Орлеан медленно отвел глаза, и впервые за все их знакомство Рон’Альду показалось, что бессмертный сомневается, словно стыдится чего-то.

— Думаю, тебе лучше поговорить со старейшими… — сказал король эльфов наконец.

На самом деле у Рон’Альда было здесь еще одно дело, кроме того чтобы окутать Карину благодатью бессмертных и помочь пережить самые первые и самые страшные дни после пытки геар. Сам он не помнит и не может разблокировать свою память, много раз пытался, но безуспешно. Но среди энериа могут быть те, кто хранит память о том, что было когда-то. Скорее всего, весь народ знает о судьбе Истинных драконов, но по какой-то причине никогда не рассказывали об этом Древним. Как молчали об этом и уалеолеа.

Энериа и подобные им бессмертные могут жить вечно. Но жизнь в одном теле надоедает — удел всех долгоживущих рас. И тогда путь бессмертного лежит либо в другую Вселенную — только энериа, в отличие от уалеолеа, не могли этого сделать, лишенные способности перемещаться по мирам. Либо бессмертный постепенно развоплощается — медленно, в течение тысяч лет. Переходит в энергетическую форму существования и покидает материальную часть Вселенной. Уходит наверх, туда, где материи нет, или она не обязательна. Так, и среди энериа есть те, кто вступил на путь развоплощения. Ведь оно бывает разным. Быстрое — мучительно и трагично для живого существа, это насильственный отрыв от физической оболочки. А медленное и добровольное подобно медитации, постепенному переходу к высшей, духовной форме существования.

Среди энериа должны были остаться те, кто видел Истинных драконов и знает их судьбу. Они могут знать, что за драконом был Аргоах.

— Пойдем, — грустно сказала Орлеан. — Дай выспаться своей принцессе… Ей нужен отдых, а наша благодать и наши травы помогут ей, пока ты будешь говорить…

Здесь царила ночь. По теплому саду, красивым аллеям со светящимися белыми цветами кустов и деревьев Орлеан провел его в небольшую рощу. А посреди нее был сад — святая святых энериа, где не был еще ни один смертный. Даже Древние не ступали на эту землю прежде. Здесь доживали свой материальный век древнейшие из энериа, те, чью внешнюю оболочку уже сложно было назвать физической, она становилась все более бесплотной и все больше сияла.

И Рон’Альд впервые за много сотен лет ощутил что-то вроде священного трепета. Правитель привел его сюда — это знак особого доверия. Но почувствовал, что за этим стоит и какая-то застарелая вина, легкий, но горький стыд. И понять, отчего он, еще предстоит.

Посреди рощи и сада светились фигуры. Сияли серебром, рассеивая вокруг тонкий, благодатный свет. Орлеан кивнул Рон’Альду и указал рукой в центр сада. А Древний слегка склонил голову в почтении к старейшим и прошел туда. Сразу пять светящихся фигур приблизились и неожиданно опустились на землю, скрестив ноги.

— Присаживайся, дракон, разговор предстоит долгий, — услышал он мысленный голос одного из них.

Рон’Альд слегка улыбнулся про себя и опустился на землю, скрестил ноги так же, как невесомые энериа.

— О чем ты хочешь спросить? — произнес еще один из энериа. И в легком свечении Рон’Альд уловил очертания лица с тонкими чертами, и мудрыми глазами.

— Кто такой дракон Аргоах? — спросил Рон’Альд. Он был уверен, что они ответят правду. Орлеан получил их мысленное согласие, прежде чем привести его сюда. Как будто неуловимый вздох разнесся над поляной.

— Это Истинный дракон, из-за которого другие Истинные драконы покинули эту Вселенную, — ответил третий. И вдруг в мысленном голосе появилось лукавство. — А еще это ты, Хранитель.

Карина проспала двадцать два часа. Он ее не тревожил. Пусть все успокоится, уляжется… Насколько это возможно. Ей слишком много досталось — с самого начала.

Гибель родной планеты, потом суд над любимым и горькое разочарование в нем, изнасилование близким человеком, клиническая смерть при отчаянной попытке спасти землян из подземного бункера, плен у дракона… Если задуматься, по спине пробегал холод. Как совсем молоденькая, хрупкая девушка может вместить столько испытаний? Причем пройти их с достоинством, сохранить внутри свет, золотое сияние благодати и ее личное перламутровое сияние — сладкое, несравненное… А теперь с ней случилось то самое страшное, от чего он больше всего хотел ее уберечь. Она и тут смогла остаться прежней, но с рваной раной внутри. Раной, которая не зарастет ни от эльфийской энергетики, ни от его ментального лечения, ни даже от его любви…

Время от времени Рон’Альд мягко касался ее разума. Прикасался ласкающее, нежно, чтобы не потревожить. И ему вспоминалось, как хихикала Ки’Айли, говоря, что такими прикосновениями он вызывает прямо-таки эротические эмоции. Касался, чтобы понять, насколько пострадало ее сознание от ужасной пытки.

Пострадало.

На много жизней ее душа сохранит эту боль, вернее, ее послевкусие. Рана не зарастет полностью. Ведь в отличие от него, Древнего, в этой жизни у нее не будет сотен лет, чтобы преодолеть, пережить, переварить это. И от этого ему самому было больно. Он бы принял ее любой — калекой, сумасшедшей, почти полностью потерявшей себя, и лечил бы тысячелетиями. Просто у них не будет тысячелетий…

Рон’Альд почти никогда не показывал ей, насколько ему это тяжело. Ей не нужно об этом знать. Она ощущает его боль сильнее своей собственной. Довольно с нее собственных страданий…

Конечно, он не ждал ее пробуждения, чтобы попросить разрешения на вмешательство. Насколько было можно, уже сейчас нивелировал последствия для ее разума. Насколько можно, чтобы не повредить. Вся беда в том, что такие травмы нельзя лечить напрямую. Нельзя взять «нитку» и зашить рану. Ее можно лишь мазать «мазью» — особой энергией покоя и благодати. Впрочем, это у нее есть свет, не у него. В нем лишь гармония, покой и тьма. Прежде одинокие, а теперь — теплые и глубокие, когда она рядом. Когда он снова обрел ее. Свою принцессу.

Рон’Альд улыбнулся, легко коснувшись разметавшихся черных волос, погладил осунувшуюся щеку. Теперь он знал, откуда все. Старейшие рассказали ему. И даже указали путь, как хотя бы частично вернуть себе память. Теперь он не помнил деталей, но в душе начали всплывать ощущения, и отдельные картины прошлой жизни стали проходить перед внутренним взором. Принцесса, его принцесса… Вот, оказывается, в чем дело.

И вот откуда у нее этот внутренний свет, приглушенный человеческой инкарнацией, но все же благодатный свет уалеолеа. Откуда у нее эта внутренняя сила. Дело не только в ее прошлой жизни, когда она была Ки’Айли. Оказывается, все уходит намного дальше в прошлое. Асториан, так звали принцессу эльфов, что увидела будущее и пошла на смерть ради Вселенной и ради того, чтобы быть с любимым. Отказалась от почета своего народа, от права наследования, от тонкой, холодной гордыни бессмертных. И выбрала любовь.

В памяти всплыло, как он впервые встретил Ки’Айли. Тогда золотая радость взорвалась в нем и разошлась полусферой вокруг. Словно он обрел долгожданное, словно он вдруг перестал быть одиноким. Как почувствовал, что не встретил ее впервые, просто узнал, как узнают любимого человека и через века разлуки — с другой внешностью и под другим именем.

Его истинная пара. Асториан. Выходит, так?! И несмотря ни на что, Рон’Альд радовался. Просто радовался тому, что она рядом. Неважно, какая, неважно, что уже не будет прежней Кариной. Просто она.

Рон’Альд в очередной раз аккуратно коснулся ее разума, и вдруг ощутил ответ. Девушка чуть шевельнула рукой, откинутой на шелковую энерийскую простыню, и неожиданно дернулась.

Беспамятство — блаженное, теплое, в нем не было боли, не было этих разрывающих ощущений, добирающихся до самого ее естества. Закончилось. Карина вынырнула из него, и перед ней встала черная стена. Теперь она знала, что это: черное мерзкое квадратное тело геар. И невыразимые ощущения захлестнули снова.