— Как тебя зовут?

Та в очередной раз упала на колени, прижалась лбом к полу и только потом, приподнявшись, жестами попыталась что-то объяснить. Господи! И правда безъязыкие! Бедолаги! Как бы ей дать понять, что пресмыкаться передо мной не нужно? Не исключено, правда, что это её только смутит и напугает. Надо подождать. Ещё, кстати, неизвестно: может, самой бедной буду тут я. Силакуи рассказывала, что Ганконеру нравится резать; а что человеческие страдания вызывают страшную улыбочку на его лице, я и сама видела. И сейчас он властен в своих желаниях. Поёжилась, стараясь не думать об этом.

Однако дама запугана, и сильно. Повелителя своего боится, как самого страшного чудовища. Я тяжело вздохнула, подумав, что это-то, похоже, и есть адекватное отношение к соловушке, и попросила показать мне удобства.

Два сортира запомнились мне на всю жизнь: на вокзале в Павловске — том самом, где Штраус в своё время дирижировал; и в аэропорту Амстердама, в гостинице. Первый был прост и брутален — ванночка, утопленная в пол, и в ней высоченная гора дерьма. Я туда зашла и тут же вышла. Но запомнила.

Второй в моих глазах оправдал репутацию Амстердама, как города извращенцев. Рестораны-то в аэропорту тамошнем такие же, как и в любом другом — дорого и гнило. Уж это традиция такая — нечего турыста баловать. Третьедневошние котлеты и прохладные макароны с кетчупом за двадцать евро. И никаких спайси-тортов) Но! Гостиница имела собственное, если так можно выразиться, лицо. Оформляя номер, дизайнер, похоже, воплотил свои копрофильские фантазии. То, что всё, имеющееся в номере, управлялось одним здоровенным пультом — это мелочи, да… Кровать ездила туда-сюда и принимала развратные позы: поднимала спинку на заданное количество градусов, сдвигалась-раздвигалась и прочее — тоже ничего поражающего. А вот сортир от комнаты отделяла совершенно прозрачная стена, прикрытая кружевной занавесочкой. Почему-то только сверху. До середины. От середины и ниже — ничего. И пультиком можно было, лёжа на кровати, включать подсветку унитаза — розовую или голубую, на выбор. И наблюдать. Простому человеку такое великолепие оценить сложно, и в большинстве случаев креатив пропадал зря, я так думаю.

Это ж я к чему! Про впечатляющие-то сортиры: сбылась, сбылась мечта кого-то из теоретиков марксизма, что из золота будут делать унитазы! Он был из золота! И улеплен самоцветами!

Выперев из помещения харадримку, порывавшуюся остаться, присела на этот ужас и печально задумалась.

Дворец, подозреваю, новодельный, и, скорее всего, новоявленный повелитель тут всё по своему вкусу оформил. В таком случае, орочья кровь должна быть сильна в Ганконере, раз счёл ЭТО красивым. Чурка стайл же, прости господи. И неудобно-то как! Сиденье холодное, камушки из него торчат и царапают нежные места, и не согревается совсем. Не засидишься, эхе-хе. Но впечатляет.

Оглядевшись в поисках аналога туалетной бумаги, увидела пуховые шарики. Лежащие в золотой с самоцветами корзинке, конечно. Ещё скорбно пораздумывала, что тут всё относительно прилично. Вот у римлян в общественных туалетах для богатых на сидушках сидели рабы, согревая их. Чтобы клиент мог опуститься на тёпленькое. А французские щёголи в восемнадцатом веке якобы любили подтираться живыми гусятами. Так что душеньке Ганконеру есть ещё куда трэшевать. Но к гусятам эти пуховки близки.

Ещё раз посмотрела на них с сомнением, а потом опознала в соседней скульптурной композиции авангардного стиля (естественно, из золота с камушками!) биде. О, это хорошо. Сейчас попробуем освоить) Встала и уподобилась коту, заглядывающему в лоток, из которого волшебным образом исчезли его хохоряшки: в золотом унитазе тоже ничего не было. Девственная чистота и сияние. Бросила туда пуховку — и та исчезла, не коснувшись дна. Была достаточно глупа и любопытна, чтобы сунуть руку. Рука никуда не девалась. Ага, система распознавания отличает руку от… прочего.

Раздумчиво поизучала узоры из рубинов и брилллиантов и решила, что магическая канализация, в которой отходы жизнедеятельности исчезают бесследно — не такая уж плохая вещь. Но кота с его удивлением поняла и пожалела. Так и комплексами недолго обзавестись)

Относительно легко разобралась с биде и с раковиной: вода просто начинала течь, когда подставлялись руки или ещё что. Столик рядом с раковиной был уставлен флаконами, и я плеснула на руки из первого попавшегося. Оказалось розовое масло. Открыла шкафчик и нашла нижнее бельё и тряпочки. Исполнилась благодарности — но почему-то не к предусмотрительности похитителя или рабынь, а к миру в целом. Хоть об этом просить не придётся. Настроение слегка улучшилось. В конце концов, не исключено, что Ганконер украл меня, думая, что я обрадуюсь. Выяснит, что это не так, и вернёт обратно. Может, он всё-таки больше эльф, чем орк.

Выйдя, застала изменение диспозиции: харадримок стало пятеро. Мне жестами предложили переодеться, и я позволила снять с себя сорочку. Увидели нижнее бельё — и у них у всех почему-то стали сложные лица, но они накинули на меня покрывало и таки повели за собой. Как выяснилось, в термы, почти соседствовавшие со спальней. Пока шли по короткому переходу, балкончиком нависавшему над пропастью, я смотрела на горы вокруг, которые закат окрашивал багрянцем. Только утром в Эрин Ласгалене была, а сейчас, похоже, на другом конце Арды. Далеко меня уволок опальный шаман. Неудивительно, что весь день тошнило от такого бодрого перемещения. Впрочем, к вечеру стало получше.

Термы оказались действительно в римском вкусе времён упадничества и стремления к тухлой роскоши: с парными, фонтанами, небольшими бассейнами с горячей водой и фригидариумом, чьи холодные мелкие бассейны были изукрашены мозаикой и подсвечены заходящим солнцем. От посещения парных, массажных столов и прочих увеселений я отказалась: не было на то ни здоровья, ни желания, и рабыни не настаивали. Подозреваю, что они предполагали подготовить меня к ночи с повелителем, а тут такой казус, ага… По итогу просто помыли и переодели в белоснежную пышную сорочку. Утонув в романтических кружевах, критически и с подозрением глянула вниз: на груди всё это великолепие топорщилось и сбивалось в собачье ухо совершенно неизящно, добавляя объёма тому, что в объёме ну совершенно не нуждалось.

Я, наверное, смешно выгляжу. Ну и ладно. К лучшему.

Рабыни уложили меня, и, кланяясь, удалились, оставив одну сиделку. Я с беспокойством ожидала, что будет дальше, но ничего не случалось, и я придремала. Устала за день.

Проснулась от ощущения чьего-то присутствия. Открыла глаза: в ногах, прислонившись к столбику кровати, стоял Ганконер и смотрел на меня. Вскинулась и села. Он всё так же стоял, не шевелясь.

Какое всё-таки красивое, как будто ласковой рукой выглаженное лицо! Глядя на эту красоту, всегда ощущала иррациональный приступ счастья. Просто от того, что это есть на свете, и я могу смотреть. Ганконеру-то окружающая роскошь шла; эти мохнатые тяжёлые ресницы, эти пунцовые губы, луком изогнутые в усмешке — невозможной красоты мужик, конечно. И лицо такое счастливое, умиротворённое. Просто стоял и смотрел. И я молча рассматривала: утром он весь был затянут в чёрную кожу, а сейчас только штаны кожаные, а сверху белая рубашка. Тоже на груди каких-то кружев наверчено, но, поскольку у шамана нигде лишних объёмов нет, его это украшает. Подлецу всё к лицу. Помимо сознания обеспокоилась, что у меня-то кружева некрасиво торчат, и нервно постаралась их притяпкать. Подумав, что это сейчас не самая моя большая проблема, прекратила бесполезные телодвижения. Бегать и визжать так же бессмысленно. Кроме того, я вдруг осознала, что если он начнёт меня сейчас насиловать, я, скорее всего, получу удовольствие. Очень возможно, что за этим пришёл. Подождал, пока свежеукраденную бабу приведут в чувство и решил, как это обиняками говорилось в зашоренном дореволюционном обществе, «подойти к ручке новобрачной». С богиней якобы нельзя насильно, но он меня насильно уже украл, а до этого пытался околдовать. Вряд ли нормы, принятые местным эльфийским сообществом, удержат его и от того, чтобы попользоваться украденным — так, как захочется. С тоской подумала про его сомнительные предпочтения, которые в местах, где он был, вряд ли изменились в лучшую сторону, и поджилки затряслись.