— До четырёхсот лет, пока эльф не пройдёт инициацию, он не может выбирать себе занятие. Базовое обучение — войне. Мир жесток, и эльфийские воины, прошедшие сквозь горнило учёбы — штучный товар. Жаль, что нас мало. Столетия напряжённого адского труда! Первые сто лет — без боевого оружия! Дышать и двигаться! Развивать выносливость! Всё уходит в это, жить некогда! Предположим, духом ты достаточно сильна, чтобы вынести обучение, хотя многие вещи вбиваются насильно, через боль, потому что нельзя пойти на это добровольно! Но неужто ты думаешь, что я соглашусь терпеть твою холодность и желание, добравшись до постели, упасть и уснуть? При том, что никто не знает, сколько ты пробудешь среди нас? И что я позволю нежному телу богини покрыться мозолями и рубцами?

Я молчала. Он взял меня за руку:

— Эти тоненькие запястья, которые так любит целовать мой сын, эти шелковистые пальцы… я с ума схожу, когда ты трогаешь меня…

Подумалось, что у Леголаса пальцы очень нежны… правда, для мужчины. Король только засмеялся:

— Принца гоняли, как никого. Он аристократ, наследник — он должен быть лучшим! Его руки нежны только с тобой… сын, покажи ей!

И я, как будто впервые, увидела протягиваемую ко мне руку принца: расправленная и напряжённая, с согнутыми в третьем суставе пальцами, это была не рука, а жёсткая когтистая лапа лучника. Я наконец заметила, что развиты до предела не только сухожилия, но что и суставы изменены. Вчуже, издалека представила, что с ним делали, и сглотнула. И да, этой лапой, не напрягаясь, от моего тела можно отрывать куски. Потрясённо молчала, а Трандуил продолжал:

— Научить абы как, профанируя высокое искусство — можно. Но я считаю, что для тебя это опасней, чем не уметь ничего. Пусть ты будешь беспомощна и безопасна, это, в случае практически невозможного, но, предположим, случившегося попадания в плен, позволит тебе не считаться противником. Выше вероятность выжить и быть выкупленной. Богиня есть богиня, сакральный запрет на ношение ею оружия существует не зря. Но стоит ли тебе думать об этом в сердце Эрин Ласгалена? Между тобой и придуманными ужасами стоят воины, равных которым нет в Арде. Поэтому оставайся такой, какая ты есть. Слабой, нежной, живущей постельными утехами… дарить лучшее, что существует в мире — вот твоё предназначение.

Помолчал, подумал и добавил:

— И ещё мне кажется, что тебе просто любопытно почувствовать себя на месте поединщика. Эти ощущения я могу тебе доставить.

Вынул меч из ножен, и сосредоточенно прикрыв глаза, развёл руки — уже с мечом в каждой. Ну да, Свет и Тень, второй меч приходит из мира духов. Протянул мне один из них:

— Я даю тебе Свет, потому что Тень не выносит чужих рук и тут же попробует тебя убить… защищайся!

Не знаю, сколько он гонял меня по красному песку арены. Сначала это было увлекательно: я пыталась подражать увиденному и даже что-то вроде бы получалось, ну, или Трандуил подыгрывал, от души так. Потом меч начал оттягивать руки, а ноги отяжелели и стали ватными. То, что королю было забавой, для меня стало тяжким трудом и болью.

— Чувствуешь тяжесть оружия? И эту боль в надкостнице, когда встречаешь легчайший, игрушечный удар? И что ещё чуть-чуть, и получишь растяжение и вывих? Кстати, ты абсолютно бесталанна… ты создана для другого, учить тебя искусству войны было бы кощунством. Всё, чем ты можешь защищаться, — своими коготками, моя богиня, — фыркнул он, и эффектным ударом выбил меч из моих ослабевших рук.

Внимательно и насмешливо посмотрел в глаза и удовлетворённо заметил:

— Хорошо, мне удалось донести до тебя свою мысль.

Горько кивнула и молча развернулась, чтобы уйти, и тут же оказалась в объятиях:

— Не печалься, emma vhenan… разве так плохо быть женщиной рядом со мной?

И — ах, какие очи! — потемневшие, ставшие сиреневыми…

— Расслабься, сходи в горячие источники, иначе будут болеть мышцы, а я хочу, чтобы ты была отдохнувшей и желающей… ночью я заставлю тебя забыть обо всём, ты перестанешь жалеть, что родилась нежным цветком…

Ну, это да, кто бы сомневался… рядом с владыкой можно только радоваться своей женственности и его интересу к ней. Любопытно, как он это ощущает?

На эту мысль он вздохнул:

— Irima, ты даже десятой доли моего наслаждения от обладания тобой не чувствуешь.

Я только пожала плечами: того, что есть, мне более чем хватало.

Вняв умному совету, покисла в источниках и поперебирала талмуды по истории Арды, сидя на террасе в резной, кружавчатой тени дуба, шелестевшего листьями на июньском ветерке… день ощущался таким неподходящим для чтения, и распускающиеся жёлтые розы внизу, в парке, казались такими неправдоподобно прекрасными, что решила спуститься и посмотреть на них поближе: не обман ли зрения.

Намытая, чистая, в лёгком белом платье, спустилась вниз, остро чувствуя радость бытия и наслаждаясь каждой его секундой. Волосы были ещё мокрыми и тяжёлыми у корней, но высохшими распушившимися кончиками играл ветерок; после источников дышалось легко, и воздух пах мёдом, цветущим клевером и розами.

С пристрастием покопавшись в оных и убедившись, что вблизи они ещё лучше — о, эти высокомерные, неуживчивые эльфийские красавицы, только у эльфов и процветающие! Набитые лепестками цветки идеальной формы, слишком совершенные, чтобы быть живыми — и живые, как мало что. Погужевалась над ними, вздыхая от полноты чувств, и смущённо разогнулась, когда услышала оклик. Видеть здесь кого-то я не привыкла и не стеснялась, поэтому, оборачиваясь, думала, насколько смешно выглядел мой зад, торчащий из кустов.

Господин посол сидел на беломраморной скамейке в окружении цветущих роз и очень украшал собой композицию. Но я и думать о смущении забыла, уставившись на невиданное зрелище: эльф! грызёт! орешки! И сплёвывает скорлупу на песочек!

Я привыкла, что эльфы едят только в трапезной. Дворцовый регламент ни для кого не делает исключений, в покои подаются только напитки. Высокородные из еды культа не делают и плохо переносят кухонные запахи. То, что я могу прийти и поесть, когда вздумается — это, я так понимаю, большое попущение. Впрочем, эльфийский церемониал относительно мягок.

Относительно, например, средневекового испанского. У испанцев одна из королев разъелась до огромных размеров, став из красавицы больной одышливой матроной только потому, что уложение не предполагало еды в неурочное время, даже для королевы, а вот буфетчик в любое время мог прислать горячего шоколада и халвы. А жизнь у королевы была не ахти. Женщина, у которой нет щастья — что она делает? Начинает сублимировать. По себе помню: женский порнографический романчик (когда я ещё могла их читать, не слишком сильно блюя), либо двухсотпятидесятиграммовая порция черносмородинового пломбира давали примерно одинаковый результат — жизнь становилась лучше и веселее. Радостно вздохнула, подумав, что сейчас мне ни то, ни другое не нужно: чаша моя полна щастьем до краёв. Даже, может, переливается, хе-хе.

Из размышлений меня вывел посол, снова плюнувший скорлупкой. Ошарашенно проследила за её полётом… вот, кстати, что за орешки? Никогда таких не видела. Маленькие, что-то среднее по виду между фисташками и кедровыми.

— Блодьювидд, не смотри ты так на эту скорлупу, ею только муравьи интересуются.

Точно: вокруг скорлупок собирались чёрные муравьи и утаскивали их, как будто что-то ценное.

— Что это за орешки?

— Лориэнская пиния. Тут не растёт, зимы холодные. Мне прислали с оказией, — и, мечтательным голосом, — ах, в Лориэне вечное лето… если бы ты знала, Блодьювидд, как там красиво! Рощи мэллорнов; водопады, над которыми висят сияющие радуги; ажурные мосты — жаль, что ты не видишь эту красоту… Хочешь орешков?