Мне разговор казался диким. А Трандуила, по-моему, злил, но он его продолжал:

— Что же, уважаемый, посмотрите поближе, — он вроде бы ничего не приказал, но эльфы раздались в стороны моментально, и мы с медведом, то есть с уважаемым Бёдвардом Беорнингом, уставились друг на друга.

Я смотрела с сочувствием — вот, подслеповат бедолага (это я понимала, сама близорука), и кряхтит от старости (мой зад на олене тоже периодически покряхтывал, что ему всё это надоело), и такого славного лосося подарил… а владыка всё-таки может взъесться на кого угодно ну совершенно ни за что.

Медвед тоже смотрел из-под не по возрасту чёрных кустистых бровей, непонятно взблескивая тёмными глазами.

— Ну, что вы видите, уважаемый Беорнинг? — голос Трандуила был не очень-то ласков.

Что тут можно видеть? И зачем? Недоуменно покосилась на короля.

Беорнинг помолчал. Наконец, тяжело отозвался — слова его падали камнями:

— Это человеческая женщина. Очень красивая и очень печальная. Но эльфийки красивее, а медведихи веселее.

Трандуил, которого я видела со спины, даже спиной потеплел в ответ на это сомнительное заявление и моментально (но при этом милостиво!) с медведом распрощался.

Я обеспокоенно смотрела, не забудут ли взять корзину, из которой торчал лососёвый хвост — нет, взяли и на заводную лошадку навьючили.

Пони загарцевал. Да и Беорнинг распрямился так, как будто с него эти корзины сняли.

Уезжая в другую сторону, удивлённо проводила взглядом радостно гарцующего пони и совершенно не старого и не хромого оборотня.

— Оборотни неглупы, но простодушны, — Леголас поймал мой взгляд, — мы приняли еду — значит, зла не держим.

Удивилась:

— Да с чего бы держать? Пострадал-то только медвежонок…

Принц пожал плечами:

— Народ сидхе считается очень злопамятным, — и вздохнул печально, вроде как огорчается глупым измышлениям.

Я перевела взгляд на его папеньку и смолчала.

Создалось у меня ощущение, что от места встречи радостно и побыстрее-побыстрее дёрнули обе стороны. Мы, во всяком случае, на такой бодрой тряской рысце до сумерек двигались, что не до разговоров было. Но и в темноте не встали, только что на шаг перешли. Я задумалась было, что это мы не встанем — или уж ехали бы, как ехали. На что, видно, прислушивавшийся к мыслям Глоренлин рассказал, что в этих местах сурчиных нор много, и лошади нечего делать на рыси в нору ступить и ногу сломать, а заночевать лучше всё-таки не здесь, а подальше. Наста же, который можно магией укрепить и скакать по ровному, ещё не образовалось, а с грязью такое не провернёшь.

И что ночевать мы собираемся на острове — безопасно ото всех. Себе-то эльфы моментально ледяной мост наведут, и тут же его уничтожат.

Задумалась — в прошлые разы мы ж в чистом поле ночевали — и ничего?

Лица Глоренлина в темноте было не видно, но по голосу поняла, что он скривился неприязненно:

— Беорнинги… что-то много их стало. Один, другой… Владыке не нравится. Но Валар с оборотнями, посмотри, прекрасная, какие звёзды сегодня, как сияет Эарендиль! — несколько опешив переменой темы, уставилась на колючие осенние звезды, думая, к чему это шаман о них заговорил.

— Эру Глоренлин! — раздражённый голос владыки, лёгкого на помине, перебил нашу беседу, и шаман, еле слышно вздохнув, уехал вперёд.

Видно, обсуждать мост-ледяник и переправу, потому что через час примерно неспешного продвижения в глухой темени повеяло предзимней открытой водой и под копытами захрустело — из слякоти выехали на ракушечный, судя по звуку, берег.

На берегу какое-то время стояли, ожидая, пока подтянутся разведчики, чтобы переправиться разом.

Леголас и ещё несколько лучников вернулись, и я слушала, что принц тихо рассказывает королю, что за Бёдвардом проследили, тот честь честью уехал; не порывался нигде затаиться и ни с кем не встречался. Посланные по окрестностям дозоры никого не видели.

— Хорошо. Переправляемся, — темноту разогнали огонёчки россыпью, сорвавшиеся с пальцев владыки. — Эру Глоренлин, прошу!

Охнула от удивления, как вода поднялась сама из себя, встала горбом и застыла, подсвеченная изнутри разноцветными огоньками. Я-то ждала, что переправа будет намораживаться медленно, как в прошлый раз, когда давно ещё через Андуин переправлялись. А не того, что это будет хрустальный, сияющий во тьме мост со всякими эльфийскими приблудами и ажурностями. Хотелось стоять и смотреть на красоту, но король, презрительно фыркнув почему-то, послал оленя вперёд, и мой порысил следом.

На том берегу обернулась и восхищенно смотрела, пока переправлялись остальные. Несколько минут — и все были на острове.

Владыка тронулся было вглубь островка, но я придержала своего олешку. Хотелось ещё полюбоваться.

— Я постою посмотрю?

Трандуил только благосклонно кивнул, а сам всё равно поехал, и остальные за ним. Видно, не было здесь никаких опасностей. Только шаман рядом остался, ему за собой прибрать надо было.

Глоренлин протянул руки, и мост тихо ушёл под воду. Какое-то время она светилась изнутри весёлыми новогодними огонёчками, а потом снова потемнела. Как и не было ничего.

Как быстро уходит красивое… жалко вдруг стало мост этот леденцовый — такой был красивый и нет его, и только черная вода валами катит, поблескивая в неверном свете огоньков.

И посол — семь тысяч лет, какое древнее существо — а в моей жизни промелькнул прекрасной бабочкой — и исчез. Горло и голову сдавило, и тут же рядом шаман оказался, встретился как бы случайно рукавами, и крохотные багровые искорки остались на моём рукаве, мерцающие, медленно затухающие и снова просыпающиеся. Смотрела сначала непонимающе, пытаясь проморгаться от застилающих глаза слёз, а потом вспомнила: искры изначального пламени.

Разозлилась. Хотелось зашипеть, но сдержалась. Глупо и отвратительно показалось грубить… он ведь даже ответить не сможет. И не захочет. Да, они меня видят богиней, но я-то себя ощущаю человеком, во всём зависящим от них. Сама себя я ни накормить, ни согреть не сумею. Да и одинокой быть не хотела бы, и благодарна этим чудесным существам за их общество.

Постояла, подумала и тихо попросила:

— Всё. Не надо больше… наркоза. Я уже в себе, достаточно.

Он вздохнул с сочувствием:

— Прекрасная, легче будет… я понимаю…

Отрицательно покачала головой:

— Не хочу быть одурманенной. Пусть мне останется моё горе, моё чувство собственного достоинства и я сама, — мда, фраза эльфийская получилась, выспренняя… впрочем, что удивляться, я с ними три года живу.

Он только руку к сердцу прижал и голову склонил. О, знак уважения. Но прошелестел:

— В любое время, если богиня пожелает — я всегда готов… — и было очень понятно, что готов и искрами весёлыми посыпать, и… иное прочее.

Но тут же развернулся, показывая, что не навязывается.

Постояла ещё и тоже двинулась следом. По дороге пыталась втихаря стряхнуть искры с рукава, но они только перешли на руки, на плечи и на всё тело, и я засияла. Настроение не то чтобы вверх поползло, но поняла, что устала ужасно, что темень и непогодь вокруг, и ветер разгуливается, сгибая верхушки деревьев.

Корзины открытые стояли уже у костерка. В одной оказались яблоки с кожицей, красной, как кровь, а внизу, под ними — огромные груши.

— А почему никто ничего из корзин не ест?

— Это тебе, прекрасная. Воины сидхе способны хорошо себя чувствовать в походе, питаясь лембасами, а тебе нужно есть, — Глоренлин снова был рядом.

Оглянулась — Трандуила не увидела и решила сама:

— Тогда, раз это вроде как моё, я раздам на всех.

Кто его знает, чем они там на болотах питались, что я буду одна грызть, как мышь в амбаре.