Шиза надолго задумалась. Я уже задремал, ожидая ее реакции, как она меня огорошила:

— Виктор, ты непризнанный гений махинаций. Я подумала над твоим предложением и выработала механизм применения этого дара. Мы соединим град на горе и твоих посланников нитью благодати. Я тут вспомнила, как можно с ней работать, и создала ключ-перемычку. Правда, здорово?!

— Еще как здорово, — поддержал ее я. — Теперь бы разобраться, что еще это такое, ключ-перемычка?

— Все просто. К "слову силы" я прикрепила небольшую конструкцию. Как только твои пророки запретят шаманам Рока говорить, включится откачка благодати. Сразу хочу предварить твои вопросы: Рок это не заметит. Убыль благодати будет маленькой. Но ты должен знать, что противник может слово и не использовать. Как в прошлый раз, щелчок пальцами, и появится вызванное существо.

— Спасибо, крошка, я подумаю над этим. Только я не понял еще один момент. При чем здесь гений махинаций?

— А притом, что ты мыслишь как землянин, нестандартно. То, что предлагаешь ты, это чистой воды авантюра, но она может и должна сработать. Вот почему.

— Мм… Понимаю, мыслю нестандартно. Но почему махинация?

— Да потому, что Рок уже поставил защиту от кражи благодати. Как только начнется откачка энергии, он ее тут же перережет и явится, чтобы наказать воришку. А тут будет работать механизм прерывистой откачки, вроде как применение силы Рока для заклятий. Я уверена, что он ничего не заподозрит.

Вот таким образом мы снабдили моих посланцев силой и наставлениями.

Старый орк неспешно подошел к шаману и уставился ему в лицо. Шаман не отступил и захотел что-то произнести. Но орк тихо приказал:

— Молчи!

Шаман дернулся, закхекал, а проповедник Худжгарха не мудрствуя лукаво вытащил кинжал и очень быстро перерезал ему горло. Второй шаман открыв рот смотрел на это, не в силах пошевелиться. Потом что-то его подтолкнуло, и он хотел помочь собрату, но орк опять приказал:

— Молчи! — и так же сноровисто перерезал горло второму.

Я видел, что они хотели, но не могли применить слово и умирали на наших глазах. Сначала рухнул первый, за ним худой. Старый орк, залитый чужой кровью, слизал с кинжала кровь, вытер его об одежду убитых и вернул в ножны.

— Каждый отец, — произнес он в полной тишине, — знает своих сыновей. Тем более Отец орков. Признайте Худжгарха его посланником и живите, — негромко произнес он, но стояла такая тишина, что его услышали и в дальних рядах.

— Я признаю Худжгарха посланником, — прозвучал женский голос. Это сказала мать исцеленного калеки.

— Я признаю тоже, — произнес орк рядом с ней.

— Я признаю… Я признаю… Я признаю… — раздавалось в толпе.

— Признаю. — Вперед вышел мураза. — Я признаю Худжгарха посланником Отца, — повторил Сарыж Саган.

Старый орк весь в крови смотрел на орков племени шкариназ. Затем воздел руки и закричал:

— Ал-лая Худжгарху!

И весь народ, собравшийся у костра, завопил:

— Ал-лая! Ал-лая!

Я удивленно взирал на них — уж очень быстро все произошло. И вдруг через меня хлынул мощный поток благодати, делая меня пьяным. Я шатался, пытаясь руками нащупать опору. Затем вихрь подхватил меня, закружил и почти беспамятного выбросил на мою гору.

Сознание прояснилось. Стройка шла своим чередом. Магистр руководил, духи работали, только как-то очень быстро. Я подошел к краю стены и заглянул вниз.

— Вот он, Худжгарх! Братья! Он услышал нас и явил себя! — донесся до меня крик старика, и я увидел, что все шкариназы благоговейно смотрят вверх и еще громче орут свое "ал-лая!". Я зачем-то помахал им рукой и спрятался.

Все, решил я, представлений на сегодня хватит. Пора возвращаться в Азанар и дать задание моим "бездарям" делать тысячи амулетов. Мне еще предстояла битва с воинством Рока.

Настроение улучшилось. Солнышко пригревало. Белые облака клубились под ногами. Город строился. Я глубоко вдохнул свежий чистый воздух. "Благодать!" — промелькнуло у меня в голове, и в это время гора вздрогнула.

Конец книги

Из-за больших камней, разбросанных в беспорядке там, где горы переходят в безбрежную степь, вышли двое. Лица не обветренные и не тронутые загаром, походка неровная, усталая. Два осторожно крадущихся эльфара.

Старый пернатый падальщик, сидящий на одном из камней, сердито посмотрел на непрошеных гостей, взмахнул крыльями и с противным громким клекотом лениво взмыл вверх.

Оба были одеты в простую человеческую одежду, по-походному. Кожаные потертые куртки, заплечные мешки из крепкой крашеной парусины, штаны из такой же ткани и невысокие сапоги из шкуры горного оленя. Единственный атрибут эльфарского снаряжения.

Снежные эльфары остановились. Тот, который был старше, держал за руку юношу. Видно было, что мальчик пребывает в растерянности. Его плечи были опущены, он сутулился, как будто замерз и пытается согреться, сжавшись в комок. На мертвенно-бледном лице застыла скорбная маска. Было ему лет пятнадцать. Эльфар долго всматривался в даль, где начинались орочьи степи, затем грустно поглядел на юношу.

— Ну вот мы и пришли, Радзи-ил, — сказал он. В голосе взрослого эльфара не было сочувствия, но не было и равнодушия. Таким тоном обычно говорят, когда провожают знакомого в дальний путь с надеждой, что он когда-нибудь вернется. — Дальше ты пойдешь один. Отсюда до Лигирийской империи лиг тридцать по степи. Иди ночами, — поучал он молодого эльфара, — иначе можешь напороться на разъезды орков. Как доберешься до империи, ищи отца. Его отстранили от должности посла и запретили появляться в княжестве.

Мальчик исподлобья посмотрел на провожатого.

— Ты так и не скажешь, почему дед перед смертью лишил меня всех прав? — спросил он.

Молодого эльфара немного трясло, и это было заметно. Подрагивали губы, которые он крепко сжимал, чтобы не показать, что ему страшно. Речь была прерывистой, и ладони предательски потели. Ему было страшно и стыдно оттого, что он не может справиться с собой.

— Радзи-ил, мальчик, одним богам известно, почему Великий так поступил. Но ты не должен сомневаться в том, что твой дедушка желал тебе добра. Сейчас тебе кажется, что с тобой поступают жестоко и несправедливо. Погибла мать, тебя лишили рода и дома, но придет время, и ты сам узнаешь, что произошло. Все тайное когда-нибудь становится явным. Иди и будь мужественным. Я выполнил последнюю волю моего господина.