— Я ждала господина Эмери...

Прыгая через ступеньку, Ренье успел прежде, чем Уида сказала что-либо еще.

— Идем, Эйле. Эта дама прощается с тобой.

— Прощай, Эйле, — сказала Уида.

Ренье схватил Эйле за руку и вытащил на улицу.

Тяжело дыша, она прижалась спиной к стене и уставилась на своего друга.

— Это ведь была она — та самая? Эльсион Лакар? Невеста Талиессина?

— Да, — хмуро ответил Ренье. — Тебе не следует на нее обижаться. Она — в еще худшем положении, чем ты, и очень страдает из-за этого.

— Из-за чего? — горячо спросила Эйле. — Из-за того, что она родит ему законного наследника? Из-за того, что ее никто не назовет «матерью ублюдка»? В конце концов он полюбит ее. Она очень красива...

— Любят не за красоту, — сказал Ренье.

Эйле всхлипнула.

— Ну да, я-то не такая...

— Ты не такая, и он любит тебя, — сказал Ренье, обнимая девушку. — Идем. Я же с тобой.

Но она вырвалась, сердито тряхнула волосами.

— Вам-то легко рассуждать! Вы — знатный господин, вы богаты! Вам откуда знать, какова бывает судьба незаконных детей?

— Милая Эйле, я уже говорил тебе и повторю еще раз: я хорошо знаю, каково быть бастардом.

Она замолчала и замерла, только глаза ее открывались все шире и шире.

— Вы же не хотите сказать, что вы...

— Вот именно, — отозвался Ренье. — Я бастард. Теперь ты мне веришь?

— Я вам и без этого верила, — заявила Эйле весьма непоследовательно.

Она схватила его за руку, и они побежали по улице.

Талиессин действительно впал в отвратительное состояние духа. Он потому и не показывался у своей возлюбленной, что не хотел ее огорчать. Днем он сидел в одном из трех своих любимых кабачков, а ночью бродил по улицам и задирал поздних прохожих. Ему удалось устроить уже две драки, но глухая злоба, кипевшая в нем, никак не могла успокоиться и продолжала искать себе выхода.

И повсюду, куда бы ни отправился Талиессин, за ним следовала темная тень.

Наконец ему надоело ее безмолвное присутствие, и он начал бранить ее.

— Ты! — говорил Талиессин, кривя рот. — Кто ты такой, а? Что тебе нужно?

Тень молчала.

— Ты урод, — говорил Талиессин. — Я хорошо рассмотрел тебя. Ну и рожа!

Тень продолжала безмолвствовать.

— Самое отвратительное — это твои волосы. Никогда не видел такого мертвого цвета!

Молчание, только тихий стук башмаков по мостовой.

— У тебя мертвые глаза. Кто ты? Когда ты умер?

Тогда тень вдруг заговорила. Очень негромко, но отчетливо она произнесла:

— Я твоя смерть.

— Добро пожаловать в мою столицу! — сказал Талиессин, ничуть не испугавшись. — Смерти королей входят и выходят, когда им захочется, и их приход всегда сопровождается праздником.

— Я твоя смерть; — повторил незнакомец.

— А я говорю: привет тебе, смерть! Во всяком случае, ты избавишь меня от необходимости жениться.

Смерть глядела на него очень грустно.

Талиессин засмеялся.

— У меня такое ощущение, что тебе жаль меня!

— Может быть, — сказала смерть.

— В таком случае, покончим с этим быстро, — сказал Талиессин и широко развел руки в стороны. — Бей прямо под горло!

— Не торопись, — сказала смерть. — Не сейчас.

— Почему?

— Потому что время не пришло.

— В таком случае, продолжим нашу приятную прогулку, — решил Талиессин.

И, повернувшись к смерти спиной, зашагал дальше.

Словно привязанный, Радихена пошел следом.

За это время он хорошо изучил принца. Узнал его любимые места в столице, прошел всеми его путями. Характер молодого человека также стал Радихене ясен. Радихена терпеть таких не мог. Самоуверенный и самовлюбленный, никогда не знавший в жизни ни горя, ни лишений. И еще он азартен. Должно быть, не хватает острых ощущений.

После первой же встречи в переулке — случайной — Радихена понял, что принц никому не рассказал о таинственном преследователе. Это навело убийцу на мысль походить за Талиессином хотя бы неделю. Выведенный из себя, принц не будет представлять опасного соперника, и Радихена легко убьет его.

Просто зарезать принца из-за угла Радихена не мог. Вейенто решительно запретил ему это. Никто не должен видеть в этой смерти спланированное убийство. Нет, это должен быть классический несчастный случай. Драка, зачинщиком которой стал сам Талиессин. И чем более злым будет принц перед началом драки, тем лучше.

Радихене нравилось допекать титулованную особу. Он, Радихена, сын неизвестного отца и беспутной матери, крепостной, выкупленный дважды, племянник деревенского пьянчуги и сам пьянчуга, — он держит в руке жизнь наследника.

Ощущение власти над чужой судьбой — пусть даже власти краткосрочной и в достаточной степени воображаемой — опьяняло. «Вот причина, по которой люди соглашаются стать палачами», — думал он.

Тем временем Талиессин выбрался к первой стене. Здесь имелись подряд несколько кабаков, один другого краше, и во всех отдыхали после дежурства у ворот городские стражники.

«Пора!» — сказал себе Радихена. Он почувствовал толчок жара: кровь вскипела и прихлынула к вискам, а затем отступила; настал миг ясности и душевной пустоты.

И Радихена шагнул в эту пустоту.

— Воры! — завопил он, кидаясь к Талиессину.

На крик выбежало несколько солдат. Талиессин, не глядя, треснул одного кулаком по скуле. Случившийся поблизости пьяный обрадовался развлечению — ему явно не хватило для полного счастья небольшой потасовки — и бросился в бой, выступая на стороне Талиессина.

— Убивают! — крикнул Радихена еще раз и ударил одного из стражников.

Из открытых ворот соседнего кабака выбежало человек десять.

Обыкновенная пьяная драка, развеселая и почти совершенно не опасная: здесь никогда не применялось оружие, а подбитые глаза и расквашенные носы ранениями не считались. Во всяком случае, не здесь — не на окраине.

Именно в этом заключалась причина массовости драки, начатой Радихеной. Поразмяться хотелось многим, а риску — никакого.

Радихена тайком вытащил из-под плаща кинжал и начал подбираться к Талиессину. Принц дубасил кулаками всякого, кто приближался на достаточно близкое расстояние. Сам он тоже получал удары, но, казалось, не замечал их.

Радихена оттолкнул одного из драчунов, стоявших на его пути, затем — другого, третьего... Ему доставалось — и кулаками, и локтями, а один из обиженных даже разбил о его плечо миску, прихваченную из кабачка.

Радихена отвел назад руку с ножом, готовясь нанести удар, и тут прямо перед принцем, за мгновение до того, как нож впился в свою жертву, метнулся какой-то человек. Радихена не сумел удержать руку, и лезвие вонзилось прямо в грудь чужаку.

Раздался громкий, натужный крик, и все услышали его, несмотря на шум. Драка мгновенно распалась — сама собой.

Радихена, машинально подхвативший раненого, отпустил руки, и тот осел на землю. В его груди торчала рукоять ножа. Она как будто сама собой выросла из плоти — странный инородный предмет, следствие непонятной болезни.

— Убил! — завизжал кто-то в толпе, и люди начали разбегаться. Осталось только несколько человек, преимущественно стражники, которые не боялись, что на них падет подозрение.

Раненый чуть пошевелился на земле и снова закричал, на сей раз тише. Из трактира бегом принесли лампу и поставили ее рядом.

Прыгающий огонек в лампе наконец успокоился, и из ночной темноты проступило бледное лицо.

— Женщина, — прошептал кто-то рядом с Радихеной.

Талиессин, стоявший чуть в стороне, стремительно подошел ближе, наклонился — и вдруг упал на колени, больно ударившись о мостовую.

— Эйле! — закричал он.

— Я успела, — тихо сказала она. Очень тихо. Она боялась потревожить то холодное и одновременно с тем неприятно жгучее, что засело у нее в груди. — Я нашла вас, мой господин.

Радихена хотел было незаметно скрыться — как ни жаль ему было глупую женщину, бросившуюся под нож, — но вдруг замер как громом пораженный. Он резко обернулся. Капюшон упал с его головы, открывая лицо и серые волосы. За месяц жизни в столице они немного отросли, и Ренье, растерянно стоявший рядом со стражниками и ощупывавший свои разбитые кулаки, явственно увидел рыжину, блеснувшую при свете лампы у корней волос незнакомца.