Степь. Высокие планы бытия. Град на горе

Стоявший среди орков Авангур недоуменно посмотрел на Бортоломея.

— Брат, ты чего чудишь. Откуда тут взяться дождю. Сейчас в степи осень. Ты не перемудрил?

— Нет. Это и важно, что дождя не ждут. Значит, это будет чудо. В противном случае орки могли бы сказать, что это совпадение.

— Ну хорошо, — согласился Авангур, — с этим не поспоришь, а как вызвать дождь?

— Все просто. Нужно использовать благодать. Сейчас ночь. Температура воздуха упала. В воздухе много влаги. Ее можно собрать на маленьком участке и пролить дождем.

— А кто будет тратить благодать? Ты? — Не отступал от Бортоломея Авангур, покровитель пророков.

— Почему я? Я дал идею, а ты трать благодать. Это справедливо.

— Я? Ты сума сошел… У меня ее мало… И вообще, наш командор говорил, кто предлагает глупую идею тот и должен ее и реализовывать.

— Я не буду ее реализовывать, — замахал руками Бортоломей, — у меня ее тоже мало.

— Ага, а ты понимаешь, что, вложив в уста этого орка слова о дожде и он не

пойдет, ты своей глупостью подорвешь веру орков в Худжгарха. Самое малое, что сделает командор, это заберет у тебя всю благодать. Ты это понимаешь?

Бортоломей выпучил глаза.

— Я об этом не подумал, брат…, но у меня есть предложение…

— Только ты, Бортоломей, и будешь выполнять, то что хочешь предложить, и своей благодатью. Меня не впутывай, — тут же выпалил Авангур. — Я тебя знаю, ты просто напичкан нелепыми идеями.

— Ладно, я исполню, — безропотно согласился Бортоломей.

— Да? — подозрительно разглядывая покровителя поэтов, ученых и

музыкантов, спросил Авангур. — И что это за предложение?

— А мы все расскажем командору. Пусть он и тратит свою благодать.

— Он нам морды набьет, — испуганно ответил Авангур. — Помнишь, как в лабиринте?..

— Тогда мы хотели его убить…

— Ага, а сейчас предложим бесполезно потратить уйму благодати.

— Ничего не бесполезно. Я знаю какая от этого будет польза. Пошли к нему.

— Ты уверен, Бортоломей? Мне почему-то страшно.

— Не бойся, я все решу. С тебя только присутвие. Так сказать, дружеское плечо… И будешь должен.

— С чего это я тебе буду должен? — удивился Авангур. Потому что я решаю все вопросы, а идея помочь Свидетелям Худжгарха, была твоя.

— Ладно, — недовольно ответил Авангур, — это справедливо, пошли к Командору.

Они посмотрели, как Узлук стал прыгать и скакать около костра, призывая своего бога пролить дождь.

— Он будет так скакать не меньше часа, — решил Авангур. Пошли.

На горе было необычно тихо. В спальне командора, выходящей на балкон, было темно.

— Он там не один, — прошептал Бортоломей, — с женщинами.

— Вижу.

— Что будем делать?

— Как что? — удивился Авангур. Звать его. Но…

— Что, но?

— Понимаешь, командор не просто так создал темноту.

— Да? А для чего?

— А что мужчина делает, когда уединятся с женщиной? — усмехнувшись

спросил Авангур.

— Что? — не понимая его намеков, переспросил Бортоломей.

— А что ты делаешь с Матой, когда остаешься с ней на едине?

— Читаю ей стихи.

— И только?

— А что еще я могу ей дать? Даю то, что имею.

— Понятно, — хмыкнул Авангур. — Тогда и командор читает стихи своим дамам, иди и говори с ним.

Бортоломей пожал плечами и направился к застекленной двери.

Оттуда громким шёпотом позвал:

— Командор?.. Командор?..

Через некоторое время раздался недовольный вопрос.

— Чего тебе?

— Вы не заняты?

— Занят, Бортоломей. Иди.

— Не могу, командор. Есть срочное дело.

— До утра не подождет?

— Не подождет. Стихи вы потом сможете прочитать своим дамам.

— Стихи? Какие стихи?

— Не знаю. Ну что вы там делаете?

— Делаем то, что нужно, — раздался недовольный женский голос и в проеме двери, за стеклом показалась обнаженная женская фигура. — Ты кто? — спросила она, а у Бортоломея слова застряли в горле. Он смотрел на девицу, что воинственно уперла руки в бока и молчал. Затем поднял ошарашенный взгляд, приложил руку к сердцу и неожиданно для всех, стал читать стихи.

«Под этим грубым, внешним видом,

Таиться нежная душа. Она стремиться к вам,

Как птица, стремиться в небо, в облака…

Под этим хмурым, строгим взглядом

Я прячу мысли, все о вас.

Боюсь признаться, как мальчишка,

Влюбился я, как в первый раз.

И за стеклом, как на картине увидел ваш я силуэт.

Хочу признаться, в этом мире, тебя прекрасней, больше нет» …

— Приятно слышать, убогий, что моя красота, так на тебя подействовала. Ты пришел сюда читать стихи?

— Я?.. Нет… То есть да. Я могу еще почитать…

— Ганга, иди оденься, — за ее спиной появился командор и накинул на женщину простыню. — А то твой внешний вид сводит Бортоломея с ума.

Женщина фыркнула и отошла, растворившись в темноте спальни. Бортоломей смотрел ей вслед с открытым ртом.

Бортоломей слюни не пускай, это моя невеста, — усмехнувшись, произнес командор.

Мы успели порезвиться, потом искупаться и только собрались вновь

приступить к любовным играм, как за стеклом с балкона послышался громкий

шепот:

— Командор? Командор? — Вы не заняты?

— Гони его, — прошептала мне прямо в ухо Ганга и полезла на меня сверху. Я не хотел отвечать Бортоломею. Узнал его по голосу. Думал покричит и уйдет. Но покровитель поэтов был настойчив. Я стал вырываться из-под оседлавшей меня Ганги и она разозленная на сына творца, пошла с ним разобраться. Она, не стыдясь встала перед Бортоломеем полностью обнаженной.

Орчанки привыкшие жить в стойбище, где невозможно спрятаться от чужих глаз, не стеснялась своей наготы. Для нее ходить обнажённой было также естественно, как и ходить в одежде.

— Я же не страшилище, — говорила она на мои робкие упреки. Чего мне прятаться? Тебе стыдно, как я выгляжу?

— Нет не стыдно говорил я, — просто… просто ревную… и у нас не принято…

— Да? Ревнуешь? — шептала она и тут же использовала момент для близости. Поэтому я перестал обращать внимание на ее вольности. Тем более что она не ходила голой по замку.

Привычки — это наши вторые натуры. Я иногда грызу ногти, когда думаю. Ганга не стыдится наготы. Чернушка в постели любит заниматься любовью без света.

— Чего тебе, Бортоломей? — спросил я, когда Ганга ушла, а наш доморощенный поэт захлопнул рот

— Я это… А кто это?..

— Что ты это и о ком ты, Бортоломей?

— Он был сражен красотой вышей невесты, командор, — за спиной

Бортоломея «нарисовался» Авангур. — У нас важное дело, командор. Его вам

расскажет Бортоломей. Бортоломей, говори.

— Да мы по важному делу, командор… И все же это ваша невеста? Я бы мог воспеть ее красоту…

— Да ты что, Бортоломей, никогда не видел красивых женщин? — спросил я.

— Видел, командор… Но вот голых, красивых женщин не видел.

— Странно. Ты же живешь с Матой.

— А он ей только стихи читает, — стараясь справиться с одолевающем его смехом, пояснил за спиной Бортоломея Авангур.

— Поэтому она живет теперь с тобой? — уточнил я.

— Видимо, — ответил Авангур. — Я тоже до сегодняшнего дня, этого не

знал.

— Брат приходи в себя и говори уже о деле, что привело нас сюда, в столь не урочный час, а то опоздаем.

В это время за моей спиной появилась Чернушка. Она встала рядом со мной,

прикрытая простыней и спросила:

— Кто сочинил такие милые, наивные стихи?

— Я, —ответил Бортоломей. — Жаль, что от них вы почернели, госпожа Ганга.

— Я не Ганга, — рассмеялась Чернушка. И ее голос журчал, как ручеек.

Бортоломей       снова остался стоять с открытым ртом.

— Вы сестра Беоты? — спросил он.

— Нет, Бортоломей, она бывшая жрица Беоты, а теперь моя невеста.

— У вас две невесты? — воскликнул Бортоломей.