Спутники мои стали отчуждёнными, молчаливыми, и глаза отблёскивали во тьме потусторонней синевой.

Я не спрашивала ни о чём — велено молчать, так и молчала. Размяла ноги и села, как и все, на плащ — дерева на сидушки вокруг не было.

Так и сидела, пялясь в огонь — и вдруг что-то поменялось. Как будто на грани, отделяющей явь от чего-то иного, тоненько так запели флейты и мир стал хрустальным, волшебным и пахнуло одновременно летним теплом и весенней свежестью. Я несомненно чувствовала, что реальность истончилась. Слышалось, как мне показалось, ангельское пение — не далеко и не близко, а как будто из-за плёнки реальности, и плёнка эта готова была полностью исчезнуть.

Над плечом Трандуила зависло что-то золотистое, сияющее изнутри, мелко трепещущее крыльями. Я ещё удивилась, откуда зимой бабочка, но тут король заговорил:

— Приветствую тебя, моя царственная сестра, повелительница Волшебных холмов, королева Маб!

Голос его звучит музыкой, и в ответ золотистая бабочка-девочка смеётся колокольчиком.

Кажется, она что-то говорит, но я не понимаю ни слова, зато у себя за спиной чувствую Глоренлина. И это мирквудские эльфы казались мне неотмирными! Теперь шаман ощущается родным, тёплым и очень телесным. Он спокойно и мягко, но уверенно командует:

— Сейчас королева Маб протянет тебе украшение. Ни в коем случае не берёшь из рук в руки, ждёшь, пока возьму я.

Ищу королеву взглядом и не могу найти: вокруг уже много сияющих мотыльков, и всё новые и новые вылетают из огромного костра. Они шаловливо хихикают, с их крыльев сыплется золотистая пыльца, и спутники мои уже сияют от неё. Подношу руку к глазам — точно, и я сияю так же. И тут же вижу девочку-бабочку, зависшую перед моим лицом и протягивающую что-то. Забыв, что только что говорил Глоренлин, тянусь к ней, и тут же чувствую, как придерживают за локоток. Шаман сам протягивает руку, берёт крохотную блестяшку из рук феи, и вещичка тут же становится вполне человеческих размеров. Кулон в виде листика плюща, из серебристого металла, покрытый ядовито-зелёной эмалью. Тончайшей работы, очень лёгкий (кажется, положи на воду и не утонет!), на невесомой цепочке.

Чувствую, как Глоренлин осторожно застёгивает его на моей шее сзади, укоряще шепча:

— Божественная, я же говорил! Не брать ничего напрямую, это опасно. Королева Маб не хочет причинить тебе вреда, но феи на инстинктах могут сделать что-нибудь нехорошее. Будь осторожна, слушай меня. Этот лист поможет тебе беспрепятственно войти в Волшебные холмы, и, что важнее — выйти.

— А что, не у всех это получается? — и тут же, только я успеваю договорить, мир темнеет.

По ощущению, я оказываюсь в подземелье, причём одна, и только спустя какое-то время чувствую присутствие Глоренлина, он по-прежнему за спиной, но молчит. Или я ничего не слышу, ощущение реальности полностью пропало.

Щурясь, смотрю на загоревшуюся вдалеке точку, растущую, приближающуюся — и вдруг она подскакивает совсем близко и становится женщиной невозможной красоты, со светящейся изнутри золотом кожей и огромными чёрными глазами, абсолютно нечеловеческими. Она что-то говорит своими губами, чёрно-красными, цвета венозной крови, но я не слышу. Сглатываю, трясу головой — и вдруг наваливается всё: свет, цвет, звук и осязание. И тяжёлый запах цветущих роз.

— Да, получается не у всех, но Цветочной королеве феи холмов вреда не принесут. Будь нашей гостьей, прекрасная, и одари нас своим пламенем, — она кланяется, довольно низко, что совершенно для меня неожиданно.

Не ждала приветливости от очень холодной и очень опасной на вид феи. Сейчас она напоминает, как владыка Элронд в своё время, председателя колхоза, осчастливленного нежданной дотацией.

Огромный зал, залитый золотистым светом, всюду золото; колонны, увитые чёрными розами(вот почему ими пахнет!), древние туманные зеркала, в которых отражается блестящая, в роскошных нарядах толпа выскородных — и я, не в грязноватой лесной одежде, а в белом платье из тончайшего кружева, которому, я это понимаю, нет цены — и рядом королева Маб, в чёрном, с чёрными волосами.

— Я показала бы тебе, прекрасная, всё великолепие холмов, и у нас достаточно благородных юношей, чья красота и храбрость могли бы привлечь тебя, но ты уже избрала моего царственного брата, — она мурлыкает ведьминской кошкой и лукаво, обманно улыбается «царственному брату», тоже, впрочем, улыбающемуся ей с кошачьим прищуром.

— Богиня человек, ей не стоит смотреть на всё великолепие холмов, — и дальше, беря её под руку, он заворачивает такие комплименты, что она улыбается польщённо — и сосредотачивает внимание на нём и на принце, взявшем её под руку с другой стороны.

Со мной остаётся Глоренлин. Он меня под руку не берёт, просто идёт чуть сзади. Блестящая процессия следует по анфиладе сказочно прекрасных залов. Вдалеке виднеются открытые двери, и, похоже, столы с едой. Мда, поесть неплохо бы.

— Богиня, тебе нельзя тут есть почти ничего, воздержись, прошу. Мы тут ненадолго, я думаю. Тосты, танцы, а потом нас проводят обратно. В мире вне холмов за это время пройдёт несколько дней, и, тебе возможно, будет не очень хорошо, но есть волшебную еду не стоит, она неполезна для тех, кто не собирается тут оставаться, — и на роскошные столы, ломящиеся от цветов, плодов и изысканных яств я смотрю, как не позавтракавший посетитель Эрмитажа на голландские натюрморты — сглатывая голодную слюну.

Королева поднимает несколько тостов — и феи начинают танцы в честь гостей, уменьшившись вновь до размеров бабочек и обзаведясь крыльями, и смеющиеся, осыпающие всё золотой пылью хороводы свиваются в воздухе.

Впрочем, Горенлин голодную слюну унимает успешно, рассказывая, что чем является на самом деле:

— Вот, этих угрей видишь? Ты же любишь рыбку, богиня? — и, не дожидаясь кивка: — А на самом деле это ужиные шкурки, фаршированные репьями. Да ты постой, я и покажу сейчас.

Зажигает какую-то вонючую былинку, окуривает ею одно из своих колец и предлагает взглянуть сквозь него:

— Ты увидишь мир фей глазами сидхе, и это будет ближе к их истинному облику.

Смотрю и охаю: мрачная пещера, синеватый мертвенный свет, ошмётки страшенной паутины по углам — но тоже по-своему красиво. Танцующая бабочка приближается, и я вижу безгубое лицо с пастью, полной кривых клыков. И глаза — невозможно прекрасные очи, чёрные, как провал в ад (как-то там медвед в своём провале, не провалился ли совсем?)

Кажется, последнее я говорю вслух, потому что Маб, сидящая неподалёку и вроде бы занятая королём и принцем очень плотно, поворачивается ко мне и, смеясь, рассказывает, что глупый Беорнинг уже полночи копает один из холмов. Чувствует, что мы здесь, но медвежьего умишки не хватает на то, чтобы понять, что без воли королевы Маб сюда никто не войдёт и никто отсюда не выйдет. В этом месте как-то жестковато взглядывает на «царственного брата», но взгляд пропадает втуне совершенно, даже я это понимаю. Вспомнила крохотных бабочкообразных сидхе, поздравлявших Трандуила в день, когда он праздновал то, что стал консортом — да, тогда они были скромнее… Трандуил и бровью не ведёт. Видно, может что-то противопоставить. Королева вздыхает, и, как-то попростев, говорит:

— Поешь, дитя. Это молоко и этот хлеб пожертвованы старой Хейсой, женщиной из ближайшей деревни. Ни она, ни её мать, ни её бабка и прабабка — никто из них разу не забывал оставить на ночь блюдце с молоком и кусок хлеба для фей… и поэтому, когда три пришлых охотника этим летом пошли следом за её внучкой, они забрели в Волшебные холмы и их черепа украсили своды пиршественного зала. Посмотри через колечко, которое так любезно тебе подставляет колдун, полюбуйся…