— Нет. Я хочу, чтобы ты желала меня настолько мучительно, насколько возможно. Когда ты станешь моей, то посмеёшься над своими страхами, — придержал за подбородок и прикоснулся губами к губам, совсем слегка. — О, какие у тебя глаза стали огромные! Не бойся, всё. Дальше, только если сама придёшь и попросишь.

Спуская вниз, сказал:

— Идём. Радуйся жизни и веселись, но не цвети так уж безмятежно — жди меня и желай, — и, кивая в такт моим мыслям, — да, жестоко. Да, знаю, что опять будешь мучаться и плохо спать. Всё в твоей воле — достаточно сказать «да».

Мысли стали в основном матерными, и владыка с гадкой улыбочкой добавил:

— Да, я сука белобрысая. А ты богиня со вкусом персиков)

И развернулся к выходу.

Вывалившись в растрёпанных чувствах на мороз, удостоилась комплимента от Рутрира. Шаман, бесцветность и холодность которого всегда меня настораживали, посмотрел с улыбкой и высказался в том роде, что аура моя сияет золотом и алыми всполохами, и это-де красота невозможная, и что весны в этом году стоит ждать гораздо раньше положенного. Каков был ход его мыслей, спрашивать не стала. На всякий случай. Открыла было рот, спросить про здоровье Ганконера, и закрыла. Эти случайные раздевания; цветы, расцветающие в мою честь; соловьиные подвиги; полыхание небес, закончившееся севшей мне на рукав и мгновенно погасшей бабочкой, и сказанное белыми губами: «Музыки больше не будет, Блодьювидд. Всё». И, вишенкой на торте — роза, задумчиво засунутая в декольте. Вспомнила, как упругий стебелёк ме-е-едленно протискивался в ложбинку, тяжёлое дыхание Ганконера и тьму в его глазах.

…!!!

Второй по силе шаман Эрин Ласгалена. Не первый. И я надавала ему авансов. С учётом того, что первый шаман — Трандуил, это были авансы на тот свет. Совершенно в ином свете предстали елейные пожелания владыки Ганконеру выздороветь и поберечь себя. Чтобы не случилось ничего плохого.

Подышала, успокаиваясь. Хорошо, что соловей хочет жить. Я бы до невозможности огорчилась его смертью. Пусть выздоравливает, но вряд ли мои вопросы ему здоровья прибавят.

И тут владыка мягко спросил, обращаясь к шаману:

— Как здоровье Ганконера?

Тот посмотрел с беспокойством и задумался, подбирая ответ.

Трандуил с оттенком нетерпения холодновато добавил:

— Это не мой интерес, спросить хотела Блодьювидд, но постеснялась. Переживает и чувствует себя виноватой.

Вот странно, лицо у Рутрира обычно такое бесстрастное, а тут куча эмоций. Оно понятно, что я за время жизни с эльфами начала лучше понимать их, а всё же… Он облегчённо, с радостью слегка поклонился в мою сторону:

— Богиня, ты ни в чём не виновата. Это судьба, и она смилостивилась: сын, благодарение небу, выздоровел. Сила возвращается к нему, и он сейчас весь в медитациях и практиках. Большая радость для меня.

Было видно, что говорит от чистого сердца и сам верит. Мне прям захорошело. Тоже поверила. На прощание поулыбалась владыке — и он улыбнулся в ответ, ухитрившись при этом романтично изнасиловать взглядом, вызвав волну злости, желания и смущения.

Чудесно провела оставшийся день. На душе полегчало, и я с чувством покопалась в библиотеке, а под вечер попросила отвести меня в горячие источники на самый верх. Мортфлейс побыла там со мной, но в бассейн не полезла. Зато я узнала, что владыка действительно когда-то урыл дракона, и с тех пор многие верят, что выдающиеся способности к магии огня, любовь к кипяточку и жадность, дающая фору гномьей — его наследство от убитого змея. Оные сплетни рассказывались с горящими глазами. Слушались тоже)

За столом царило веселье. Как говорится: «В отпуск уехал один директор, а отдохнул весь коллектив». Вот госпожа Силакуи тоже читает мысли, но никого это не смущает… хотя она, наверное, всем тут добрая бабушка, и всех помнит в «шмелином» возрасте. Приехав на турнир, уезжать она не торопилась. Риэль и Аргонеот вообще, как выяснилось, состояли в охране владыки — они были в свите, с которой он уехал к Одинокой горе. То есть, не так уж эта семейка привязана к своим ясеням. Ладно.

Я впервые нормально огляделась и отметила, что Ардариэль на месте, живой, здоровый и даже не отстранённый от двора. Тут же услышала в голове шепоток Силакуи:

«Богиня, так Трандуил всех разгонит… ты просто никому больше не улыбалась и не обещала навестить вечерком) Ты попробуй))»

«Я по наивности. Пожалуйста, останавливайте меня, если я буду… э… авансы выдавать».

«Какое ласковое, тихое и вместе с тем яркое пламя», — кошачий шепоток звучал очарованно и коварно. «Жалею, что внуки не смогли навалять королю», — и вздохнула.

«А если б… наваляли?»

«Ах, богиня, что говорить, не вышло», — кошка в голове расстроилась и отказалась говорить дальше.

Ладно. Оглядев стол, наконец-то, не боясь подавиться от внимания владыки, вдумчиво соорудила совершенно крестьянский бутербродик: кукурузный хлеб, масло, белый сыр. Цапнула винограду. Открыла кубок с питьём и, подумав, спросила:

— Господин Ардариэль?

Сарычи прервали разговор и уставились на меня дружно и заинтригованно. Решили, небось, что решила добить случайно выжившего травника. Тот поднял на меня глаза, и в них была та же мысль. Что неприятно, выглядевшая грозной надеждой. Гм… ну, если подумать, умирать-то только завтра, когда Кощей вернётся, так что можно успеть порадоваться пламени. Если скромненько обозначить то, что я поняла из пантомимы. Почувствуй себя Клеопатрой, хе-хе.

— Вы не сердитесь на меня?

— На «ты». «Вы» только владыке, и то по желанию богини. Нет. Ты не понимала.

— Да, я хотела только поговорить. Как и сейчас.

Молчание за столом перестало быть грозовым, эльфы потихонечку снова заговорили. И я беззастенчиво выспросила, что в моём кубке. Ардариэль старательно перечислил все травы и их действие. Да. Жульническая духоподъёмная бурда, вызывающая желание жить, повышающая настроение, иммунитет и чувственность. Слегка. Закрыла кубок и попросила у брауни горячего молока с мёдом и пряностями. Видела, другим приносят. И мне принесли. Хорошо.

Наевшись, так же беззастенчиво встряла в разговор и спросила, как вышло, что предыдущая богиня пробыла с эльфами всего полгода. Мне сокрушённо рассказали, что она была почти ребёнком, пятнадцать лет. Очень стеснялась себя и того, что родилась гномкой (вот, кстати, гномки, которых я успела узнать, были о себе очень высокого мнения, и совершенно справедливо). Страдала, влюбившись в эльфа, и мечтала стать похожей на него. И не подпускала к себе.

— Сожжение смертности она воспринимала, как обряд, который сделает её эльфийкой, и ей не противоречили. Отчасти так и есть. До этого она не хотела принадлежать возлюбленному, хоть и любила его, а он уважал её невинность. Во время обряда она осознала свою природу и покинула нас, что для Дайэрета стало тяжёлым ударом.

— Что с ним сейчас?

— Живёт в одиночестве. Горюет до сих пор.

Мда. Не повезло мужику. Повздыхала и пошла спать.

И только лёжа в постели вспомнила, что, когда самой было лет четырнадцать, снилось, что я родилась гномкой, и очень этим несчастлива. И влюблённость, внезапную и невозможную, светлого эльфа. Пущу, в которую он меня привёз, и радостную веру, что призрачное пламя сделает меня эльфийкой, и ждущее счастье. На этом сон кончался. Однако.

Спалось, как и предполагал ослепительный король, он же белобрысая сука, как в сердцах подумалось, плохо. После урока квенья вернулась досыпать и спала, пока в два не разбудила Мортфлейс, радостно сообщившая, что, если я хочу принять участие в церемонии встречи короля, то пора вставать и одеваться. И я встала, поплескала в лицо водой и оделась. Интересно же, что за церемония такая. Если б знала — ни за что бы не пошла.