– У меня свои источники.

«Что, простите?!»

– Если тебя научил Викториус…

– Кого я чему научил? – Наш новый сосед по квартире включил свет в коридоре, стаскивая на лоб атласную маску для сна. – И, ради всего прекрасного в этом мире, почему вы, ночные дебоширы, прерываете мой сон красоты?

«Господи боже». Видимо, мне проще изменить в сети графу «семейное положение» – на случай, если кто-то еще не в курсе. Мигрень, громко топая, шла ко мне широкими шагами.

– Вот этому, – сказал Люциан, кончиками пальцев дотронувшись до практически незаметной печати на двери. От прикосновения праймуса линии и символы засветились.

Викториус от удивления выпучил глаза. Он был способен только слегка качнуть головой, что являлось очень странным поведением для человека, буквально олицетворявшего слово «балабол».

– Это не я. – Его умоляющий тон показался мне таким же непривычным, как и то, что он не вставил ни единого глупого прозвища, которые обычно проскакивали у него через слово. – Поверьте мне.

Судя по всему, Люциан и так верил, потому что он кивнул с отсутствующим видом. Его пальцы прочертили прямую линию вниз, и знаки расплылись, как будто он провел рукой по свежей краске. Нарушенная таким образом печать стала бесполезной. Она сгорела и исчезла с моей двери. После этого он снова развернулся к моей матери:

– Лучше не играйте с силами, в которых не разбираетесь, Беатрис.

– Этому же совету должна бы последовать и моя дочь, – ответила мама, на что Люциан безрадостно рассмеялся.

– Я люблю вашу дочь и от всего сердца надеюсь, что она не просто со мной играет!

Викториус ахнул. Его глаза метались между нами туда и обратно. Его мозг усиленно заработал, и я поняла, что он сложил один плюс один касательно Люциана, меня и наших теперь не таких уж и тайных отношений.

– Ах ты мать честная! Вы совсем сбрендили? – воскликнул он, бросаясь к нам через весь коридор.

– Ну хоть кто-то согласен с моим мнением, – пробурчала мама.

Викториус схватил меня за плечи:

– Мой розовый лепесточек, ты хоть знаешь, во что ввязываешься?

Бам! А вот и она – моя мигрень.

– Я думал, ты уже перешагнула через эту подростковую влюбленность!

– Ты знал об этом, Вик?! – завизжала мама, а давление на мои виски всё увеличивалось.

– Я только догадывался, мышка Трикси. Но я не предполагал, что Люциан подвергнет твою маленькую доченьку такой опасности.

– Народ, довольно! – крикнула я, стряхивая с себя руки Викториуса. – Я знаю, что это противоречит законам Лиги, но пока мы…

– Каким законам?! – допытывалась мама. Я сдавила пальцами переносицу и сделала глубокий вдох.

– Будучи брахионом, он может позволить себе интрижки, но никаких серьезных связей. Если он, конечно, не соврал – а Люциан никогда не врет, – то он обрек Ари на смерть.

Отлично, все карты раскрыты. Спасибо и на том, что Викториус не стал расписывать маме все жестокие подробности этого закона. Она и без того была белее мела.

– Боже, Ари, о чем ты только думала, – пробормотала мама, прежде чем ее страх перерос в ярость. Подняв вверх указательный палец, она набросилась на Люциана. – Ты! Это ты виноват! Ты соблазнил мою дочь!

Я знала, что Люциан не нуждался в моей помощи, но все равно преградила маме путь.

– Мам! Если до тебя не дошло, то меня и так все хотят убить! Одним больше, одним меньше – какая разница?

– Лига еще даже и не собиралась тебя убивать, мой маленький наивный подсолнух! – прокричал Викториус. – С тех пор как они узнали, что ты Изара, они только ищут предлог забрать тебя под свою юрисдикцию. А ты преподносишь им его на блюдечке с голубой каемочкой!

– Не то чтобы мы ставили это своей целью. На некоторые вещи просто невозможно повлиять, – вмешался Люциан. Настойчивость в его голосе и смысл, заключенный между строк, были очевидны. Но в отличие от мамы, Викториус понял, что он имел в виду. Я носила его знак. Мы были связаны. Даже принудительное расставание не могло разорвать эти узы.

– Скажите мне, что это неправда, – выдохнул Викториус. Никто не пошевелился.

– О чем, ради всего святого, вы говорите? – Мама воздела руки к небу, пока Викториус боролся со своим самообладанием. Словно оглушенный, он поймал маму за руку и потащил ее к двери.

– Идем, мышка Трикси. Пойдем спать. Завтра будет новый день, и мы спокойно сможем решить все проблемы.

– И речи быть не может. Я решу их здесь и сейчас! – С ядовитым взглядом она высвободилась и нацелилась на Люциана. – Что бы между вами ни происходило, этому пришел конец. Тебе здесь больше не рады, демон! Если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что ты приблизился к моей дочери – да поможет мне Бог! – я с этим разберусь, а ты пожалеешь.

В глазах Люциана появились черные всполохи. Я мысленно вздохнула. Естественно, он ничего не сделал бы моей маме, но эта демонстрация его бессмертия не помогала разрядить обстановку.

«Люциан, пожалуйста, оставь это», – мысленно попросила его я.

Он не обратил на меня внимания, а мама отходила от него все дальше.

– Никакие угрозы в мире не заставят меня держаться подальше от вашей дочери. – В голосе прозвучала с трудом контролируемая агрессия. – А если вы подвергнете Ари опасности ради своей личной жажды мести, то Бог вам уже не поможет.

Воздух колыхнулся, и он пропал. А мама так и осталась стоять, лишившись дара речи, не в силах смириться с тем, что кто-то так мастерски поставил точку в разговоре, когда это должна была быть она.

– Теперь ты довольна, мам?

– Нет, не довольна. – Она поразительно быстро вернулась к своему гневу. Моя голова обещала вот-вот треснуть.

– Я была абсолютно серьезна, когда говорила, что…

– Всё, хватит! – взорвалась я. – То, что между мной и Люцианом, тебя не касается!

– Но…

– Это тебя не касается. Точка. Всё! И если ты хоть одним словом об этом обмолвишься, клянусь, ты больше меня не увидишь. Потому что я буду либо мертва, либо сбегу с Люцианом на другой конец земного шара.

Мама смотрела на меня так печально, что я чуть не начала жалеть о сказанном. Но так тому и быть. Я слишком хорошо ее знала. Только так она оставит в покое эту тему.

– Мы друг друга поняли?

Порывистый кивок – вот и все, что я получила в ответ.

– Хорошо. А сейчас уйдите из моей комнаты.

Похоже, мое выражение лица было настолько убедительным, что срубило на корню все дальнейшие протесты. Викториус ушел. Мама последовала за ним – и само собой, она просто не могла не отыграться на выключателе и двери. Я осталась в полутьме своей комнаты. Меня трясло.

«О, это еще не конец… Это еще далеко не конец…»

Сильные руки обняли меня сзади. Люциан. Он не уходил по-настоящему. Просто он понимал, что мама ни за что не оставила бы меня в покое, если бы он остался тут. Я прижалась к его груди и окунулась в его аромат. Головная боль тут же прошла.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

– Ну вот, теперь даже ты заводишь разговор о том, как у нас всё безнадежно.

– И в мыслях не было. – Он развернул меня и, притянув к себе, положил подбородок мне на макушку. Как и всегда, его объятия отодвинули все проблемы далеко на задний план.

– Просто хотел подарить тебе последний прекрасный вечер, прежде чем мне придется уйти.

У меня в горле образовался тугой комок. Я его сглотнула. Завтра утром Люциан отправится в Патрию – так сказать, столицу катакомб. Его вызвали туда, так как Верховный Совет Лиги проводил своего рода расследование предательства Танатоса и Электры. Весьма вероятно, что речь зайдет и о том, что делать с девочкой-полукровкой с бессмертной душой.

– Не уходи, – тихо попросила я. Не знаю, что я под этим подразумевала: его визит в катакомбы или сегодняшнюю ночь, но страх, что он мог не вернуться, был невыносим. Страх больше никогда не испытать это непередаваемое чувство безопасности.

– Я должен, – вздохнул он – и он был прав. В обоих случаях. Нам не стоило рисковать ни мамиными нервами, ни его клятвой брахиона. Он и так в последнее время слишком часто игнорировал прямые приказы Верховного Совета и тем самым ставил на кон свою жизнь. Точно так же он испытывал судьбу, не приводя в Патрию меня. Несмотря на настойчивые требования.