? – спросил Ренье, тоже жуя.

– Из Академии профессор. Алебранд – так его звали.

– Алебранд?– Эмери изумленно уставился на Генувейфу.

Ренье перестал жевать и замер.

Преподаватель оптики, магистр Алебранд очень хорошо знал свой предмет и неизменно пользовался большим уважением студентов, хотя неприязненного отношения к большинству своих учеников магистр даже не пытался скрыть. Странно, что он умер. Он казался несокрушимым и вечным. Он даже не был слишком старым.