Нахмурилась печально, думая, что вот у Ганконера было иначе, но и тут король мягко возразил, что одно дело детство орочьего выкормыша, другое наследника Великого Дракона. И добавил, что я гораздо меньше буду переживать о таких вещах, если у меня будет несколько детей. Чистокровный эльф, живущий среди своих, маркизу Наргол точно не выберет. Покосилась на него с иронией: Леголас выбирал неугодных отцу женщин одну за другой. Владыка поджал губы, но тут же выдохнул и буркнул:

— Теперь выбрал угодную. Даже слишком.

Сквозила в этом нехорошая усмешечка. Я было задумалась, что уж мысли такого рода при себе оставлю и к невестке любой благосклонна буду, но тут тоже неизвестно. Некоторые вещи, пока на своей шкуре не прочувствуешь, не поймёшь. Бог мой, это ж какие мы родители будем… а если ещё и девочка? — и тут же беспокойство утонуло в сюсюкающем, тёплом, светлом, младенческом, с головой захлестнула нежность… да, ребёнка хотелось не только владыке.

Он вдруг принял обеспокоенный вид, уговаривающе, рассудительно начал излагать, что не так уж эгоистичен (зачем обманывать? эгоистичен, но люблю таким, какой есть), что я могу родить и аранену. Но — потом. Сначала ему. Мы договаривались. Стало аж неудобно, когда поняла, насколько он не верит в мои тёплые чувства и в бескорыстие. Хотя, казалось бы, я ему открытая книга.

Впрочем, видение стаи эльфяток с моей кровью в жилах сделало голову счастливой, пустой и лёгкой, как распушившийся цветок одуванчика. Раньше я просто не могла поверить, что это возможно, а тут возмечтала.

Владыка, светлея лицом, с удовольствием рассказывал:

— Год-полтора, полагаю, тебе нужно нагружать организм. Не до тошноты, но не давая… наесться окорокам, — весело стрельнул глазами, — и тут эру Глоренлин справляется отлично, организовывая умеренный стресс, всевозможные нагрузки и одновременно общее улучшение состояния фэа и хроа.

Вздохнула. Мне не сказать чтобы нравились эти нагрузки и «умеренный» стресс. Но стимул появился, да…

— Потом, — интонации владыки стали откровенно лекторскими, — надо будет вернуть тебе цикл. Телу и душе дать покой на полгода, на две трети года… набрать жирок, облениться. Смотреть только на красивое, думать о безмятежном. Тело, прочувствовав перепад, будет весьма склонно зачать новую жизнь. Надо, чтобы этот период пришёлся на лето. Мы посетим источники, способствующие зачатию, проведём обряды, призывающие искру жизни в твоё лоно. Естественно, в этот период твоим консортом буду только я. Всё получится, — твёрдо взял за руку тёплыми пальцами, счастливо посмотрел в глаза, и я почувствовала, что тоже расплываюсь в счастливой улыбке.

Ещё и головой закивала, как болванчик.

И так оно и пошло. Жизнь скакала, я не успевала переваривать впечатления.

Знала раньше, что на хлебных полях в Ласгалене за короткое лето снимают два урожая — но только сейчас увидела, как проходит уборка пшеницы. Мы просто ехали мимо поля, и я испуганно замерла, увидев великана. Не веря глазам, проморгалась: состоящий из снопов спелой пшеницы кадавр высотой с четырёхэтажный дом шёл по полю. Земля ощутимо подрагивала, и очень захотелось удрать. Но лошадки, на удивление, не боялись, вели себя безмятежно. Светлый принц смешливо дыхнул в ухо:

— Брауни собирает зерно. Хочешь остановиться посмотреть?

Потеряв голос, только согласно помычала. Оно приближалось, против солнца выглядя грозным и огромным, и приходилось закидывать голову. Прошло совсем рядом, пыхнув жаром горячего зерна, обдав соломенной пылью. Жеребец принца бестрепетно потянулся и выдрал клок соломушки (а когда я начинала играть на дудочке, этот скот всегда делал вид, что ему страшно становится!), но кадавр как и не заметил. Он удалялся, и колосья с шелковистым шуршанием стекались и облепляли его, делая всё более объёмным.

Самайн в том году был счастливым — перед ним устроили охоту на жуков крэ, и весело было носиться по подмороженной листве, выкапывая спящих жуков из нор и с характерным хрустом втыкая острозаточенную лопату между сочленениями головы и шеи, в нервный узел, позволяющий убить жука мгновенно. В другое время смутилась бы своей кровожадностью, но азарт всё застил. Зато поняла наконец, зачем высокородные лопаты в хозяйстве держат. Для жучиной охоты и ещё орешки из бурундучьих нор копать. Лопаты были не абы какие, из сплава серебра с мифрилом, изукрашенные узорами, очень тонкой ковки. Но всё равно прикольно смотрелись высокородные с ними наперевес, да и сама охота веселила изрядно.

Быстрый набросок, сделанный мэтром Наином после охоты, очень напоминал по духу счастливую групповую фотографию. Он подарил рисунок мне, и я любила иногда доставать (на стены вешать их было не принято ну совсем) и смотреть. Лица были едва намечены, но выражения тел, настроение: вот, длинной верстой, владыка с лопатой на плече, вот рядом коротышка очень счастливого вида — я. Аранен, ближайшие советники, чуть дальше Лисефиэль и Глоренлин, эру Ангрод, эру Ардариэль, злой снисходительной кошкой улыбающаяся эллет Аманиэль… она неожиданно умерла через полтора месяца, в начале зимы, и я грустила о ней, но с рисунка она смотрела живой, и все мы там были весёлые, счастливые… я простила мэтру Наину за тот рисунок все мытарства. Он за пять минут поймал невозможное. Что бы со мной ни случилось в жизни потом — это было моим навсегда. Это тепло и этот свет.

Эру Ардариэль стал близок, как врач, и в своё удовольствие запрещал и рекомендовал то и это, а дни летели, летели — год, изобиловавший всяческими бодростями и умеренными (не с моей, с Трандуиловой точки зрения) стрессами сменила безмятежная зима, а потом ласковая весна. Разъедалась и ленилась я с охотой, так что к Бельтайну даже слегка стеснялась ставших ну очень женственными форм. Роскошь отросших до бёдер волос тоже ощущалась вызывающей: эльфы во всём были красивее меня, но такой тяжёлой, сияющей, как расплавленная медь, гривы ни у кого не было. Над ней тряслись, обрезать нельзя было (ни-ни, плохая примета! чем роскошнее волосы, тем легче наступает беременность!), и длина была для меня некомфортна. Но зеркало показывало действительно богиню плодородия, что уж там.

В начале июня владыка Трандуил остался единственным консортом. С сыном я проводила время, как и раньше, но и только. И то правда, что отсутствие телесной близости как-то вдруг подчеркнуло, что между мной и Ганконером не всё в ней, что привязанность глубока — и это парадоксально его успокоило. Во всяком случае, было видно, что не только оковы клятв сдерживают Дракона, и впервые на моей памяти установился истинный мир между Светлым и Тёмным. Смотрели друг на друга с отвращением, но перессориться не порывались. Что ж, не одна я привыкла к создавшемуся положению вещей.

Сама близость стала редкой — после Бельтайна первый раз был в начале июня.

Думаю, никогда не забуду гигантские столетние яблони в сидровом саду. Себя, стоящую, запрокинув голову в белую цветочную кипень, жужжащую и вибрирующую сонмом пчёл, с руками на коре, чувствуя движение соков, стараясь почувствовать силу плодоносной могучей яблони и стать ею. Монотонно на староэльфийском шепчущего Глоренлина, призывающего искру жизни — и владыку, стремительно подходящего. Объятия его тогда были, как вихрь, и весь он был стихия.

Я пишу это, ранним утром сидя на своей террасе. После праздника Середины Лета предполагалось путешествие в глубь Пущи, к источникам, чьи воды способствуют зачатию. Но у меня уже есть опыт, и я чувствую, что источники не понадобятся. Характерная сонливость, ощущение телесного счастья — всё получилось.

Моя жизнь становится иной, и я меняюсь с ней. Не знаю, вернусь ли когда-нибудь к этим записям. Может быть, когда-нибудь, но уже другой.

Милый читатель, если ты читаешь это здесь и сейчас, прими моё благословение, я люблю тебя)